Мужская гордость, помноженная на гордость магическую, дала совершенно невероятный результат. Горка золота на столе росла буквально на глазах; теперь мне хватило бы на то, чтобы питаться в нашем трактире не меньше года.

Я ни разу не проиграла. Монеты шли одним прямым потоком, никуда не сворачивая и не оседая в чужих карманах. Мало-помалу игра сосредоточилась на мне одной; народ сгрудился вокруг, но молчал, не рискуя давать советы.

— Так, все, теперь играем мы! — после девятнадцатой партии решительно заявили близнецы. — По очереди. Яльга, с которым будешь?

Я молча ткнула пальцем в правого. Мне было все равно.

Близнецы, насколько я могла судить, мухлевали как умели. Народ молчал, похоже надеясь хотя бы таким образом восстановить статус-кво. Ну нечестно, откровенно нечестно, когда девице, в жизни не бравшей в руки карт, вдруг подваливает такая удача!

Когда правый близнец проиграл — вчистую, ведь он зараз поставил все имевшиеся деньги, — я заподозрила неладное. Мы играли их картами, крапленными едва ли не в два слоя, он нагло таскал карты из отбоя, но все одно проиграл с таким позорным счетом, что даже первый гном немножко приободрился. В самом деле, после такого поражения одного из аунд Лиррен сам он выглядел практически героем.

— Яльга, а ты точно раньше в карты не играла? — подозрительно уточнил второй близнец.

Я отрицательно качнула головой, начиная догадываться, отчего мне так не хотелось садиться играть. Если и этот проиграет…

Он проиграл. С тем же оглушительным треском, что и предыдущий.

Народ загалдел. Я машинально перетасовала колоду, практически не обращая внимания на возмущенные вопли близнецов — до того, видно, их обыгрывал исключительно Генри Ривендейл.

Я не могла проиграть. Просто не могла, и все тут; не зря, видно, в таборе говорили, как я похожа на свою прабабку… Я не могу проиграть, даже если сыграю с телепатом краплеными картами, потому что моя удача одолеет любую внешнюю силу. Против этой удачи, пожалуй, не стоило бы вставать и дипломированному магистру, не то что близнецам аунд Лиррен.

И поэтому я не имею права играть дальше. Ведь суть игры в том, чтобы удача переходила от одного к другому, но мое везение скорее уж перетянет к себе чужое, на этом дело и кончится. Это несправедливо; выйдет все равно как если бы Эгмонт сразился с Полин, не знающей, с какого слова начать заклятие Щита.

— Так, все! — Я решительно положила карты на стол и попыталась подняться на ноги. Меня тут же усадили обратно, для верности ухватив за плечи. — Ребята, я больше не играю!..

Но в глазах у адептов горели одинаковые азартные огоньки. Я поняла, что прорваться мне удастся только с боем, и затосковала. Я, конечно, лучшая студентка, но со столькими соперниками сразу справиться не удастся даже мне. Тем более что большинство было со старших курсов.

Аунд Лиррен быстренько смылись, забрав с собой крапленую колоду. Передо мной сел Хельги, собранный и внимательный, точно на практическом занятии.

«Ладно, сами напросились», — мрачно подумала я.

И мы продолжили игру.

Время бежало так, точно за ним гнался наш завхоз, требующий немедленного возмещения утраченного имущества Академии. За окном мало-помалу смеркалось, кто-то принес свечи — в комнате разом сделалось гораздо уютнее прежнего.

Я играла не останавливаясь. Рук я уже почти не ощущала; никогда прежде мне не приходилось совершать столько однообразных движений много часов подряд. Мрыс его знает, с кем конкретно я играла. Партнеры менялись, их лица тасовались перед моими глазами, точно колода карт. Хельги, кажется, подсел потом еще раз, но его прогнали, в красках расписав, что именно с ним щас сделают.

На столе то и дело образовывалась какая-то «скороеда», как ее метко охарактеризовал тот самый первый гном. Я не глядя ухватила два ближайших бутерброда, из-за остальных попытались было поспорить, но тут ко мне подсел очередной партнер, ни разу не игравший со мной прежде, и про бутерброды все мигом забыли.

Наверное, после того как я обыграла близнецов, народ решил, что они попросту поддались неимущей подруге. Адепты в принципе знали, что от них всего можно ожидать — эльфы, что с них возьмешь? — но такой героизм оказался в новинку. На близнецов косились с большим уважением, принимая их возмущенное ворчание за отличную актерскую игру.

Я особенно не присматривалась к картам, которые держала в руках. Не выстраивала ходов и комбинаций, не пыталась предугадать, что конкретно задумал против меня соперник. Проиграй я тогда, я бы, пожалуй, даже обрадовалась, — но я не проигрывала. Груда золота росла и росла. Вскоре ее пересыпали на стул, потом, когда стула стало мало, — на пол, предварительно подстелив чей-то плащ.

Часы, висевшие внизу, гулко пробили восемь. Я будто очнулась; передо мной лежал небольшой золотой сосуд, запаянный наглухо. Его поставил на кон кто-то из некромантов (я сделала этот вывод по тому, как из недр сосуда доносились сдавленные завывания вперемежку с руганью на восточном языке).

Некромант, игравший со мной, молча вышел из-за стола. Произошла заминка: все отшатнулись от свободного места — как учитель бестиологии от нашего мгымбра.

— Что, кто теперь? — Я обвела усталым взглядом толпу студентов. Глаза слегка разъезжались, и мне стоило определенного труда собрать их в кучку. — С кем теперь играем? — Адепты молчали, и я с надеждой поинтересовалась: — Что, никто не хочет?

Народ подавленно молчал. Хотели многие, но все деньги, которые у них с собой были, давно уже лежали на чьем-то плаще, украшая собой дальний угол комнаты. Мой выигрыш никто не трогал, подчиняясь правилам чести. Игра — это святое. Здесь можно обманывать, но нельзя воровать.

Я облегченно вздохнула; но в тот момент, когда я уже собралась с силами и попыталась встать, наконец из-за стола в первые ряды прошел Генри Ривендейл. Ряды немножко расступились: герцога уважали. За ним знали большую удачу — еще бы, он был не только вампир, а еще и вампир родовитый, что само по себе не позволяет проигрывать. На него смотрели с большой надеждой, ожидая, что уж он-то точно восстановит справедливость.

Я мысленно застонала. Переубедить Ривендейла, вообразившего, что задета его фамильная гордость… Проще сразу застрелиться, причем из пехотного арбалета. Помнится, его батюшка, старший герцог Ривендейл, как-то раз выиграл у соперника маленькое графство — а ведь начиналась та игра всего лишь с «во-он того лужка по-над речкой»…

— Я играю, — с подлинно герцогским достоинством уведомил меня Генри.

— Я в восторге, — мрачно буркнула я.

Не снисходя до ответа, Ривендейл достал из кармана кошелек — точная копия того, выигранного мною в пазимнике, — и уронил его на стол. По тому, как звякнуло, я моментально поняла, что сумма, находящаяся внутри, немногим недостает до моего выигрыша.

— Ставка принята? — то ли спросил, то ли сообщил наследный герцог.

— Принята, принята, — заверила я. Ой что сейчас начнется…

«Ой что щас будет…» — тоненько подтягивало чувство неприятностей.

К тому моменту, когда герцог, двигавшийся с царственной величественностью — он явно упивался моментом: еще бы, такой случай показать удачу и мастерство! — сел наконец играть, чувство неприятностей уже не подтягивало, а вопило в голос. Но, боги мои, что же я могла поделать?

Генри держал карты так же уверенно, как рукоять фамильной шпаги. О вампирах говорили правду: играть с ними в азартные игры я не пожелала бы и врагу. Право слово, от герцога веяло такой непоколебимой уверенностью в собственной победе, что я даже сама на несколько минут в нее поверила. Ну в самом деле, я же ведь играю впервые в жизни, а он такой мастер… Я даже рада буду наконец-то проиграть…

Я бросила на стол предпоследнюю карту. Это была семерка пик; козырями в этот раз были крести, и я ничуть не сомневалась, что Ривендейл, у которого осталась одна-единственная карта, легко сможет отбиться. У меня оставалась только червонная шестерка — да если бы она обернулась козырным тузом, победа все одно останется за Ривендейлом. Я была настолько в этом уверена, что даже не посмотрела, какой конкретно картой герцог бьет мою.

Стало тихо. Очень тихо. Я недоуменно воззрилась на вампира — он что, заснул там?

Я опустила взгляд на стол и увидела, как Генри, обычно невозмутимый, совершенно дикими глазами смотрит на мою карту. Он переводил взгляд от нее к своей, и я невольно испугалась за его рассудок. Оно, конечно, так, в старых родах дело обычное, но все равно не слишком-то приятно.

— Ну!!! — заорали из-за его спины близнецы. Они уже пытались подсматривать к нему в карты, и всякий раз герцог легко убирал свой веер.

Вампир, не говоря не слова, бросил свою карту на стол.

Это был туз. Червонный туз, которым, пойди я шестеркой, герцог легко выиграл бы партию. Но здесь эта карта была бесполезна; и это означало, что я победила еще раз.

Несколько секунд над столом висела мертвая тишина. Потом ее словно прорвало — все заговорили разом, перебивая друг друга. Но шум, поднявшийся в комнате, умолк так же быстро, как и начался, когда Генри Ривендейл одним движением выхватил из ножен свою шпагу.

Ближайшие адепты отшатнулись назад. Все знали, как здорово Ривендейл владел оружием — еще бы, за столько лет опыта и Полин бы наловчилась не хуже. Я отшатываться не стала — такая уж репутация, — но напряглась, готовая в любой момент выставить магический блок.

Ривендейл взял шпагу за лезвие и положил на стол передо мной. На его пальцах я заметила кровь — он порезался о собственный фамильный клинок, раньше с ним никогда такого не случалось. Лицо у вампира было бледное, глаза горели — мне невольно сделалось и страшно, и жалко. Еще бы, у бедняги рушились устои мироздания. Солнце теплое, снег холодный, род Ривендейлов всегда выигрывает в карты. Даже у вампиров — чего уж говорить о безродной человеческой девчонке?

— Карты, — хрипло выговорил вампир.

Ему поднесли новехонькую колоду. Распечатали — у всех на глазах; быть может, адепты решили, что близнецы успели научить подругу тонкостям мухлежа. К столу немедленно подтянули еще два стула, из студентов выбрали двоих самых честных — одним из них был Вигго, другим — Валентин де Максвилль, наше банковское все. Алхимик принимал отбой, некромант раздавал карты, близнецов на всякий случай оттерли подальше, и теперь они громко ругались на заднем плане, тщетно пытаясь пробиться к столу.

Мы начали игру.

Эта партия была еще короче предыдущей. Я выиграла, оставив Ривендейла с ворохом карт на руках.

Похоже, у вампира взыграл наследственный герцогский гонор. Герцогиня-мать, верно, часто отчитывала старшего герцога за чрезмерную любовь к игре, и сын его унаследовал от отца эту страсть. Он играл хорошо, удача всегда ему сопутствовала. Наверное, Генри, как любой игрок, был готов к возможному поражению, — но это должно быть поражение от сильнейшего. А я… да что такое я? Допускаю, что после василиска… нет, для вампира — взлома Эгмонтова кабинета — Ривендейл проникся ко мне некоторым уважением, да и на занятиях я через раз одерживала над ним верх, но карты оставались целиком и полностью его сферой. Он попросту не имел права спасовать передо мной.

— Еще! — потребовал герцог, стаскивая с пальца старинный перстень.

Я оглянулась на публику, ища поддержки. В конце концов, прежде все они с энтузиазмом восприняли мое предложение, чтобы каждый сыграл со мной не более двух раз. Мне совершенно не хотелось обыгрывать герцога до штанов. Но народ хотел зрелищ; посмотрев же на вампира, я поняла, что если откажусь, то наживу себе смертельного врага.

«А, мрыс с тобой!» Я ощутила вдруг кураж, круживший мне голову не хуже вина. Гордый герцог, свысока смотрящий на рыжую девчонку, — что, должно быть, неприятно ей проиграть? Сам виноват, никто тебя не звал… я не герцогиня-мать, чтобы уговаривать не совершать глупостей. И не Полин, чтобы любить за одни красивые глаза.

Мы сыграли общим счетом пять партий. С каждым разом игра становилась все короче, а на руках у герцога оставалось все больше карт. Близнецы, прорвавшиеся-таки к столу, предположили, что в конце концов случится самая короткая партия в мире, когда Ривендейл разом заберет себе всю колоду, а я схожу единственной имеющейся у меня картой — козырным тузом.

В четвертый раз Генри поставил на кон другой свой перстень, с герцогской печатью. Его откровенно несло, ничем иным я это объяснить не могла. В пятый раз он попытался было поставить штаны, но я отказалась, сообщив, что меня зовут не Полин и стриптиз в исполнении герцога интересует меня в последнюю очередь.

Мы сыграли на желание.

Я не знаю, зачем Генри затеял пятую игру. Он должен был понять, что выиграть у меня невозможно, но всякий раз выкладывал карту с таким видом, будто именно она и поможет ему победить. Я, напротив, ходила все менее и менее охотно.

Игра шла очень странно. По ходу я набрала полные руки карт, и Ривендейл вроде бы даже приободрился; но стоило партии перейти за середину, как я стремительно начала отыгрываться. К концу у меня осталась одна-разъединовая карта, а герцог все принимал и принимал.

По-моему, финал был вполне предсказуем.

Герцог с убитым видом рассматривал свои карты. Он выложил их веером на стол, и я увидела, что там встречались и короли, и дамы, был даже один туз — но во второй половине козырные карты словно сами шли мне в руки, и никакие «картинки» не могли бы ничего изменить.

Я задумчиво посмотрела на Генри. В его власти было дать мне многое… я отстраненно подумала, что удача все-таки отвернулась от него не до конца. Окажись на моем месте Полин — и назавтра в роду Ривендейлов прибавилась бы еще одна герцогиня.

Похоже, Генри посетила точно та же мысль. По крайней мере, в глазах у него отражался все больший и больший ужас.

— Так, — начала я. — Я имею право забрать выигрыш прямо сейчас?

Герцог убито кивнул. На него было жалко смотреть; я невольно вспомнила, что в пересчете с вампирьих лет на человеческие Генри выходил младше меня. Ему не было жалко денег, но сейчас он изо всех сил пытался сохранить лицо, одновременно стараясь разгадать, чего конкретно я у него затребую.

А затребовать я могла многое. Хотя бы и фамильное бриллиантовое ожерелье герцогини-матери, подаренное ей старшим герцогом в день свадьбы. Про ожерелье это нам рассказывали на истории — штука была известная, стоила примерно столько же, сколько выигранное старшим герцогом графство. Картинка матери, снимающей с шеи ожерелье, надо думать, очень четко предстала пред внутренним Ривендейловым взором. Нет, она ничего не скажет сыну — карточный долг есть карточный долг, это святое, — но, право слово, лучше бы сказала.

Я хлопнула в ладоши, призывая всех ко вниманию.

— Это мой выигрыш? — Я указала на тускло поблескивающую груду золота в дальнем углу. В ее середину была воткнута фамильная шпага с гербом Ривендейлов на рукояти.

Народ согласно загудел. К согласию примешивалась определенная доля скорби, — кажется, до всех только сейчас дошло, какую конкретно сумму они проиграли.

— И я могу распорядиться им как захочу?

Снова согласное гудение.

— Герцог Ривендейл… — громко сказала я, глядя Генри в глаза. Глаза были темные в прямом и переносном смысле: яркая Ривендейлова фантазия наверняка уже нарисовала ему картинку: меня, намертво вцепившуюся ему в руку, в белом платье и с длинной фатой. На заднем плане видения маячила матушка, лишившаяся фамильной драгоценности, и отец, опозоренный невероятным проигрышем сына. Я вспомнила свою единственную встречу с Ривендейлом-старшим и подумала, что Генри тревожится не напрасно. — Герцог Ривендейл, ты клянешься исполнить мое желание? Каким бы оно ни было?

— Да, — так же громко ответил вампир.

— Я хочу… — Я выдержала паузу — не из любви к садистским эффектам, а просто дожидаясь полной тишины. — Я хочу, чтобы мы прекратили игру и никогда больше ее не возобновляли. Я хочу также, — мне пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть поднявшийся шум, — чтобы ты забрал все, что проиграл ранее, за исключением, — герцог обратился в слух, — этого желания и золота, которое проиграл в самый первый раз. Это был первый пункт. Пункт второй… — Шум поднялся такой, что я пожалела, что не сообразила залезть на стол. — Я согласна вернуть каждому его проигрыш за исключением одной десятой части — в обмен на два желания.

Народ смолк. В глазах у каждого возникла задумчивость, сходная с той, которая не успела еще покинуть взгляда Ривендейла. Впрочем, им-то было не так уж и страшно: выйти за всех оптом я бы все одно не смогла, да и не такой, признаться, я плохой вариант. По крайней мере, с моей удачей можно не волноваться за семейный бюджет.

— Желание первое. Каждый день в течение года один из вас должен накормить меня приличным обедом. Не в школьной столовой, — поспешно уточнила я, потому что в глазах у гномов мгновенно запрыгали нолики. — Не претендую на эльфийские рестораны, но еда должна быть съедобная. Желание второе, — продолжила я в полной тишине. — Я хочу, чтобы, когда мне будет грустно или скучно и просто настроение плохое, вы меня развеселили. Я скажу как именно, но ничего плохого там не будет. Все согласны?

В карих герцоговых глазах окончательно померкло видение нашей свадьбы. «Оно и к лучшему», — облегченно подумала я. В конце концов, когда я сюда шла, то надеялась всего лишь получить деньги на нормальный обед. Пополнять собой ряды Ривендейлов в мои планы не входило. Да и ссориться с большинством студентов — тоже.

Все оказались согласны. Еще минут десять народ разбирал проигранное; на то, чтобы определить, кто именно поведет меня кормиться, ушло немножко больше времени. В итоге вызвался Ривендейл. Похоже, по сравнению с возможным ущербом даже оплата обеда в лучшем ресторане столицы для всего нашего курса не показалась бы ему особенно обременительной.

Второе желание я решила затребовать пару недель спустя.

Был холодный день просинца, каникулы приближались к концу. По пути от Академии до города и обратно я замерзла как цуцик. Не сказать, однако, чтобы мое настроение было таким уж плохим, — сегодня меня кормил тот самый гном, которого я победила самым первым. Не мудрствуя лукаво, он привел меня в специальный трактир, находившийся на дальнем конце города, и, не обращая внимания на табличку «Только для гномов», приказал идти внутрь. Я послушно шагнула через порог, и на меня тотчас уставилось с сотню возмущенных глаз. Я в принципе неплохо их понимала, потому что на гномку походила примерно так же, как на конунга Валери. Но гном не растерялся, пошушукался с хозяином, и меня встретили как родную. Мне выделили самый удобный столик у окна, дважды протерли его тряпочкой (тряпочка прямо-таки сияла чистотой) и накормили практически до отвала. Третья порция десерта в меня даже не вошла.

— Слушай, что ты ему сказал? — невольно вырвалось у меня, когда мы с довольным гномом покинули сей гостеприимный кров.

Гном ухмыльнулся так, что рыжая борода разъехалась во все стороны.

— Хозяин трактира — мой четвероюродный дядя, — чуть свысока пояснил он. Гномы традиционно гордятся родственными связями. — Я показал ему тебя и сказал, что ты только по ошибке родилась человеком, а на деле — чистокровная гномка.