Так что в любой другой день я, бесспорно, думала бы исключительно о новой технике — ну еще, пожалуй, о том, как бы ее на чем-нибудь отработать. Но, видно, между зелеными штанами и умственными устремлениями существует прямая телепатическая связь, потому как сегодня меня интересовал и другой аспект применения зеркальных поверхностей.

Ну надо же мне удостовериться, так ли хороши мои ноги, как мне это помнится!..

Зеркало было просто шикарное. Отражать заклятия им, верно, было одно удовольствие. Но заклятия заклятиями, а штаны штанами… и я, осторожно отодвинув Хельги, развернулась так, чтобы ноги отразились там во всей красе. Хм. А ведь неплохо, мрыс дерр гаст, совсем неплохо!

Так, а если в профиль?..

В профиль вообще шикарно. И туфли такие классные, на каблуках… ха, и чем я, спрашивается, не эльфийка? С такой-то талией и с такими ногами?

— Что вы там так выглядываете, студентка? — наконец не выдержал Эгмонт. — Или вас столь заинтересовала техника отзеркаливания заклятий?

— Разумеется, заинтересовала! — честно ответила я, быстренько переводя на него невинный взгляд.

Магистр усмехнулся.

— У вас замечательные ноги, студентка Ясица, — ехидно сказал он. — А брюки изумительно это подчеркивают. Упыри всех лыкоморских жальников передерутся за право первым получить пинок такой восхитительно стройной и длинной ногой. Но я бы предпочел, чтобы на практикуме вы занимались несколько иными вещами.

Адепты засмеялись. Я оскорбленно выпрямилась, одаривая хихикающего Хельги ледяным взглядом. Вампир, надо сказать, не обратил на это ни малейшего внимания.

— Ни один упырь, — проговорила я максимально медовым голоском, — не в силах составить конкуренции вам, магистр Рихтер! По крайней мере, если таковых заинтересует моя точка зрения на очередность… хм…

— Я учту, — серьезно кивнул он. — Но, к нашему обоюдному сожалению, дуэльная практика ожидает вас только на следующий год. А сегодня, студентка, постарайтесь оторвать взгляд от зеркала.

Мрыс с тобой, золотая рыбка! Честное слово, у меня было слишком хорошее настроение, чтобы препираться с кем бы то ни было дольше чем полторы минуты подряд.

Занятия сегодня были сокращенными — мало того, их было только два, и боевая магия соответственно оказывалась последней. Надо сказать, что со стороны директора это было крайне мудрое решение — больше никто бы все едино слушать ничего не стал, и многоуважаемому Буковцу явно не захотелось отмечать Беллетэйн массовыми прогулами. А ими бы дело и кончилось, ибо даже мне, студентке в иных отношениях почти что примерной, не терпелось поскорее закончить с лекциями. Праздник же ведь сегодня, верно? И, главное, какой!

День рождения одной конкретной Яльги Ясицы — это одно, а вот Беллетэйн — это совсем-совсем другое. Беллетэйн есть штука массовая, красочная и очень веселая, особенно если меня вновь посетит озарение и я изобрету штуку похлеще мгымбра.

Так что когда прозвенел звонок, я быстро скинула все амулеты обратно в сумку, сумку забросила на плечо и быстро направилась к выходу, но на пороге меня догнал голос Рихтера:

— Студентка Ясица! Останьтесь на пару слов.

Дело было привычное. Я прикинула, что придется забежать в комнату и оставить там книги — не идти же в город вместе с колдовскими инкунабулами! А это значит, снова придется накладывать на комнату противопожарные чары, потому что магические книги суть существа непредсказуемые, особенно когда в одном месте их собирается достаточно много.

К слову, понятие «много» для магических книг начинается уже с двух.

Народ быстро покинул аудиторию — он тоже жаждал развлечений. Я сидела на первой парте, болтала ногами и прикидывала, в какой угол лучше запихать полученную давеча у Зирака монографию о бестиологической классификации. Все знали — Рихтер с Марцеллом друг друга не шибко любят, и существовал определенный риск, что эти же чувства распространяются и на книги.

— Как у вас дела с защитными заклинаниями? — словно прочтя мою мысль, спросил Эгмонт.

— Вы про те, которые накладываются на предметы?.. Неплохо. — Я пожала плечами и улыбнулась, вспомнив забавный случай двухнедельной давности. Тогда я только-только начинала работать с этими чарами и немножко перестаралась: заклинание, наложенное на сумку, оказалось настолько крепким, что она никак не хотела даваться мне в руки и угрожающе рычала на каждое мое движение. — У меня, кажется, был вопрос… а, конечно! Скажите, магистр Рихтер, а можно заклясть предмет на определенное слово? Вроде пароля? Чтобы взять мог не только тот, который чаровал, но и…

— Но и тот, которому сказан пароль? — закончил Эгмонт. — Можно. Так заклинают клады… есть два способа, студентка Ясица. Один на крови, вам о нем расскажет магистр Дэнн курсе, если не ошибаюсь, на шестом. А если просто изменить заклинание, то попробуйте поработать с объектным уровнем. Там, где вы завязываете чары на себя, смените свой образ на образ-пароль…

— Я пробовала. Там отдача, и цепь распадается…

— Значит, образ нечеткий. Придумайте что-нибудь, что вызывает у вас сильные эмоции. Можно, кстати, и отрицательные, только учтите, что тот, которому вы передадите ключ, должен будет испытывать по поводу пароля те же чувства, что и вы.

— Понятно, — кивнула я. — Вопросов больше нет.

— Ну это ненадолго… — хмыкнул Рихтер. — Собственно, студентка Ясица, я рад видеть такую преданность профессии, но я просил вас задержаться не для этого.

— А для чего же?

Вместо ответа он, щелкнув пальцами, легко вытащил из воздуха небольшую деревянную шкатулку и отдал ее мне.

Я недоуменно приняла и повертела даденное в пальцах. Ну да, шкатулка. Деревянная, легкая, но все-таки не пустая: изнутри отчетливо пахло заклинанием, правда, запах скорее угадывался, нежели чувствовался. Очевидно, там стояла защита, ограничивающая распространение чар во внешний мир.

— И что это такое, магистр Рихтер?

Он пожал плечами:

— Подарок. Если не ошибаюсь, у вас сегодня день рождения?

— Кгхм, — сказала я, чтобы хоть что-то сказать.

Пальцы сами нашли нужную выемку; я приподняла крышку и присвистнула, увидев, что изнутри шкатулка выложена шелком. Значит, и впрямь защита… я чуть наклонила шкатулку, пуская внутрь солнечный луч, и по характерному блеску, о котором рассказывал Фенгиаруленгеддир, мигом опознала шелк эльфийский. Да. Слабые амулеты этим не защищают.

Впрочем, то, что лежало в шкатулке, было отнюдь не амулетом.

Это был талисман, причем и в самом деле мощный — как минимум его должно было хватить на пару-тройку серьезных боевых заклинаний. Мне сложно было оценить всю его емкость, не проводя специального опыта, но, сдается, штука и впрямь была профессиональная.

Вот только выполнена была профессиональная штука отнюдь не в традиционном ключе. Вместо полагающейся металлической пластинки с парой-тройкой загадочных рун и непременным оттиском ковенской печати на обороте в шкатулке лежали серьги, кованные из черненого серебра в виде миниатюрных березовых листиков. Стиль работы я определила как гномский, стиль зачаровывания — как скорее уж эльфийский, так что, очевидно, две великие расы сумели-таки найти общий язык.

Вот интересно, а сколько это стоит?..

— Мрыс дерр гаст… — с тяжким вздохом пробормотала я. — Магистр Рихтер, а талисманов подешевле в той лавке не было?

— Студентка Ясица, — с образцовым ехидством ответствовал маг, — на собственной жизни не экономят. Эти серьги — самый мощный защитный талисман, о котором я когда-либо слышал. А вы — самый лучший собиратель приключений на свою голову, которого я когда-либо встречал. Честное слово, вас необходимо совместить хотя бы из чувства самосохранения. У меня обширные планы на жизнь, студентка, и я отнюдь не собираюсь помирать в расцвете сил, вытаскивая вас из какой-нибудь очередной передряги. Мне с лихвой хватило вашего участия на некромантической олимпиаде.

Я хмыкнула. Если чье-то чувство самосохранения и было тогда задето, то уж всяко не Эгмонта. Пожаловаться могли бы, наверно, магистр-некромант, старший в жюри, и та дикая тварь из дикого леса, которую я использовала в качестве экспоната.

Вообще-то талисман мне нравился. И в профессиональном, и в эстетическом смысле; пожалуй, я бы даже предпочла, чтобы в эстетическом он мне нравился немножко меньше. Наставник, дарящий любимой ученице талисман, есть дело понятное и не подлежащее объяснению. Он же, выбирающий в качестве подарка гномские сережки, уже начинает вызывать некоторые подозрения.

Я опасливо покосилась на Рихтера. Но тот, естественно, не выказывал никакого патологического яльголюбия, и я слегка устыдилась, поняв, что испытала на себе чрезмерное влияние Полин. Мрыс дерр гаст, еще не хватало, чтобы мне везде начали чудиться любовные намеки! Этак я и до влюбленного Ривендейла доберусь…

В конце концов, нашептывало мне что-то меркантильное, он же ведь тебе не венчальные браслеты дарит, так? Вот и не мрыс высматривать невесть что! Где тебе еще удастся получить такой обалденный талисман? Они, чай, на дороге не валяются!

Вот именно, не валяются, стучали кулачком зачатки воспитания. Где это видано, чтобы приличные… хм… адептки принимали в подарок такие дорогие артефакты?

Но тут я вновь покосилась на Эгмонта и поняла, что, если я откажусь принимать талисман, магистр пожмет плечами и заберет его обратно, не испытав ни малейших угрызений совести. Дух противоречия оскорбленно возопил, присоединив свой глас к обрадованной меркантильности; втроем мы зажали хорошее воспитание в угол, и я бодро сказала, запихивая шкатулку в карман:

— Ну тогда спасибо, магистр Рихтер! И вообще, это… с праздником вас!

— И вас аналогично, — усмехнулся он. — Я вас больше не задерживаю, студентка…

Настроение у меня было отличное. Я вышла из кабинета, бодро помахивая непривычно легкой сумкой и напевая под нос романс про белый шиповник. В коридоре было солнечно и тепло; я блаженно зажмурилась, встряхнулась и бодро свернула за угол, тут же нос в нос столкнувшись с Полин. Разумеется, алхимичка уже успела переодеться, накраситься еще слоя на полтора и надеть с полкилограмма новых висюлек. Посмотрев на все это, я с облегчением поняла, что до нее мне еще кашлять и кашлять.

— Ой, Яльга! — Мне обрадовались так шумно, будто в последний раз мы встречались еще при Путяте VII Добрыниче, батюшки нынешнего государя. — Тебе как, нравится вот эта розочка? А вот эта блестюшка?.. Скажи, мне кажется или ленточка немножко сбилась?..

— Все здорово, — заверила я Полин, по опыту зная, как следует отвечать. — Платье вообще отпад. Слушай, я…

— Нет, это ты слушай! — взмахнула рукой Полин. — Что это такое, ничего сказать нельзя, вечно перебивают!.. Значит, так, мы сейчас идем гулять. Ясно тебе?

— Куда? — осмелилась уточнить я, ибо Полин, вцепившись мне в руку, волокла меня прочь с этажа, ухитрившись выбрать для этого наиболее опасный маршрут. Едва ли об этом знала алхимичка, но лично я превосходно помнила, что на крайнем от лестницы окне висят весьма нехорошие шторы, развлекавшиеся ловлей и попытками удушения неосторожных адептов. Так что я осторожно развернула Полин в другую сторону, чего она, возможно, и не заметила, продолжая вещать в практически автономном режиме:

— Ты моя подруга или как? У тебя день рождения или где? Мы, вообще, в столице живем или в деревне Смурные Выселки? Вот только попробуй мне заикнуться, что хочешь пойти в библиотеку!

Я прикусила язык. Вообще-то именно туда я и направлялась, естественно только до вечера, ибо часов в шесть я планировала присоединиться к народным гуляниям, как раз приобретавшим должную широту и размах.

Но Полин, как водится, решила иначе. Мне оставалось положиться на ее волю и навык, ибо, признаваясь по-честному, у меня было мало опыта в устроении правильных празднеств. Не считая мгымбра, разумеется; но за мгымбра, если я сотворю подобное еще раз, мне устроят отдельный праздник, с речами (это по части Буковца) и увеселительными мероприятиями (правда, магистр Рихтер?).

Мы быстро пересекли Академию и вышли во двор через распахнутую настежь дверь. Главная Замковая Элементаль, обыкновенно находящаяся в амплуа суровой, но справедливой, зеленым облачком парила возле косяка. Запах мандрагона ощущался еще на подходе, так что я мигом поняла, отчего змий называется зеленым.

— Кто идет? — бдительно, но нечетко осведомилась флуктуация, когда я занесла ногу над порогом. — А пар-р-роль?

— «Беллетэйн», — отмахнулась я.

— Непр-равильно, — пробормотала элементаль нам вслед. — Пар-роль… пар-роль… мрыс, где-то же он был у меня записан!..

Полин ткнула меня локтем вбок; я вздрогнула и посмотрела туда, куда указывала алхимичка.

«Беллетэйн», — гласили кривые буквы, старательно выведенные над входом.

Алхимичка не ошиблась — в городе и впрямь уже начинали праздновать. По фонарям развешивали шары и ленты, на лавках уже болтались специальные венки, на которых, по-моему, только черной ленточки и не хватало. «Каюк торговле», — перевела было я, но тут же сообразила, что умный купец, а в особенности гном, всегда найдет способ изрядно обогатиться на Беллетэйне.

И верно, ближе к центру торговля била ключом, только успевай уворачиваться. На Большой площади стихийно организовалось нечто вроде ярмарки; гам, доносившийся оттуда, слышался за два проспекта. Переглянувшись, мы свернули на Большую и почти сразу же угодили в шумное цветное столпотворение. Нам поочередно предложили: кружку с надписью «Беллетэйн»; кружку с гербом царской фамилии; кружку с нашими же физиономиями, магическим образом проступившими на стекле; кружку еще с чем-то, но тут кружечные ряды кончились и начались ленточные.

Слава богам, до ленточек с гербами текстильная промышленность еще не дошла — а то, наверное, Полин так бы и осталась там жить, выбирая подходящий сувенир. Ленточки вообще-то ей были по барабану, но теперь алхимичке неожиданно пришло в голову, что их можно этак небрежно завязать на ремне сумки. Выйдет красиво, неожиданно и так по-эльфийски… Яльга, глянь, сюда лучше зеленую или бирюзовую?..

Я молча тыкала пальцем в очередную полоску ткани, Полин пожимала плечами и покупала обе, тут же сворачивая ленты колечком и убирая их в сумку. Сумка была хитрая, зачарованная специальным образом: с тем, кто дотрагивался до ее бока случайно, ничего не происходило, но стоило поблизости появиться чьим-то чрезмерно ловким пальчикам, как сумка тут же отращивала зубы и рвалась в бой.

Научного интереса ради — как-никак заклинание было практически авторское — я краем глаза поглядывала на сумку. За пятнадцать минут наблюдения мною было зафиксировано четыре случая нападения, и все четыре были успешно отражены. Надо сказать, воришки попадались исключительно понятливые: воплей слышно не было, и полуотгрызенных пальцев никто еще не предъявлял. Значит, обошлось без рецидивов.

Дальше были съестные ряды, и там, протащив зажмурившуюся Полин сквозь облако запахов, вкусных и не очень, я быстро купила себе пирожок с повидлом. Алхимичка смотрела голодным взглядом, так что добытое пришлось разломить пополам — с учетом того, что пирожок был гномский, мне все едино достался вполне приличный кусок.

Ну а дальше все завертелось так, что я даже и не старалась это запомнить. Качели, карусели, говорящие, а точнее, орущие попугаи; Полин тянет «билетик счастья», и птиц хриплым голосом вещает ей нечто вроде:

Я всегда хочу дышать амброю твоих кудрей.
Нежных губ твоих жасмин дай поцеловать скорей!
Всем песчинкам поклонюсь, по которым ты прошла,
Бью почтительно челом пыли под ногой твоей… [Стихи Рудаки.]

Алхимичка млела, взмахивала ресницами и пододвигала сумку поближе, вовремя отдергивая руку от чрезмерно бдительных челюстей.

Потом были еще прилавки, заваленные эльфийскими кружевами, невозмутимый эльф-продавец и завороженная Полин, медленно перебиравшая белоснежные воздушные полосы… Были прилавки другие, откуда лился шелк — эльфийский же и почему-то красный, всех оттенков, которые только может принимать этот цвет. Розоватый, синеватый, малиновый, багровый, багряный, темный, как кровь из вены, и, наконец, алый — того непередаваемо чистого огненного цвета, которым вспыхивают боевые пульсары. В одно ухо мне вещал продавец, отчего-то желавший продать мне боги знают сколько этого клятого шелка, в другое же жарко шептала Полин, припоминавшая романтическую историю про некую юную эльфочку, что ни день гулявшую до пристани, и какого-то там капитана. Мы ходили, ходили, ходили… народу было страшно много, но при этом везде где надо ненавязчиво маячила стража, и ни разу не случалось так, чтобы в одном месте образовалась хотя бы маленькая, но толпа. Нас мотало по всему городу, захлестнув стихийной волной торжества; я запомнила лишь обрывки, кусочки того дня и запомнила еще, как в ушах стучало: Беллетэйн, Беллетэйн, Беллетэйн!.. Ночь Весны, ночь юности и силы…

А потом вдруг стемнело — так неожиданно и быстро, как темнеет обыкновенно в южных городах. Ночь упала на столицу сразу, безо всяких вечерних переходов, и в теплой прозрачной темноте вспыхнули золотые огни. Народ по-прежнему радовался и гулял, и я в кои-то веки не собиралась от него отрываться.

Но гулять просто так было уже скучно; мы переглянулись и решили пойти в парк.

Естественно, людно было и там. Где-то играл оркестр, а на круглой деревянной площадке, здорово напоминавшей Эльфийские Круги — не тех эльфов, которые Перворожденные, а тех, которые натуральные фэйри, вперемежку танцевали нечто интернациональное. Наверное, матушка Генри Ривендейла, увидав тамошние пляски, скончалась бы на месте от эстетического шока, но я не была вампирской герцогиней и помирать не собиралась. Полин улетучилась куда-то на скамеечку, сопровождаемая смутно знакомым некромантом, а я, заметив на площадке Эллинга с Яллингом, отправилась туда же — танцевать.

Минут через десять я вывалилась с площадки и ухватилась за ближайшую березку. Голова кружилась, ноги уже почти не держали; я потрясла головой, восстанавливая равновесие, и поняла, что мир сделался на порядок четче.

Давешняя отрывистость пропала, сменившись более привычным темпом. Я огляделась по сторонам; первым, что бросилось мне в глаза, оказалась алхимичка, сидевшая на все той же скамеечке. Некромант вещал, с каждым мигом все более и более проникаясь рассказом. Судя по всему, говорил он интересно: алхимичка то приоткрывала рот, то широко распахивала глаза, а то скромно смеялась, прикрывая нижнюю часть лица специально для таких случаев захваченным веером. При всем при этом она не забывала пододвигаться к некроманту поближе (тот всякий раз вежливо отодвигался чуть дальше, так что теперь он сидел на самом краешке скамейки), облизывать губки острым розовым язычком и тихонечко, но вызывающе побрякивать подвесками на серьгах.

Я хмыкнула. Праздновать хотелось по-прежнему, но, кажется, мой лимит общественности оказался уже исчерпан. Между тем хотелось чего-то большего; мой задумчивый взгляд неспешно скользил по поляне, пытаясь нащупать материал для будущей гениальной идеи.

Настроение было мне знакомо. Примерно так же я чувствовала себя полгода тому назад, в ночь на Савайн, — тогда, помнится, мы на пару с Хельги соорудили замечательного мгымбра, раз и навсегда вписав свои имена в историю Академии золотыми буквами. Миниатюрный Крендель, ныне живущий на страницах «Нашей газеты», обещал, что лично вызолотит литеры, если эту историю все-таки издадут.