Время текло медленно, как всегда бывает перед дождем. Я посмотрела в окно; озеро было серым, и по нему ходили небольшие волны. Из-под рамы тянуло сквозняком. Я поежилась, пододвинулась к Ривендейлу и беззастенчиво заглянула к нему в карты. Набор как набор. Шестерка, семерка, десятка, король, два валета, один из них козырной… Я задумчиво пошевелила пальцами ног, выглядывающими из-под плаща, и тут комнату озарила белая вспышка, а над лесом гулко раскатился гром. Вампиры одновременно вскинули головы — в этот момент за дверью громко мяукнули.
Полин переглянулась со мной: алхимичка сидела ближе всех к выходу, но вставать ей не хотелось. Я красноречиво пошевелила пальцами еще раз, и девица со вздохом поднялась на ноги и прошла к двери. Стоило Полин только едва приоткрыть дверь, как внутрь просочилась тощая трехцветная кошка. Мимоходом животное потерлось Полин об ногу, потом прошло к столу и легко вспрыгнуло на лавку.
— Может, ей молочка налить? — умилилась Полин.
— Налей, — пожал плечами Хельги. У него только-только пошла масть.
Алхимичка изящно процокала к столу, привычно бросив в зеркало оценивающий взгляд, на мгновение застыла и с нечеловеческой скоростью бросилась прочь из избы.
— Эй, что с ней такое? — Генри недоуменно посмотрел девице вслед.
Я выглянула в окно. Полин целенаправленно мчалась к озеру, не обращая внимания на струи дождя. Она метнулась к лодке и начала старательно толкать ее в воду.
— Идемте-ка выйдем, — предложил Хельги, которому, очевидно, стало жалко лодки.
Генри с облегчением бросил карты в отбой и встал на ноги.
Мы подбежали к Полин как раз в тот момент, когда она с пыхтением толкала лодку к воде. В глазах у алхимички горел нехороший блеск, поэтому Хельги тут же подстроился рядом, не задавая лишних вопросов. Натренированный вампир столкнул судно в озеро, и Полин тут же запрыгнула внутрь.
— А вы чего ждете? — воскликнула она, едва не приплясывая от, возбуждения. — Дождь же кончится, мрыс дерр гаст!
— Сядь! — приказал Хельги, запрыгивая к ней. Мы с Генри переглянулись и поспешили присоединиться. Вампиры уже привычно взялись за весла, и лодка медленно взяла курс от берега.
— Плывите туда! — Полин, как статуя Добрыни Державича, указала дланью на середину озера.
— Плывем, — согласился Хельги. Молчаливый Генри, от дождя закурчавившийся еще сильнее, только орудовал веслом. — А куда и зачем?
Полин вздохнула несколько раз — не то от возбуждения, не то стараясь успокоиться.
— Вон там, — указующий перст снова взлетел в воздух, — цветет варвакча. Понимаете? Настоящая варвакча, о семи корнях и девяти лепестках! Спит сто лет, поднимается на поверхность исключительно в первую летнюю грозу после первой молнии и до второй! Понимаете?! На ней половина лекарственных декоктов, она дороже чем единорожий рог, у нас в Академии ее нет, только у магистра Ламмерлэйк для особых случаев! А тут — облаком, видите?
— Видим, — без особой уверенности ответила я. Рассмотреть хоть что-то сквозь крепчающий ливень оказалось довольно сложно, но впереди на серой воде и впрямь маячило что-то зеленое.
Вампиры слаженно гребли к зеленому пятну. Волны качали лодку, я куталась в промокшую рубашку — сейчас я была особенно зла на изобретательного Хельги, предложившего использовать мой подол в качестве ленточек. Пятно приближалось, Полин подпрыгивала на скамье — ей даже не было холодно, наверное, все мысли занимала загадочная варвакча.
Капли дождя, ударяясь о водяную гладь, отпрыгивали от нее, как маленькие фонтанчики. Мы приближались, и я рассмотрела, что пятно — это и в самом деле трава, почти сплошь покрытая тугими бутонами. Кое-где виднелись распустившиеся цветы: белые, меленькие и невзрачные. До половины погружаясь в холодную воду, растение непрестанно шевелило тонкими побегами и маленькими листьями. Корней у него, кажется, не было — были только стебли, связывающие отдельные растения в общий зеленый ковер.
— Что, это оно и есть? — слегка разочарованно спросил Хельги.
Полин не ответила: ей было не до того. Перегнувшись через борт, она сосредоточенно срывала бутончики, действуя с заразительным энтузиазмом. Бутончиков, как я прикинула на глаз, было много, их хватило бы и на двадцать Полин, так что особенного экологического вреда алхимичка не причиняла.
— Что смотрите? — обернулась она, высыпая добычу на скамью. — Рвите давайте, пока молния не сверкнула!
— Мы на веслах, — отмахнулся Хельги. — Яльга?
— Ладно, ладно…
Я перегнулась через борт и окунула руки в воду. Вода была, как ни странно, теплая — куда теплее, чем воздух. Бутончики срывались очень легко, скоро я набрала полную горсть. Высыпав ее на скамейку к кучке Полин, я вновь нагнулась к воде. Лодку раскачивало все сильнее, а все бутончики в радиусе вытянутой руки я уже собрала. Но впереди, буквально сантиметрах в трех от выщипанного полукруга, заманчиво маячили новые бутоны. Закусив губу, я потянулась к ним — но тут лодку качнуло особенно сильно, и я выскользнула в воду, подняв кучу брызг.
Вода и впрямь оказалась теплая, и ее сразу сделалось много. Поверхность озера мигом сомкнулась над моей головой, я сдуру попыталась вдохнуть — тут же захлебнулась и забила руками и ногами, стараясь подняться наверх. Получалось плохо — плавать я не умела, а место было глубокое.
Я не успела толком понять, что испугалась, когда сверху раздался громкий всплеск, я почувствовала толчок, и рядом со мной оказалась чья-то темная фигура. Чужая рука схватила меня за косу, и еще через несколько секунд меня вытащили на поверхность недалеко от борта лодки. Я вцепилась в него обеими руками и яростно закашлялась, чувствуя, как из носа течет вода. Намокшая и потяжелевшая коса змеей болталась рядом.
Хельги, сидевший в лодке, протянул мне руку — кое-как я залезла внутрь и скорчилась на скамейке, дрожа от холода. После теплой воды дождь казался уж вовсе ледяным.
Вслед за мной в лодку залез Генри — мокрый как мышь, то есть примерно как я. С нас двоих на дно мигом натекла большая лужа; несколько секунд мы, трясясь, смотрели друг на друга, а потом я проклацала:
— Сп-п-пас-с-с-сиб-б-бо!
— П-п-пож-ж-а-а-луйст-та, — в тон откликнулся Ривендейл. — Всег-г-д-д-да рад-д п-пом-мочь д-даме…
Сверкнула белая вспышка, через несколько секунд над озером раскатился гром. В тот же момент варвакча пропала под водой — водная гладь опять сделалась пуста.
— Ну вот, — расстроилась Полин, — почти ничего не собрали!
Дождь и не думал прекращаться, так что пальму первенства по степени мокрости мы с Ривендейлом удерживали недолго. Хельги и Полин промокли до нитки, на днище лодки скопилась приличная лужа — то ли сверху накапало, то ли снизу просочилось. Алхимичка с упоением перебирала бутончики, и оторвать ее от этого не смог бы, наверное, даже Эгмонт, так что черпак дали мне, и я мрачно подключилась к работе.
До берега мы доплыли под слаженное клацанье четырех наборов зубов. Малодушно оставив вампиров вытаскивать лодку на берег, мы с Полин рванули в избу, причем алхимичка не отставала, даром что прижимала к груди две полные горсти драгоценных бутончиков. Дверь, разумеется, пришлось открывать мне — спеша поскорее нырнуть хотя в относительное, но тепло, я распахнула ее на всю ширь и остолбенела.
Внутри было тепло безо всякого «относительно». В печке потрескивали дрова, на полу лежали одеяла, а на столе рядом с глиняным горшком, замотанным в пушистый шарф, сидело нечто мохнатое, бородатое и глазастое, обутое в новехонькие лапоточки.
— Чего вылупились? — ворчливо поприветствовало оно нас. — Дверь закройте, а то избу выстудите! Вестимо, волос долог, да ум короток…
Стриженая Полин, на которую эта аксиома не распространялась, шустро юркнула внутрь. Вместо того чтобы броситься к печке и отогреваться у теплого каменного бока, она подбежала к столу и высыпала на скобленую столешницу свое сокровище. Домовой с интересом покосился в ее сторону; увидев же, что именно раскладывает по бутончику Полин, он только охнул, всплеснул лапками и поспешил присоединиться.
Я утешила совесть тем, что уже пострадала за нужды алхимии, и с довольным полустоном стащила промокшую рубашку. Домовой, на секунду отвлекшись от сортирования с любопытством покосился в мою сторону; я торопливо закуталась в теплое одеяло и протянула руки к печке.
Хлопнула дверь — зашли вампиры. У печки разом стало немного теснее; через несколько минут к нам присоединилась дрожащая, но довольная Полин, которую изгнал от стола заботливый домовой. Одеял хватило на всех, печка тоже была немаленькая, вдобавок алхимичка размотала укутанный горшок и вылила его содержимое в большую глиняную кружку. Это был какой-то согревающий взвар, сладкий до горечи, вкусно пахнущий дымом, летом, медом, земляникой и дорожной пылью. Очень здорово было принимать кружку в озябшие ладони, делать большой глоток, втягивать носом ароматный пар и передавать кружку соседу.
Я поправила чуточку сползшее одеяло, сладко зажмурилась и протянула ноги к нижней печной дверце. Как оказалась, идея была ненова — ног там было уже шесть, но им пришлось потесниться. Спать хотелось все сильнее, и я, подумав, что терять уже нечего, беззастенчиво пристроила голову на плечо Генри Ривендейлу. Благо места там много, плечи у вампира были широкие.
Полин смерила меня оценивающим взглядом. Подсыхая, Ривендейл начинал приобретать прежнюю, прямую шевелюру, сообразно росли и его акции в глазах алхимички. Такой наглый акт покушения на Наше Все Полин спускать была не намерена; потому она, облизнув губы розовым язычком, быстро приняла контрмеры.
Ничего не подозревающий Генри передал ей кружку с взваром.
— Ге-энри, — ласково пропела Полин, — какие у тебя длинные, изящные, музыкальные пальцы!
Ривендейл, в это время как раз шевеливший пальцами на босых ногах, быстро поджал ноги под себя.
Секунду до нас доходило, а потом мы с Хельги хором расхохотались. Наверное, картина Генри, музицирующего с помощью ног, явилась нам одновременно. Оскорбленная в лучших чувствах Полин мигом вздернула нос, несчастный Ривендейл пытался понять, что ему делать: тоже хохотать или тоже оскорбиться, — а я просто смеялась, забыв даже про сползающее одеяло.
— Уй музыкальные! — сдавленно поддержал алхимичку Хельги. — Ни у кого таких больше нет!
Вот почему у эльфийки Гудрун гитара была расстроенная…
Подошла давешняя кошка и, потеревшись лбом о мою ногу, без приглашения запрыгнула мне на колени. Даром что тощее, весило животное немало; еще хихикая, я почесала его за ухом, и оно довольно заурчало в ответ. Мурлыканье рождалось у кошки не в горле, а где-то в животе, и потому мне казалось, что я держу на коленях пушистый увесистый гномский агрегат.
Дождь по-прежнему глухо шумел за окном.
Может, спать было еще рано — снаружи только-только смеркалось, но на это нам, признаться, было наплевать. Я сдалась первой: поняв, что вот-вот усну прямо здесь, уткнувшись носом в того, кто окажется ближе, я нашла в себе силы доползти до лавки и рухнуть уже на нее. Влажное одеяло все едино было теплым; я завернулась в него как можно плотнее, мигом пригрелась, расслабилась и заснула.
Как ни странно, мне приснилась Академия — вот уж по чему я и не думала скучать. Точнее, сначала мне приснилась ночь, потом — тонкий шпиль Астрономической башни, пронзающий темное небо, а потом — кабинет магистра Буковца и сам директор, нервно бегающий от стены к стене.
— Нет, ну и как вы это объясните, коллеги? — с надрывом вопрошал он, то и дело всплескивая руками. — Как, я спрашиваю? Что такое должно было случиться, чтобы четыре магистра Академии Магических Искусств, из которых у двоих шестая ступень, а у другого — четвертая, не смогли совладать с банальнейшим сложносплетенным телепортом?!
— Вы знаете, коллега, — с непередаваемой язвительностью ответил женский голос из-за моей спины, — лично мне это тоже очень интересно. А если уж речь зашла о категориях, то у вас, насколько я помню, пятая. И матрицу телепорта разрабатывали именно вы!
Я оглянулась — голос, как и следовало ожидать, принадлежал Эльвире Ламмерлэйк. Воинственно скрестив руки на груди, она высоко держала голову, готовая ринуться в бой, — но я заметила, что алхимичка выглядит далеко не так блестяще, как обычно. Под глазами у нее залегли тени, а черты лица обозначились чуть резче, и этого не могла скрыть даже мастерски наложенная косметика.
Рядом с магистром Ламмерлэйк стоял Рихтер. Выглядел он тоже нелучшим образом, из глаз почти исчез привычный вредный блеск. Боевой маг молча хмурился, и причиной этого явно был не мельтешащий у стенки директор.
— Про матрицу мы еще поговорим, — зловеще пообещал тот, остановившись и уставив на алхимичку указательный палец. Эльвира смерила его хмурым взглядом, и палец тут же исчез: от греха подальше директор и вовсе сунул руку за спину. — Да, поговорим, коллеги! Я еще прослежу, кто и как выполнил свою часть работы!.. Да вы… да вы хоть отдаете себе отчет в том, что произошло? Наследный герцог дома Ривендейл, пропавший неизвестно куда! Дипломатический скандал, лишение субсидий, возможно — закрытие Академии! Или вы забыли, коллеги, что его светлость Ричард Ривендейл возглавляет попечительский совет?
— У меня хорошая память, коллега! — вскинулась алхимичка. — Я помню еще и то, что среди пропавших адептов есть и моя ученица! Между прочим, если вас так интересует родословная обучающихся, племянница Эллис де Трийе! Быть может, это вы забыли, каким характером отличается оная особа?
— А, так вы еще не знаете? — непонятно чему обрадовался директор. Откуда-то он извлек пухлый конверт; мелькнула печать, подозрительно похожая на печать Ривендейлов, и Буковец извлек наружу длинный лист бумаги, сложенный в несколько раз. — Вот полюбуйтесь! — трагическим тоном возвестил он.
— И что это такое? — холодно полюбопытствовала магистр Ламмерлэйк.
— Официальное письмо Ривендейла-старшего, коллега! В котором он помимо прочего уведомляет, что приедет в Академию не далее чем завтра утром. Как вы полагаете, что он скажет, узнав об отсутствии наследника?
— Пускай приезжает попозже, — пожала плечами Эльвира.
Буковец ехидно закивал:
— Именно, именно так, дражайшая коллега! Путем задействования всех связей, которые только есть у Академии и лично у меня, мне удалось добиться переноса визита. На послезавтрашнее утро, десять часов. И задача, коллеги, ставится так: к этому времени наследный герцог должен быть здесь! Все понятно?
— Да уж куда понятнее! — огрызнулась алхимичка.
Директор нарезал еще несколько кругов у стены и тоном ниже спросил:
— Что говорит коллега Дэнн?
— В царстве мертвых их нет, — тоже чуть тише ответила магистр Ламмерлэйк.
— Так. Уже лучше… — оптимистично заверил Буковец, но особой радости в его голосе как-то не наблюдалось. — А вы что скажете, коллега Рихтер? Вы боевой маг или дальше собираетесь спать?
«Коллега Рихтер», не глядя на непосредственное начальство, подошел к соседней стене. Там висела карта Лыкоморья, сплошь истыканная бумажными флажками — синими и зелеными, на каждом я заметила имя адепта. Пальцем Эгмонт быстро очертил неровный треугольник где-то на северо-западе страны.
— Они здесь, — уверенно сказал мат. — Больше им быть попросту негде.
Стало тихо. Алхимичка, бледная, как Афилогет, переводила взгляд с карты на Эгмонта и обратно.
— Слепой треугольник?.. Но они же живы, а там…
— Я знаю, что там выжить невозможно, — твердо сказал Рихтер. — И все-таки они живы. Так что, коллеги, давайте думать, как нам их оттуда вытаскивать. По-моему, это самый животрепещущий вопрос…
Директору, очевидно, надоело изображать метроном: он уселся за стол и вперил в Эгмонта долгий тоскливый взгляд.
— А что тут думать? — с прежним надрывом поинтересовался он. — Накрываем весь Треугольник телепортом, быстро переносим адептов, покуда оно не спохватилось…
— А после этого взмахиваем крылышками и улетаем на небеса! — ехидно закончила Эльвира. Буковец, привыкший к ее выпадам, только страдальчески заломил брови. — Коллега, да поймите же вы — мы не драконы! Среди нас нет конунга Валери, хоть мы и маги! Всей нашей силы едва хватит, чтобы устроить точечный телепорт — и то молиться надо, чтобы оно не захотело нам помешать!
— А вы думаете, я этого не понимаю? — огрызнулся директор, опять вскакивая на ноги. — Значит, так, коллеги! Мне безразлично, как вы это сделаете: хотите — крылышки отращивайте, хотите — отправляйтесь в Треугольник послами и договаривайтесь по-хорошему. Но к послезавтрашнему утру адепты должны быть здесь. В Академии, желательно в своих постелях. Живые, по возможности здоровые. Если последнее не получится — не страшно, герцог Ривендейл должен знать, что его наследник учится не на алхимика. Все понятно?
— Можно подумать, на алхимика учиться безопас… — Магистр Ламмерлэйк осеклась на полуслове, ибо в дверь постучали, и через секунду внутрь просунулась растрепанная эльфийская голова.
— Магистр Буковец… — начала оная и расцвела улыбкой, увидев в кабинете алхимичку. — Ой, магистр Ламмерлэйк, и вы здесь!
— Чего надо?! — хором рыкнули магистры. Голова смутилась:
— Ну-у… У нас там такое дело, парочка эликсиров пролилась, ну и еще один декокт. Они немножко смешались, пошла реакция, дым повалил… мимо две вампирши проходили, с телепатического, так они как в транс вошли, так до сих пор и не вышли! Вещают и вещают, как Марцелл — то есть магистр Назон! — на практикуме. Одна стихи читает, другая будущее предсказывает…
— От нас-то чего требуется? — не понял ошалевший от переизбытка информации директор.
Голова изобразила страдание на лице.
— Выключите их, а? — жалобно попросила она. — Пророчества страшные, все, как одно, эсхатологические. Даже слушать не хочется. А стихи и того хуже: рифмы нету, размера нету…
— Ладно, сейчас. — Эльвира на мгновение закрыла глаза, будто разрешив себе расслабиться, потом приняла прежнее железное выражение и решительно вышла из кабинета. Буковец последовал ее примеру, прихватив неизменный портфель; несколько секунд я слышала удаляющийся звук алхимичкиных каблуков, твердо впечатывавшихся в каменный пол.
Эгмонт остался в кабинете один, но, кажется, он этого даже не заметил. Он остался стоять где стоял, с той же хмурой сосредоточенностью на лице; похоже, задачка, которую требовалось решить, даже для него оказалась сложной. Очень сложной, заключила я через три минуты, потому что Рихтер становился все мрачнее и мрачнее. Развернувшись к карте, он сделал пальцами какие-то замеры; очевидно, результаты его не удовлетворили, потому что несколько секунд Эгмонт просто смотрел на карту, а потом со всей силы врезал по ней кулаком. Бедная карта чуть слышно пискнула — выражать недовольство громче она не осмелилась, особенно с учетом того, что ущерб был нанесен в большей степени ее гордости, нежели физическому состоянию.
— Нужна координата, — с тихой яростью сказал Рихтер. — Координата, мрыс дерр гаст!
Я пожала плечами, усаживаясь на директорском столе. Сидеть там было одно удовольствие — стол был широкий, удобный, и бумаг на нем было немного: Буковец ценил аккуратность. От греха подальше я отодвинула от края песочные часы, две толстые тетради и маленький флажок, синий в зеленую крапинку. Он был в точности похож на те, воткнутые в карту, — только вместо имени на нем была какая-то мешанина букв, которые, ни секунды не оставаясь на месте, менялись местами. На мгновение в этом хаосе промелькнуло «…ген… венде…», а потом «…льга… ц…», и я, охваченная непонятным прозрением, сжала флажок в пальцах.