Я позвал ее несколько раз — имени ее я не знал и потому просто прокричал — почему-то на «вы»: «Извините!». Никто не вышел; я прождал около часа и решил, что пора возвращаться назад — город за то время, что я здесь стоял, практически полностью растаял. Виден был только фрагмент какого-то дома — верхние два этажа, — они повисели в воздухе минуту или две, дразня меня, — потом исчезли.

Шел я медленно, то и дело останавливаясь и давя в себе желание обернуться назад — я почему-то решил для себя, что этого не стоит делать. Если она захочет спуститься сейчас, ей важно будет, что я на нее не смотрю. Ушел я пока недалеко, и она с легкостью меня догонит. Заговорит со мной — все так же, доставая из себя слова и нанизывая их, как бисер на нитку. Может, даже назовет свое имя — какое оно у нее? Высокое? С перезвоном, как на люстре с хрусталиками? Или же, наоборот, минорное, мягкое — Нина, может быть, или Тома, — такое, чтобы подходило к голосу, но не к словам.

— Лара, — услышал я за спиной. Обернулся — она стояла метрах в трех от меня. — Я не представилась до этого.

Конечно. Ла-ра. Оно должно быть именно таким — по звучанию — словно вы, выпустив из руки, разбили стакан.

— Еле догнала тебя, — сказала она. — Бежала.

Подняла руку и вытерла пот со лба.

Я улыбнулся ей, но она не отреагировала никак: лицо оставалось все так же серьезно. Она была босиком, со сланцами в левой руке; через плечо у нее висела холщовая сумка с вещами. Она то хваталась за нее, то отпускала опять — жесты у нее были мелкие, нервические, и голову она держала как-то набок, по-птичьи. Когда я смотрел на нее, она все время отводила глаза.

— Как ты спустилась? — спросил я.

— А как я могла спуститься? Спрыгнула.

— Спрыгнула? — повторил я медленно, чуть ли не по слогам. Вслушался в это слово. — Не может такого быть. Там двадцать метров.

— Двадцать три, — поправила она.

— И ты как — в порядке?

— Вроде да, — она вытянула руки перед собой. Пошевелила пальцами, повертела в разные стороны кисти — так, словно видит все это впервые. — Все в порядке… Костя. Ты, наверное, Костя?

— Нет. Меня вообще-то Андрей зовут.

— Жаль, — она вздохнула. — А я так хотела угадать…

Она быстро, явно смущаясь, посмотрела на меня: глаза у нее были большие, серые, ресницы настолько тонкие, что казалось, будто их вовсе нет, и от этого что-то беззащитное появлялось в ее лице, что-то хрупкое, сродни фарфоровой статуэтке. Скользнула по мне взглядом — и отвернулась опять.

— Нам надо уходить отсюда.

— Город был в той стороне, — я показал ей, и она молча кивнула. Перевесила сумку на другое плечо; с явным трудом — вещей было слишком много — подсунула сбоку сланцы. Я протянул руку:

— Давай понесу.

— Не надо. Нет.

Она шарахнулась от меня и отскочила назад; вцепилась в сумку обеими руками. Смотрела испугано, и я машинально сказал: «Извини» — она не ответила мне ничего. Мы шли около часа, и за все это время я вытянул из нее буквально пару слов. Попытался расспросить про башню — но она замкнулась в себе, и я решил, что мне не стоит даже пытаться. Держалась она все время слегка в стороне — так, чтобы между нами оставалось метра два, не ближе; смотрела в основном себе под ноги, несколько раз — на меня, но как-то украдкой, мимо моего лица. Я заметил, что на башню она так и не обернулась ни разу.

И только когда башня рассыпалась вся — как пазл, который разбирают по частям, она теряла то один, то другой кусок, иногда прямо из середины — только когда она исчезла, Лара остановилась наконец и обернулась назад. Пару минут стояла, не шевелясь, уставившись в ту точку, где когда-то была башня.

— Вот и все, — сказала она. — Все закончилось.

Мы постояли некоторое время — мне казалось, ей это требуется, чтобы отдохнуть и прийти в себя. Внезапно она резко вытянула руку вперед — туда, где должен быть город.

— Притормози ее.

— Что притормозить?

— Там, на горизонте, видишь машину?

— Ничего не вижу.

— Вон там, вдалеке, красная точка.

Я проследил глазами за ее рукой — через пару минут на горизонте и в самом деле показалась машина. Я вытянул руку в сторону — попытался проголосовать, — но она проехала мимо, обдав нас столпом серебряных брызг. Стекла были тонированные, и я не смог разглядеть, кто в ней сидит; удаляясь, она несколько раз сверкнула, как искра от костра, на солнце.

— Вот как, — сказала Лара вопросительно, — уехали. А казалось бы, ничего не стоило остановиться и нас подобрать.

— Ничего. Мы и пешком дойдем. Осталось-то недалеко.

Она пожала плечами.

— Кто знает… Все меняется со временем. И расстояния тоже.

— Расстояния?

— Я пару раз видела город с балкона — и оба раза он начинал отдаляться, заметив меня.

— Ты думаешь, он и сейчас может так?

— Если захочет, то может.

Мы шли еще долго, останавливаясь иногда передохнуть; в двух местах садились прямо в воду, на отмель. Солнце зашло, легко, как по наклонной, скатившись вниз; стемнело буквально за несколько минут, и я включил фонарик на телефоне. Высветил море перед нами: оно выглядело больным и желтым, а по краям, там, куда свет не доставал, вода шевелилась и вздымалась, как доисторический змей, — непроницаемо-черная, чешуйчатая.

Какое-то время мы шли в полутьме, потом Лара вздрогнула и резко остановилась. Прислушивалась, кажется, и я тоже замер, чтобы ей не мешать.

— Дышит кто-то, — сказала она наконец. — Там, в темноте. — Она вытянула руку вперед, и я посветил в ту сторону фонариком. Море перед нами было черным, пустым, и равномерно, одна за другой, наползали в нашу сторону волны.

— Никого там нет, — сказал я.

— А дыхание?

— Это просто волны шумят.

— Нет, это точно не волны. Как будто кто-то сидит там, под водой… Большое такое существо, распласталось по дну… Или много маленьких существ, сбившихся в кучку…

— Послышалось, наверное, — мне было страшно, и я старался этого не показать. Говорил преувеличенно бодро, улыбался ей — хотя сейчас, в темноте, она вряд ли могла это заметить. — Такое бывает — покажется что-нибудь, и уже нарисуешь себе картинку, придумаешь все себе…

— Там, смотри! — закричала Лара, и я чуть было не выронил телефон. Отпрянул назад. Успел заметить, как что-то шевелится в той стороне. «Схватить Лару за руку, — промелькнуло у меня в голове, — и бежать». Но Лара в этот момент облегченно вздохнула.

— Это всего лишь дома.

Я повернулся к ней — она держалась обеими руками за лицо.

— Всего лишь дома, — повторила она, — а я так испугалась.

— Дома? — переспросил я. Медленно — рука у меня все еще тряслась — направил фонарик в ту сторону. Что-то выступало там из темноты — сначала я принял это за несколько поднимавшихся над водой валунов. Они разрастались у меня на глазах, вытягивались вверх, заостряли углы; теперь и я мог расслышать исходящий от этого звук — что-то похожее на шипение, или треск, или даже на дыхание, как заметила Лара.

— Не думала, что их так много, — сказала она. Показала рукой, и я медленно провел за ней фонариком.

Они начинались метрах в пяти от нас, выстраивались в ряд — как будто кто-то прочертил по морю линию, поставил их — и уходили дальше: к горизонту, вправо, влево, настолько, насколько хватало света фонаря. Где-то они только появились, едва высовывались над водой, и в этих местах напоминали бесформенную черную массу. Где-то уже порядком выросли; достигнув определенной высоты, начинали покрываться окнами и балконами. Отбрасывали карнизы, наращивали на гладкие до этого стены кирпичи, поднимали, словно волосы лаком, антенны. По окнам, как пальцы по клавишам, пробегал и загорался свет; появлялся то там, то здесь, изгибаясь вопросительным знаком, зажженный фонарь. И за всем этим, в последнюю очередь, вылезали из воды, раскорячившись, как ладони с вывихнутыми пальцами, деревья.

— Так это и есть город, — сказала Лара. Выдохнула это из себя — восторженно, чуть ли не с благоговением. Сделала пару шагов вперед.

— Подожди! — окликнул я ее. — Пусть подрастут. А то еще раздавят нас.

Она замерла на месте, обернулась на меня: лицо ее было особенно мягко в этом свете.

— Поверни фонарик в ту сторону, — сказала она, — на дерево, я хочу получше его рассмотреть.

Я подвинул немного руку; выхватил его из темноты: кажется, это был каштан — с увесистой кроной, большой, с раскиданными в разные стороны ветвями.

— Дать тебе телефон?

— Не надо. Лучше ты посвети. Вон на тот дом. Теперь туда, немного правей.

Я послушно водил фонариком за ее рукой. Она стояла ко мне спиной, вытянувшись, задрав голову вверх; сумка в какой-то момент съехала с ее плеча и упала в воду — она не отреагировала на это никак.

— У тебя сумка упала.

— Сейчас подниму, — она продолжала все так же, не отрываясь, смотреть на город перед собой. — Он такой красивый сейчас… Кажется, отведу глаза — и он исчезнет.

— Не исчезнет, — сказал я. Хотя кто знает — здесь все может быть. — Вроде бы не должен исчезать…

Лара, все так же глядя вперед, не опуская головы, присела и подняла из воды промокшую сумку.

— Вырос, я думаю. Можно идти.

— Похоже на то.