— На том и условимся, — согласился Озанна. — Начни с того, как ты очутился во дворце и познакомился с вдовствующей королевой.

— Как и все прочие артисты балагана — по приглашению Ферроля. Он пришел к нам с небольшой армией гвардейцев — так боялся трущоб — и, дыша через платок, уверял, что королю требуются такие, как мы. У нас не совсем обычная труппа: балаганщик набирал людей с явными уродствами.

Услышав начало истории, Озанна засмеялся, разочарованно и очаровательно одновременно. Ода чувствовала, как в нем заболела насмешка над их семьей, и в подтверждение догадки принц изрек:

— Бедный, бедный Ги! Заполучил на голову корону, а покоя не нашел. Да знаю я, Ода, что ему больно, но разве я в том виноват? Что ты смотришь на меня, как овдовевший лебедь? Мне его не жаль — никогда не было жаль. Он готов меня убить не за мои деяния и даже не за суть, а за то, кем сам является. Вот, погляди. — Он ткнул в горб Бланша. — Слушай-ка! Может, мне стоит себя порядком изуродовать, и тогда мы сможем жить единой семьей? Как думаешь, выбитых зубов и раскроенного лица ему будет достаточно? Или имеет смысл отрезать еще, скажем, ногу?

Ода смотрела на него, всем видом осуждая.

— Он тебя ненавидит за двоих: за себя, несчастного, и за тебя, бесстыдника. Ему обидно, а ты не стеснялся его обиду бередить, — буркнула принцесса.

Бланш наблюдал за их перепалкой и, только когда Озанна насмешливо мотнул головой и промолчал, продолжил:

— Ферроль сказал, что король желает доверять только людям, которые могут его понять. Во дворце нас отмыли, переодели и наспех обучили обращениям. А потом король просто раздал всем должности и титулы… Это было так неестественно и даже страшно.

Озанна ради душевного спокойствия Оды сдерживал смешки, но вопрос вырвался сам:

— И кем же он назначил Йомму?

В ответ Бланш тяжко вздохнул и поделился:

— Вот над кем смеяться не стоит, так над вашим братом-герцогом. Всем сейчас несладко, а ему больше прочих. Он пытался вразумить короля, но тот постоянно затыкал его и прилюдно шпынял и, исполнившись к нему злобы, назначил главным придворным шутом. Повелел сделать для герцога стальной колпак, похожий на корону, но кривой и с бубенцами, и заставил носить денно и нощно. Он так на него обозлился… Я сам видел, что у того колпака с изнанки торчат неотесанные заклепки, что шипы, а у герцога кровь на висках…

Он остановился, потому что Ода рыдала, громко сморкаясь в подол. От улыбки Озанны не осталось и тени, он с горечью смотрел на сестру и тянул к ней руку, от которой та отмахивалась. Безмолвие затягивалось, и Бланш уже жалел, что насыпал подробностей. Когда Ода уняла плач, то сама попросила его продолжить.

— Кому и какие должности раздавать, решал король, но нередко по наушничеству Ферроля. Отчего‑то сей человек вцепился в меня с самого прибытия, выбил у короля назначение его помощником. Проварившись в дворцовой клоаке, я понял, что места хуже не сыскать, — на окраинах даже в голодный год не так сволочно жилось. Но Ферроль скоро мне доверился и допустил ко многим делам. Так я имел знакомство и с вдовствующей королевой. Ваша матушка в порядке, насколько таковой может держаться женщина в ее положении. Она всеми силами пытается вам помочь. Потому отправила меня: сначала я отыскал брата Джоната, а потом вышел на ваш след.

— Для комедианта ты оказался неплохим следопытом. — Озанна оценивающе оглядел Бланша.

— Благодарю. Я путешествую с детства — сначала с матерью, потом с балаганом.

Сегодня они нашли хлев с полноценным очагом, сложенным из камней и обмазанным глиной. Хозяин, взвесив монету, выдал им с лихвой дров и щедрое разрешение взять яиц и молока сколько нужно. Курица-несушка нарезала круги вокруг их троицы, не догадываясь, что яичницей они обязаны ей. Место тихое, хлев стоял на отшибе от рыбацких коттеджей, но даже здесь слышалось журчание бурного речного потока. Озанна намеренно не останавливался в постоялых дворах, где всегда толпилось множество посторонних глаз и ушей. Они с сестрой, и без того приметные, теперь с Бланшем походили на самый настоящий балаган. Хотя казалось обидным ютиться в худших условиях, когда теперь им бы хватило звонкого добра и на чистую постель, и на завтрак, приготовленный чужими руками. Помимо вырученной принцем сдачи с поясов, набитый кошель принес еще Бланш: брат Джонат продал те украшения, которые для нужд детей заботливая Ивонна отдала посыльному, пусть и видела его всего пару раз.

— Скажи мне, Бланш, — начал Озанна. — Есть ли у тебя предположение, зачем ты понадобился Ферролю?

В ответ тот замялся, но покачал головой, выражая, что имеет догадку. Озанна выжидающе смотрел на него, и Бланш признался:

— В моем ответе кроется причина, по которой я отправляюсь в Горм: в Эскалоте таким, как я, места нет.

— Ты — из рода фей? — воскликнула Ода.

— Простите, мадам, не могу быть уверен, но судя по тому, как тщательно скрывалась и укрывала меня мать, и по тому, что я о себе знаю…

— А что ты о себе знаешь? — тут же спросил Озанна.

— Мне трудно дается объяснение.

— Попробуй начать с описания, — настаивал Озанна, который хотел понять, с кем они имеют дело.

— Время меня щадит, — туманно ответил Бланш, передернув плечами.

— Хочешь сказать, ты старше, чем выглядишь? — уточнила Ода.

— Нет, мадам, не в этом смысле. Мне где‑то восемнадцать лет, я в точности не знаю и думаю, что выгляжу старше из-за своих недугов. Время благосклонно ко мне иначе: ночи, когда я засыпал с пустым желудком, пролетали за пару минут, а когда моя мать слегла с лихорадкой и очередь лекаря до нее дошла бы не скоро, три дня пролетели за три часа. Но все это происходило только в тех местах, где я тогда находился: в кибитке, в сарае или в нашей норе.

— В норе?

— Да, мадам, трущобы таковы, что самые теплые места находятся под землей. Для того, кто не всегда может разжиться дровами, идеальное место обитания.

— Хочешь сказать, время вокруг тебя то замедлялось, то ускорялось, пока остальной мир жил в естественном темпе? — Озанну больше волновали подробности чудесного умения Бланша, нежели беды нищих людей.

Озанна не рос черствым, напротив, он знал, как живется обездоленным, и печалился тем, что не мог ничего поделать ни ранее, ни теперь уж точно. За вторым или, точнее, третьим принцем меньше присматривают, потому сбежать от надзора несколько раз удавалось вместе с его заправской шайкой молодых дворян. Горькая мысль пробежала в голове юркой мышкой — едва заметная, но ее хлесткий хвост сбил прочие убеждения: и где теперь эти друзья, так скоро решающиеся на безрассудства?

— Да, брат Поль, именно это я и хочу сказать, — подтвердил Бланш.

— И как Ферроль о том узнал?

— В балагане мое умение не осталось потаенным. Там вообще сложно что‑либо сохранить, будь то тайны или сбережения. Он купил у карлика Бубна мой секрет, а я вот унес его секрет с собой.

— И какой же у Ферроля секрет? — не унимался Озанна.

— Он тоже фея, Поль, — так просто поделился с ним Бланш.

— Нет, он чародей — он изучает чудеса и применяет их, как человек, — поправила его Ода.

— Простите, мадам, но не совсем так, — не согласился Бланш. — Он действует, как вы и сказали, но только от немощи. Он из рода фей, но дара своего так и не раскрыл. Я от него узнал, что всем нам присущ природный талант, который крепнет в нас на протяжении жизни.

— Твой связан со временем, — произнес Озанна, пытаясь нащупать, замечал ли он за Ферролем явные особенности.

— Да. А Ферроль все тайком пытался понять себя, но в Горм к родичам так и не ушел. Ведь он и там окажется чужаком, самым слабым из всего народа.

— Его даже можно пожалеть, — сказала Ода.

— Нашла на кого расточать сожаления! — возмущенно упрекнул ее Озанна. — По его милости мы бежим и скрываемся. При худших раскладах тебя не отпустят к Годелеву и закроют вместе с матерью в башне, а меня казнят самым унизительным и болезненным способом, чтобы потешить Ги.

— А за что он на вас так взъелся? — беззастенчиво спросил Бланш. — Ну, кроме очевидных причин.

— Очевидных причин таким людям, как Ги, достаточно.

— Все из-за Поля, — выпалила Ода.

— Из-за вас? — не понял Бланш и вопросительно посмотрел на Озанну.

— Нет, из-за настоящего Поля, — продолжила принцесса.

— Помолчи ты, Ода! — одернул ее брат, а потом, когда обстановка в хлеву накалилась, хотя в очаг никто не подкидывал новых головешек, смягчил: — Ги таков, каков есть. И теперь его безумие — проблема всего Эскалота. А я пока не понял, чего именно добивается Ферроль, кроме понятных всем вещей. Его план захвата власти слишком прост, оттого я не верю, будто все то, чем кажется.

— Он уже добился, — с сожалением подытожил Бланш. — Он — неназванный регент.

Озанна помотал головой и отчего‑то доверился парню, который выглядел подозрительно и беседы вел самые странные:

— Пока что его план выглядит гладко: меня нужно убить до того, как я доберусь до Горма или Вале, где могу собрать сторонников. Ги вскорости умрет, а с ним и Йомма. Мне тоже жаль его, Ода, но это неизбежно. Наследницей остается одна принцесса, которую сейчас, конечно, никак нельзя отпустить к жениху, способному отстоять ее право на престол. Заметь, помолвку с Годелевом не расторгли, чтобы ты не стала поводом к войне. Но обставили все, словно ты похищена. А когда иных претендентов не останется, Ферроль женится на единственной принцессе. Ой, Ода, умоляю, тебя там никто не спросит.