— К вашим услугам, мадам, — он нахально подмигнул девушке, совсем забившейся за спину неугомонной спутницы.

И тогда девушка улыбнулась. Но заметившая их переглядки леди резко повернулась, отчего ее идеально закрученные букли у висков запружинили.

— Негодница! — прошипела она девушке. — Едва встретила джентльмена и уже рада глазки строить? Дома, — процедила она с пышущей злобой, а потом повернулась к Оливье и с натянутой улыбкой сказала: — Вам следует быть аккуратней, у нас очень узкие тротуары. Мы специально отвели две трети территории под газоны. А как ваш папенька? Вы —?..

— Оливье, — представился он, все еще поглядывая на девушку, словно назвал свое имя для нее.

— Оливье, точно! — сказала леди, будто когда-то знала его имя, чего, конечно, не было. — Ваш папенька не изволит посетить сегодня вечером собрание нашего Благотворительного фонда у меня дома? Мы готовим выступление, и все средства от него хотим пожертвовать солдатским вдовам. Вдруг ему будет интересно участвовать.

— Думаю, мадам, что интересно, — Оливье откровенно пялился на раскрасневшуюся девушку, что была немногим его старше и все же смущена до покрасневших щек.

Но ее госпожа совсем не замечала прислужницу, увлеченная своими идеями.

— Я — леди Фанфарона Женераль, кстати. Но он должен меня помнить, кажется, мы однажды были представлены друг другу. Это было… у… у герцога, кажется, на весеннем…

— Я думаю, он вас вспомнит, — прервал Оливье, не выдержав потуг леди Женераль в экспромте. — Я передам.

Дама протянула ему руку в салатовой перчатке. Оливье немного не ожидал, что после их неоднозначного диалога, который скрыл за малым не развернувшийся скандал, она решит, что прощаться они будут с любезностями. Но Оли все же подхватил ее пальцы, легко поцеловал и сказал:

— Безмерно рад знакомству.

Дама ушла, отчитывая по дороге сопровождающую ее девушку, которой просто некуда было деваться от ее нотаций. Оливье смотрел им вслед, а Живаго прошептал: «Безмерно рады? Вот это у вас выдержка!»

— Я воистину рад, Живаго! Леди Женераль — бывают же совпадения, — Оливье прищурился, все еще провожая пару женских фигур глазами. — Отменная грымза — то, что надо.

Позже Оливье, как честный человек, рассказал отцу о встрече в красках. И мастер Барте хохотал до слез, держась за бок.

— Справедлива судьба! Справедлива, Оли! — Он хлопал себя по колену, не в силах сдерживать веселье и ликование. — Раз уж Женераль женился на такой стервозине, значит, есть справедливость! Какой же невыносимый он человек был в пору нашего близкого знакомства. Знаешь, вот пустая голова, а шума наводил!

Мастер Барте постучал о деревянный стол, как в закрытую дверь.

— Значит, у потешного полководца есть прототип? — весело спросил Оливье.

— Да, но, глядишь, не очень точный: вата свалялась, и малыш Женераль даже приосанился. А вот Женераль оригинальный всю жизнь был бочонком, так уверен, до сих пор не схуднул. И усы свои куцые не сбрил! Все думал, они ему героизма добавляют.

Мастер Барте приставил указательные пальцы к ноздрям и пошевелил фалангами. Оливье не мог не подхватить отцовского задора. Его тоже задели манеры новой знакомой.

— Думаю, не схуднул и не сбрил, ведь леди Женераль совсем не выглядела счастливой влюбленной.

Мастер Барте вновь зашелся хриплым и зычным хохотом.

— Пойдешь к ним? — серьезно спросил Оливье.

— Ты уже передал, теперь придется, — отмахнулся мастер, потихоньку успокаиваясь. — Хотя я бы лучше с трамплина упал и сломал себе ногу, чтобы отвертеться.

— Прости, что подвел. Но у них там благотворительность, фонд все-таки, — задумался Оливье.

— Фонд — это хорошо, хотя не сомневаюсь, что чете Женераль плевать и на солдат, и на их вдов. Я бы лучше им денег послал, а сам остался.

— Прости, — повторил Оливье.

— Да чего уж.

— Хочешь, я схожу? От твоего имени. — Оли попытался загладить вину.

Мастер Барте постучал подушечками пальцев о столешницу.

— А сходи.

В глубине души Оливье не мог определиться, хочет он услышать отказ или нет. С одной стороны, леди, подобные супруге Женераля, изматывают своим обществом, с другой стороны — там будет милая девушка в светлом переднике, который Оливье перепачкал корицей.

И он пошел, отдал пожертвование, выслушал всевозможные планы по режиссуре благотворительного концерта, договорился об участии в нем, распрощался и пропал для всех, кроме той самой девушки. Еще во время собрания они пару раз одарили друг друга любопытными взглядами, но леди Женераль не выдержала и луча любви в своем почтенном доме, где подобными вещами никогда не занимались. Она именно так и сказала. А еще:

— Вон! — тихо бросила она горничной. — Позоришь меня перед гостями. Это приличный дом, или тебе место в других заведениях? Гулящая твоя порода…

Ее перекошенное оскалом лицо подрагивало. Скулы Оливье тоже свело от последней фразы. А милая девушка покраснела и заплакала, беззвучно, опустив голову.

— П-шла! — шикнула леди Женераль ей, как собаке.

Хозяйка дома пару минут оправдывалась и сокрушалась о невоспитанности прислуги. Оливье ждал, когда сможет выбежать из их надушенной гостиной, успокоить бедняжку, сказать, что она замечательная, а вовсе не такая, какой поносит ее мадам, и узнать имя той, которой даже рта не давали раскрыть. И он исполнил все, что намеревался, и ее звали Тина.

Оливье не вернулся домой ни ночью, ни на следующее утро. А после полудня мастер Барте за ухо вытащил его в переулок, издалека завидев, как мальчишка в красном колпаке вылезает из окна дома.

— Ай, больно, больно! Отпусти! — протестовал Оливье.

— А мне не больно это видеть?! — тянул его за мочку отец. — Я всю ночь с Ле Гри и ребятами шарил по городу! Думал, убили уже моего Оливье! Бросили в канаве! А он — позорище, я разве тебя этому учил?!

Оливье шипел и изворачивался, но пальцы кукольника цепко ухватились за его ухо.

— Я ничего не делал! — хныкал он.

— Всю ночь у девки в комнате ничего не делал? А чего тогда уши красные, когда оправдываешься?!

— Так ты меня за них оттаскал! — возмутился Оливье в ответ.

— И что ты там делал тогда, скажи на милость? — тряс его мастер Барте.

— Ай-яй-яй, пусти! Я читал ей стихи! — Оливье вцепился в кисть отца в надежде освободиться, но все было тщетно.

— Стихи?!! — взревел мастер. — Ты меня за дурака-то не держи! Кто всю ночь женщине стихи читает? Молодой да удалой! Какие еще стихи?!

Прохожие оборачивались в их сторону, но вопрос репутации волновал мастера Барте избирательно. Он самозабвенно истязал ухо сына, отчего тот уже плакал и дрожащим голосом читал:

— Есть место на земле, там, говорят,
Пастушьи песни лучше всех звучат.
Где желтый месяц на мажорный лад,
Звучащий на земле, звучащий над,
Играет гимн для всех своих ягнят!

— Ай-ай!

— Ты что там лопочешь? — мастер наклонился к его лицу. — Это что?

— Пастораль! — крикнул Оливье.

— Я тебе ремня всыплю!

— Я не ребенок! — наконец он смог оттолкнуть отца и высвободиться из его хватки.

— Это я вижу, паршивец! Ты что мне тут запеваешь? Хочешь сказать, ты всю ночь женщине пастораль читал?!

— Так я не одну, я много! — Оли топнул ногой от обиды, и лужа под его ногами исторгнула грязь на его ботинки и брюки.

Мастер Барте оторопел и уставился на него, как на диковинного зверя. Когда Юрбен привел слона, Барте смотрел на животину так же. Оливье лелеял пылающее ухо.

— Ты дурак, что ли? — На лице мастера Барте сменялись выражения чувств: от недопонимания до ужаса осознания, от прощения за проступок до глубокого разочарования в харизме сына.

— Так на что ты злишься, я не понял, — пробурчал Оливье, натягивая на уши колючий шерстяной колпак.

— На тебя!

— А за что? — Оливье хлопал большими глазами с черными пышными ресницами.

— Пока не разобрал, — честно признал мастер Барте. — Порядочные люди так не поступают.

— Как «так»? — настаивал Оливье на четко сформулированном обвинении.

— Не компрометируют девушек.

— Так я…

— А если уж скомпрометировали, то находят смелость довести дело до конца. Пф, «пастораль»… И ведь девчонка, бедная, всю ночь слушала. Мало я тобой занимался, мало.

Он запер Оливье в фургоне, но у парня сегодня был день окон. Он выбрался через форточку и спрыгнул, неловко кувыркнувшись. Оливье бежал не ради бунта и не на свидание к Тине. После двух суток, забитых новыми людьми и истинами, он не мог оставаться в одиночестве кибитки с опустевшим шкафом. Оливье завязал полог театрального шатра изнутри. Его вновь искали, и отчего-то никто не додумался проверить здесь. Только с рассветом полог отдернули, беспардонно разрезав крепко связанные узелки. Луч света ворвался первым и тут же, подобно софиту, высветил фигуру мальчика, сидящего спиной ко входу. Оливье обернулся. Его глаза были красными и опухшими от бессонницы и темноты. Мастер Барте вошел в шатер и осторожно протянул к сыну руку.

— Оли, ты чего? Чего ты здесь?.. — Он указал на суетящийся лагерь за спиной. — Опять всю ночь тебя искали! Можно так разве?