— Губу закатай!

— Если только твою. Ты куда, кстати, в пятницу делась? Мы не закончили.

— Закончили, — отрезает Маша, а потом поворачивается ко мне. — Даша, идем!

— Но я хочу послушать! Можете продолжать!

— Я тебе сейчас!..

Иванова подталкивает меня в спину, задавая темп. Я смеюсь. Все-таки и Машка покраснела, стоило парню упомянуть пятницу. Что там у них произошло?

— Рада, была познакомиться Его-о-ор, — кричу через плечо, — еще увидимся!

— Взаимно, Даша! — бодро отвечает парень, ни разу не мешкая. — Ну, так кто проводит меня в пятьсот пятую аудиторию? — А это он уде обращается к девочкам, которые дождались своего часа.

— Павлин, — бубнит Маша.

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— Нет, — следует незамедлительный ответ.

В раздевалку мы приходим в тягостном молчании. Машка занята своими думами, я своими. Мне немного обидно, что у нее от меня есть какие-то секреты с этим Егором. Я понимаю, должна быть личная жизнь и всего не расскажешь даже лучшей подруге. Но вот она про меня и Морозова знает все от и до…

Возвращаюсь мыслями к Кириллу и Нелле, верчу в голове ситуацию и так, и сяк. С Абрамовой разговаривать я, само собой, не буду. Да и в принципе не должна лезть в их отношения. Тем более если они закончились. Она давно мне не подруга, он всегда мне… никто.

Почему не звонит! Пообещал ведь.

Я жду. Я так сильно этого жду.

Переодевшись в спортивную форму, все еще сохраняя молчание, мы вместе с Машей и еще двумя группами, у которых по расписанию сейчас физкультура, входим в спортзал.

Я еще не знаю, что через полтора часа моя жизнь в очередной раз перевернется с ног на голову и то, о чем я так долго мечтала, сбудется.

17 Глава

Все, что помню, — это дикий неожиданный грохот. За ним удар. Не сильный, но и не слабый, неожиданный, валящий с ног. Крики, пыль, шум. Ничего не вижу, скорее, чувствую нарастающую всеобщую панику. Стадное чувство, превращающее людей в настоящих животных, борющихся за свою жизнь. Работает инстинкт самосохранения, видимо, поэтому мне удается одной из первых выбраться наружу. До очередного хлопка.

Сознание уплывает, стараюсь за него зацепиться, вместо этого хватаюсь за дверной косяк. Чем меня так приложило? Перед глазами размытая картинка, и все кружится, кружится, кружится. Как будто я катаюсь на очень быстрой карусели по кругу. Кажется, сейчас упаду. Темнота засасывает в свою пучину, сил ей сопротивляться все меньше.

— Даша!

Родной голос пытается выдернуть из тьмы, в которую спешу, проваливаюсь. Но я борюсь. Ради него буду бороться. Лишь бы всегда произносил мое имя как сейчас, с какими-то несвойственными ему теплотой и нежность.

— Дашка. Даша!

— А?

Веки такие тяжелые. Голова гудит.

— Слышишь меня?

— Да?

— Что случилось? Ты цела?

Любимые руки касаются моего лица так нежно, так непривычно. Распахиваю широко глаза. Я должна его увидеть, просто посмотреть, как обычно. Смотреть ведь можно, этого никто запретить не может. Так же, как и мечтать, а Кирилл моя самая давняя мечта.

Вцепляюсь взглядом в обеспокоенного Морозова. Волосы растрепаны, глаза мечутся по моему лицу. Такие красивые, серые. Всегда холодные. Замерзшие льды Антарктиды. Он трогает мое лицо, стирает что-то над верхней губой. Что-то бормочет себе под нос. Не могу разобрать ни слова. Хочется сказать, что я люблю его. Вот прямо сейчас. Всегда любила и буду… Что меня может остановить? Это ведь такая обычная человеческая потребность — говорить любимым о своих чувствах.

— Кирилл, я…

За моей спиной раздаются крики, грохот усиливается. Кто-то задевает меня локтем, проталкиваясь мимо. И я вспоминаю, где нахожусь. Что-то случилось, слова застревают внутри, и не вырвавшись наружу. Цепляюсь за руку парня, заставляя его придвинуться ко мне еще ближе, и быстро шепчу:

— Вызывай скорую, там с потолка что-то падает…

Все, что успеваю сказать, проваливаясь в темноту.

— Олег, ничего страшного не произошло. Да, все, ну, не хорошо, нормально. Да, палата хорошая. Нет, приезжать не нужно.

Наблюдаю за тем, как мама заканчивает беседу с отчимом, и, подойдя к моей постели, поправляет несуществующие складки на одеяле.

Я в больнице. Сейчас вечер. Этот бесконечно долгий день, наконец, подходит к концу, кажется, утро было так далеко. Как будто в прошлой жизни.

— Дашуль, ты как?

Целует коротко в лоб и присаживается рядом. Ее глаза полны любви, заботы и беспокойства. Часы посещений давно закончены, но попробовал бы кто выпроводить отсюда мою маму. Мне еще предстоит убедить ее в том, что ночевать со мной не нужно. Подумаешь, всего-то легкое сотрясение мозга. Вот Коваленко Светке, моей одногруппнице, повезло меньше, у нее перелом руки. Остальные отделались мелкими ссадинами.

Все потому, что спортзал, в котором у нас проходили пары, это старая пристройка годов пятидесятых. Давно нужно ремонтировать. Но, как оправдывался заикающийся ректор, денег все не было. И вот, наконец, нашлись спонсоры, готовые оплатить ремонтные работы. Нагрузили крышу строительным материалом, она и не выдержала. Обвалилась в нескольких местах. Слава богу, никого насмерть не пришибло. Все успели выскочить. Мне по голове прилетело отвалившимся куском потолочной мягкой плитки. Повезло.

Все студенты, а нас было две группы, успели выскочить. И теперь университету грозят штрафы и проверки. Все могло закончиться намного хуже. Судя по седым волосам ректора, он думает так же. Еще утром его жиденькие волосы были темнее. Ну мне так кажется, или это просто последствия моей травмы.

Перепугались мы все, конечно, знатно. Мама до сих пор белее простыни, на которой я лежу. Губы искусаны, глаза красные. Плакала, видимо.

— Все хорошо, — улыбаюсь, — иди домой. Завтра придешь.

— И как ты тут без меня?

— Мам, справлюсь. Тем более это просто формальность. Завтра уже отпустят домой. Отлежусь, и все будет нормально.

— Засудим твой университет. Это надо напоследок такому случиться. Теперь я еще больше жду нашего переезда. Может быть, досрочно заберешь документы, не будем дожидаться декабря?

Хмурюсь, я не согласна. Но ругаться не хочется, и так слишком насыщенный на события день.

— Давай обсудим это на днях. Очень спать хочется.

— Да, конечно, посижу с тобой еще чуток. А ты спи. Утром как проснешься, обязательно позвони мне и отцу своему. Он тоже хочет приехать.

В итоге я, конечно, не сплю. Мама сидит рядом, думает о чем-то своем, поглаживая меня по руке. Рада, что она со мной. Я тоже испугалась. Когда в себя пришла, сначала вообще не понимала, что произошло, и вроде ничего страшного, но как-то потряхивает, когда проматываешь в голове возможные варианты событий.

— Это ведь был Кирилл Морозов?

Поворачиваюсь к маме.

— Вы все еще общаетесь? Даш, хватит себя мучить…

— Мы почти не общаемся. Я стараюсь жить нормально, мама, — тихо говорю.

— Надеюсь, выдадим тебя в Германии замуж за какого-нибудь немца! Осядем в Европе. — Мама мечтательно закатывает глаза, и ее шубы трогает легкая улыбка.

— Сердцу не прикажешь. Оно до сих пор его любит. Я так устала, мам. Так устала. Стараюсь, улыбаюсь, живу. Вот даже с Ромой попыталась.

Мама горько ухмыляется. Она знает про Кирилла без кое-каких позорных для меня подробностей. Вроде тех, как я украла в девятом классе журнал его класса из учительской, лишь бы узнать его домашний номер телефона и адрес. Совсем сумасшедшая была. Или как записалась на первом курсе в бассейн и ходила плавать с ним в одно время, лишь бы заняться своим любимым занятием — глазеть на него. Стыдно вспомнить.

— С Ромой, конечно, молодец, что попыталась. Но насиловать себя тоже не нужно. Твое к тебе еще придет, дочка, — ласково говорит мама, — не держись за этого мальчика. Любовь, она знаешь, разная бывает. Где-то плачешь, где-то смеешься. И полюбить взаимно — это прекрасно, у тебя обязательно все будет. Ты еще такая юная у меня.

— Я верю в это, мам. Просто, господи, — прикладываю ладони к щекам, — это ведь все со школы длится у меня. В этом году семь лет будет. Семь! Я ненормальная.

— Нормальная. Я в твоем возрасте тоже была, знаешь, как сильно влюблена в твоего отца? Он от меня нос воротил года два. Но я была настырная. А сейчас, где он, а где я? — Мама улыбается, — Все прошло. Зато ты у меня есть. Отпусти ситуацию. Кирилла этого отпусти, не держись за него. Он, может быть, и первый в твоей жизни, но совсем не последний, милая.

— Я не держусь…

Вру, конечно, в первую очередь сама себе.

— Зато он тебя очень крепко держал, когда я приехала.

— Он просто помогал мне не упасть. — Кажется, я начинаю краснеть, вспоминая, как уютно утром мне было в объятиях Кирилла. Он правда меня обнимал? Меня?

— Даже когда тебе это не особо требовалось, дочка? Его руки были перепачканы в крови. Я, когда увидела, знаешь, что успела подумать? Не надо больше так пугать меня, — тихо проговаривает мамуля, перепрыгивая опять на страшные события утра.

— Я не буду, мам. Люблю тебя.

— А я люблю тебя милая, ну все, спи. Я тихонько посижу.

Прокручиваю в голове разговор с мамой. Ее слова о первом, но не последнем парне в жизни засели в мозгу. Как хочется верить, что именно так и будет. Я так устала одна бороться со своими чувствами. Как можно настолько полюбить человека? Хотеть в нем раствориться, делить с ним его жизнь, хотя бы просто участвовать в ней. Быть рядом, на краю его вселенной. Ему ничего от меня не нужно. И я вряд ли буду когда-либо нужна. Переезд в Германию — отличный шанс разобраться со своей привязанностью. С глаз долой — из сердца вон, ведь так говорят?