— Твоя мать, Флоренс, доставила нашей семье немало неудобств, — сказал дядя Оливер. Он смотрел очень пристально, отчего вдруг стало неуютно. — Ее брак был ошибкой, а я не хочу повторения этой ошибки, поэтому сам выберу тебе достойного мужа. Того, кто не запятнает нашу честь.

Флоренс не сразу поняла, что он имел в виду. Конечно, договорные браки не были редкостью, да и сам брак нес скорее прагматический, чем романтический смысл. Флоренс слышала, как ее сестры обсуждают балы и приемы, прогулки в парках и письма от кавалеров. За самой Флоренс никто не ухаживал, потому что дядюшка прятал ее от света. Не намеренно, не запирая в комнатах, когда приходили гости, просто Флоренс воспитывалась в пансионе и в доме дяди появлялась нечасто. В ее жизни было мало праздничных вечеров и совсем не было балов, а болтовне и сплетням она предпочитала книги. После возвращения к дядюшке жизнь Флоренс не слишком изменилась — для этого прошло недостаточно времени.

— Если у тебя есть друг сердца, дитя, — сказал отец Сэмюэль куда мягче и ласковее, чем дядюшка, — расскажи о нем. Может быть, он хороший юно…

— Нет у меня никого, — ответила Флоренс, глядя священнику в глаза.

Откуда взяться в ее жизни хорошему юноше?

Это было дерзко, но отец Сэмюэль не укорил ее, только сделал печальный вид и покачал головой.

— Тем лучше. — Дядя Оливер удовлетворенно усмехнулся. — Тем лучше для тебя, Флоренс, что твоя судьба пока пустой лист. До середины осени ты будешь помолвлена…

— А если нет, — теперь улыбка отца Сэмюэля показалась Флоренс странной, пугающей — так улыбался бы паук, заполучивший в свои сети муху, — если нет, то для тебя готово место в монастыре Святой Магдалены.

Ронан Макаллан приближался к тому возрасту, когда, по мнению всех вокруг, джентльмену давно пора было выбрать себе хорошенькую девушку с достойным приданым и остепениться. Ронан на мнение окружающих плевал с колокольни собора Святого Патрика. Жениться он не планировал, и на то было много причин.

Во-первых, Ронану неплохо жилось одному.

Приличный особняк на Грейволл-сквер давно стал уютным холостяцким логовом, а единственной женщиной, которой разрешалось переставлять фигурки на каминной полке и высказывать Ронану за пыльные портьеры, была экономка миссис Блум. Ронана это совершенно устраивало.

Во-вторых, у Ронана была работа.

Не лучшая в мире, но бесконечно любимая, хотя, конечно, иной умник сказал бы, что Черный королевский ловец не та карьера, к которой должен стремиться сын Алека Макаллана, младший он или нет. Ловля колдунов, преступивших закон, была для Ронана сродни азартной охоте, обжигающе острой, звенящей опасностью.

На родине Макалланов верили в Дикую Охоту, осенний призрачный гон, когда духи иного мира проносятся в темных небесах, — горе тому, кто услышит их зов! Вот для Ронана очередная погоня за колдуном была сродни этому зову. Работа над запутанными делами обостряла чувства, ощущение риска заставляло мысли бежать быстрее гончих, и это все делало Ронана живым — сосредоточивало его на настоящем, вырывало у живших в голове призраков прошлого.

Ронан Макаллан не хотел жениться и еще по одной причине: однажды у него уже была невеста. Была — да перестала быть.

Граф Эдвард Милле, начальник и близкий друг Ронана, встряхнул белую салфетку и положил ее на колени.

Серебряные столовые приборы сверкали в свете десятков свечей; густое красное вино наполняло хрустальные бокалы; пахло женскими духами, томленной с розмарином говядиной и апельсиновым пуншем. Матушка Эдварда, Имоджена Милле, давала прием, торжественный ужин, на котором Ронан чувствовал себя среди цвета аристократии Логресса как матерый пес в окружении пушистых котят. Кровь сыновей Эйдина, дикой северной страны, подарила Ронану резкие, острые черты лица и высокий рост: темноволосый и угрюмый, даже в обычной одежде, а не в черной форме ловца, он притягивал косые взгляды.

Но обижать леди Имоджену не хотелось: она была прекрасной женщиной, почти как мать самого Ронана, да будет заоблачное царство для нее уютным домом. По крайней мере, ей хватало такта не называть взрослых мужчин «мой мальчик» и не расспрашивать их, что они думают о той или иной незамужней девице, сидящей прямо тут, за широким длинным столом. А вот леди Тулли, пухленькая, смешливая дама за пятьдесят, вдова лорда Тулли и мать двух его сыновей, кадетов Королевской морской академии, путала флирт с бестактностью. Имоджена посадила ее рядом с Ронаном, может быть желая смягчить его обычную суровость соседством с кем-то, чье настроение не испортило бы даже известие о том, что флот генерала Уилли затонул в Северном заливе и война с Луарой будет проиграна.

— Абигейл Уоррен сегодня чудо как хороша! — заговорщически прошептала леди Тулли рядом с ухом Ронана.

— Несомненно, — любезно отозвался тот, бросив взгляд на Абигейл.

Хрупкая блондинка в голубом сатине, настолько тонкая, словно дома ее морили голодом, улыбалась своему соседу. Глаза ее буквально лучились — такой блеск Ронан тоже часто видел у голодных.

— А крошка Мэйфлауэр?!

Крошка Мэйфлауэр и правда была крошкой: по-детски тонкие ручки высовывались из рукавов нарядного, слишком взрослого для нее платья. Она сидела между матерью и смутно знакомым Ронану джентльменом, годящимся ей в отцы, и очень смущалась, когда этот джентльмен за ней ухаживал. Совершенно по-отечески, надо сказать.

— Через пару-тройку лет станет настоящей красавицей, — улыбнулся Ронан.

Леди Тулли сникла.

— Вы упускаете шанс, мистер Макаллан, — сказала она, махнув на Ронана рукой в атласной перчатке. — Нужно выбирать невесту заранее, а то самых красивых разберут до того, как вы успеете познакомиться.

— Он просто уже женат, — улыбнулся Эдвард.

Он сидел напротив них, спокойный, стройный, почти настоящий логресский принц — в родстве с принцами он, кажется, был по линии матери. Отблески свечей играли на коротких светлых волосах, темный костюм украшала вышивка серебряной нитью — родовые символы, древняя вязь.

Леди Тулли встрепенулась, как удивленная сова.

— На работе, — добавил Эдвард.

Ронан посмотрел на него тем своим взглядом, от которого подозреваемых бросало в холодный пот, а подчиненные начинали работать в три раза усерднее. Эдвард был готов рассмеяться.

— А сам-то ты, милый, что думаешь? — Леди Тулли сощурилась и покрепче перехватила вилку, словно намеревалась пустить ее в ход против новой жертвы. — Твоя мать шепнула мне по секрету, что у тебя на примете есть девица!

Эдвард подвинул к себе тарелку с овощной нарезкой.

— Пять девиц, леди Тулли, — сказал он, хитро улыбаясь. — Не могу выбрать достойную.

— И как же ты думаешь ее выбрать, мой мальчик?

— С помощью графиков и схем, — ответил Эдвард. — Устрою им испытания и решу.

— Как бы тебя с таким подходом эта достойная не отшила, — проворчала леди Тулли, а Эдвард рассмеялся в ответ.

Его сосед, старик Ричардсон, успевший задремать над порцией пудинга, проснулся и растерянно заморгал.

— Значит, пять девиц?

В курительной комнате они остались одни. Эдвард расслабленно сидел в одном из глубоких темно-зеленых кресел и развлекался тем, что тасовал колоду новеньких карт. Ронан курил.

— Должен же я был что-то сказать, чтобы милая леди Тулли не начала сватать мне каждую свою знакомую?

Эдвард бросил это беззлобно, с той иронией, с которой достойные молодые люди обычно отзываются о причудах старших родственниц. Если бы Ронан захотел, он бы вспомнил, кем именно леди Тулли приходится Эдварду Милле, — как любой аристократический род Логресса, семья Милле пустила корни глубоко и переплелась с другими семьями так, что поди разбери, кому достанутся в случае чего наследство и титул.

— Только не говори, что твоя матушка позвала меня намеренно.

— Что ты. — Эдвард не отрывался от карт. Руки у него были ловкими — руки шулера, вора или мага, а не молодого джентльмена из благороднейшей семьи.

Молодые джентльмены из благороднейших семей не держали ничего тяжелее трости или шпаги, может быть — изящного охотничьего ружья. Эдвард же не чурался лопаты — было дело, в далеком прошлом им вдвоем пришлось выкапывать кое-что из могилы на городском кладбище.

— Что ты, Ронан Макаллан, — повторил Эдвард насмешливо. — Моя матушка лишь проявляет участие и выражает почтение тебе как человеку, с которым ее любимый сын вынужден проводить большую часть времени. Она переживает, что, если не будет звать тебя на каждый торжественный обед и в твоей тарелке вдруг окажется меньше угощения, чем следует, ты утратишь бдительность и в следующий раз не защитишь меня ни от заклятий, ни от шальной пули.

А это случилось после лопаты. На память у Ронана остался шрам рядом с ключицей, там, где из его тела достали несколько грамм зачарованного металла. Вспоминать это было неприятно, и плечо опять начинало болеть.

Слуга вошел в комнату, забрал накопившийся мусор и исчез за дверью.

Эдвард выждал. Его руки застыли, монотонный шелест, с которым карты перемещались, ударяясь друг о друга, стих.