Она огляделась.
Нет, все стояли неподвижно — будто истуканы. Застывшие тревожные лица, бликующие в жёлтом свете лампы глаза. И шарканье чужих, не их — уж точно не их — ботинок.
Маришкина шея покрылась мурашками. Она отчего-то схватилась за неё пальцами. Было совсем непонятно, откуда доносится звук. А вообще… должно быть, он и прежде здесь был. Да только как его было уловить за стуком одиннадцати пар сиротских ботинок?
Теперь же… теперь его было слышно отчётливо.
Настя, стоявшая близко-близко к Маришке, задышала рвано и сипло.
Ш-шарк.
Маришка снова огляделась, мазнув взглядом по каждому совершенно вытянувшемуся лицу. Они были напуганы. Снова.
Ш-шарк.
Будто что-то волочат по сору на полу.
Ш-шарк.
Володя поднял лампу повыше, и жёлтый свет протянулся ещё на тройку аршинов вперёд…
…И беспрепятственно встретился с бледной лунной полосой, падающей от окна. Коридор перед ними был пуст.
«Пуст…»
А шаркающие шаги меж тем зазвучали громче.
— Это ещё что? — голос Александра сделался хриплым.
Он отчаянно пытался побороть страх, проклёвывающийся сквозь маску надменности и холёного безразличия, плотно и давно укрепившуюся на лице.
Он сделал осторожный шаг вперёд. Но Володя преградил ему путь светильником. Жёлтая дорожка дёрнулась, ненадолго погрузив часть коридора во мрак. Маришка шарахнулась в сторону вслед за светом. Кто-то сдавленно охнул.
— Поспокойнее, — Володя вернул руку на прежнее место, вновь освещая коридор целиком.
В Маришкину руку вцепились Настины пальцы. Едва не заставив снова ту захлебнуться воздухом. Сердце пропустило удар, а лицо обдало жаром.
«Дура!»
Но коридор впереди по-прежнему был пуст. Ни тени на полу, ни силуэта в окне. Никого. И ничего.
Ш-шарк! Ш-шарк!
«Может, за спиной?» — Маришка зажмурилась.
Она ни за что не станет оглядываться!
Четверть сажени. Судя по звуку, с невидимкой их разделяло не более четверти сажени.
Что-то толкнуло Маришку в плечо, и она вскрикнула.
— Да хорош! — зло шикнул на неё Володя.
Это был он. Конечно, он. Стремительно пробирающийся сквозь толпу плотно прижавшихся друг к другу сирот. Быстро двигающийся к одной из дверей, на ходу расталкивая перепуганных младшегодок.
«Как и всегда».
Володе никогда не было особого дела до остальных — Маришка это прекрасно знала. Хоть он и иногда делал вид, будто бы это не так.
Когда Володя приложил ухо к гладкой деревянной поверхности, шарканье сделалось тише. Но он всё равно прошептал:
— Это оттуда, — Володя взялся за латунную ручку и навалился на дверь.
Та легко поддалась. Шарканье стихло совсем.
Маришка напряглась — все они напряглись. Володя поднял лампу повыше.
— Это Таня? — дрожащим голосом спросила Настасья.
Глупый и странный вопрос — на Маришкин взгляд.
— Ха-х, нет, — Володя обернулся к остальным, и в ломком голосе его зазвучала деланая бравада. Лицо побледнело. — Это просто…
Пол задребезжал под топотком маленьких ножек. Дробный, странный, неправильный звук.
Маришка попятилась, сшибая с ног стоявшего позади мальчишку.
Колкий, холодный топоток — как если бы по деревянному полу барабанили черенком столового ножа — зародился в глубине комнаты. И Володя, повернувшись на звук, с долю секунды не мог и двинуться с места, уставившись во мрак. Пригвождённый к полу то ли страхом, то ли удивлением — было и не разобрать.
Он не успел сделать и шага назад.
Мелкая чёрная тень перемахнула через порог и кинулась ему прямо в лицо. С глухим стуком Володя рухнул на спину.
Маришка завизжала. Да только из глотки не вырвалось ни единого звука — только сиплое дыхание. Горло словно пережали удавкой.
В дрожащем свете катящегося по полу фонаря тёмный силуэт, оседлавший Володю, приобретал ясные очертания. И картина эта пошла тёмными пятнами у Маришки перед глазами.
Оно напоминало съеденного голодом ребёнка — истощённого, лысого трёхлетку. Его приплюснутая голова была сизой, а пальцы такими длинными, что сумели целиком обхватить Володину шею.
Его детские ручки раздирали Володино горло. Приютский хрипел и извивался на полу, силясь разжать тонкие пальчики, но те с удвоенной силой вцепились ему в кадык.
Какая-то младшегодка в толпе завизжала — громко, по-настоящему. Но ей тут же зажали рот — скорее по приютской привычке, чем осознанно. Визг оборвался, эхо спешно поглотил коридор.
Володя бился в агонии на полу.
Володя. Их идол. Их предводитель.
По побелевшим Маришкиным щекам бежали слёзы. Но она и не замечала.
Александр, первым вышедший из оцепенения, сорвался с места. На бегу он занёс ногу для удара. Его туфля с оглушительным треском врезалась в узкую, вытянутую голову. Та слетела с детских плечиков и заскакала по полу. Но длинные пальцы так и не ослабили хватку.
Володя задыхался. Из шеи ребёнка торчали обломки деревянных штырей.
— Спина! — прошипела Саяра, девчонка из выпускниц, Варварина подружка. — Бей по спине!
Александр ударил каблуком по тощей спине. Затем ещё.
И ещё.
Существо беспорядочно задёргалось, но пальцев так и не разжало. Тогда приютский ударил в четвёртый раз. Да так сильно, что хрустнул и раскололся надвое каблук. И только тогда тонкие ручонки замерли.
Володя сбросил с себя застывшее тельце, и то глухо ударилось об косяк.
— Чёртов мышелов, — просипел он, хватаясь за разодранное горло. — Всевышние!
Маришка сглотнула вязкую слюну.
— Живой? — Александр опустился рядом с другом на корточки.
— Ещё не понял, — отозвался приютский, отняв руки от шеи и уставившись на ладони.
Они были мокрыми. Они были тёмными.
Ворот Володиной рубашки намок и почернел.
Приютский шмыгнул носом и резко поднялся на ноги. Его повело в сторону, и Александр подставил другу плечо.
Маришка стеклянными глазами уставилась на его шею. Побагровевшую. Всю во влажно бликующих в жёлтом свете глубоких бороздах.
«Нет уж… — всё, что и трепетало в её голове. — Нет!»
— Мышелов? — наконец раздался голос одной из приютских у неё за спиной. Голос, вырвавший из оцепенения. — В сиротском доме?
— Надо полагать, остался от прежних хозяев, — протянул Александр.
— Г'-г'-г'азве они не д-должны душить кг'ыс, а не людей? — Настя так вытаращила глаза, что, казалось, они вот-вот выкатятся.
— Этот, похоже, поломан.
«Мышелов?» — Маришка всё ещё таращилась на Володину шею.
Все знали, мышеловы — бесполезная роскошь. Пользовавшиеся особой популярностью с десятилетия назад. Теперь же признанные не более чем дорогостоящим хламом. Изобретённые, чтобы побыстрее избавиться от крыс и мышей — частых гостей и в богатых, и в бедных домах, — в работе они оказались куда менее полезными, чем старые добрые капканы-мышеловки. Или коты.
— И как они вообще понимают, на кого нападать? — один из Володькиных мальчишек, тех, что помладше, присел на корточки рядом с одиноко лежащей деревянной головой.
Володя поднял с пола фонарь, свободной рукой сжав окровавленный ворот рубахи.
Приютские вытянули шеи, испуганно разглядывая обезглавленную фигурку мышелова. Он был никаким не ребёнком — лишь заводной куклой.
— Никак, но они не умеют прыгать, — ответила Саяра. — Мне так казалось… Поэтому их и делали такими маленькими. Чтобы не могли навредить кому-то ещё…
— Я слыхала, бегают они быстг'ее бог'зых, — прошептала Настя, особенно ни к кому и не обращаясь.
— Они и бегают, — кивнула Саяра, бросив на воспитанницу насмешливый взгляд. — Я как-то успела прочитать в газете в городе, что богачи, купившие себе мышелова, жаловались, будто их топот мешает уснуть по ночам. Кажется, будто по коридору носится беспокойное дитя… Да ещё и куда быстрее, чем ему это полагается Всевышними… Оно и понятно, иначе как бы они успевали за крысами…
— Но этот отчего-то прыгать обучен, — сипло сказал Володя. И ухмыльнулся, снова выказывая напускную браваду.
И только тогда Маришка, будто опомнившись, оторвала взгляд от его шеи. Она посмотрела на куклу.
Деревянное тельце не двигалось. А голова, подставив жёлтому свету безэмоциональное выцветшее лицо, покоилась рядом.
Маришка подняла к волосам мелко дрожащие пальцы. Заправила за ухо выбившуюся прядь.
— Эй, всё хог'ошо? — тихо спросила Настя, трогая её за плечо, когда приютские наконец потеряли интерес к мышелову, и Володя, ногой затолкав куклу обратно в комнату, затворил дверь.
— Хорошо? — прошептала Маришка, не отрывая глаз от латунной ручки. — Ты, верно, издеваешься…
— Тс-с, — Настя попыталась обнять её. — Ничего, эй… Мы все сильно пег'епугались. Но это ничего. Ничего. Надобно только глубоко подышать, помнишь, как госпожа Ми…
— Не надобно мне дышать! — вдруг взвизгнула приютская так громко, что замершие поблизости Володины мальчишки вздрогнули. Все головы резко повернулись к ней. — Я не хочу больше…
— Заткнись! — Володя угрожающе шагнул на неё.
Но она не слушала.
— Как мы будем жить здесь?!
Её руки сильно дрожали. Коридор подёрнулся пеленой — это всё слёзы, стеной застлавшие глаза.
— Я не стану!..
— Закрой рот! — Володина ладонь со звонким хлопком оставила влажный, пахнущий железом след на щеке.