Зная скаредность отца, старался перебиваться сам, давая частные уроки. Захар же Акимович, справивший Семену фуражку и шинель и обеспечивший подержанными учебниками, искренне полагал, что выучил сына на собственные деньги.

Закончив университет, Семен женился на горничной господ из бельэтажа и стал учительствовать в гимназии. Молодая родила сына, назвала его Львом, и по мере сил помогала в лавке, а потом стала хворать, пока окончательно не слегла. Семен решил, что нездоровье супруги вызвано крутым характером Захара Акимовича и книжной пылью, и, не считаясь с нехваткой средств и удобством проживания в просторных комнатах за лавкой, на восьмом году жизни Льва арендовал мансарду.

Тогда-то и появились благодетели. Торговец лесом из Нарвы Альберт Устинов снял той осенью квартиру в бельэтаже, и его супруга, чахоточная Ада Константиновна, пригласила отца давать уроки их сыну Алеше.

Лев Алешу не любил. И не просто не любил, а до нервической дрожи не мог терпеть рядом с собой разодетого в матросский костюмчик мальчишку с вечно шмыгающим носом и приоткрытым слюнявым ртом.

Льву было восемь, Алеше — лет пять, не больше, и Устиновы решили, что мальчики — друзья. Когда гулял Лев, выпускали во двор и Алешу, и соседский мальчик хвостом ходил за Львом, с восторгом выполняя все его просьбы и принимая участие в играх.

Стараясь держать себя в руках, Лев выработал определенную тактику — главное, чтобы Алеша не прикасался к нему своими липкими ручонками и как можно реже попадался на глаза. Все вроде бы было неплохо, и, засыпая, Лев каждый вечер возносил молитвы Боженьке за доброту. Но затем Лев вдруг заметил, что матушка носит старые платья мадам Устиновой. В душе поднялась волна острой боли, заглушить которую Лев пытался, запираясь в сарае, снимая ботинок и до крови расковыривая гвоздем стопу. И когда боль физическая, обостряющаяся при каждом шаге, подавляла боль душевную, Льву становилось легче.

Дома не замечали, что мальчик начал хромать, ибо были поглощены своими заботами. Лев хромал, мучился от раздирающей его боли и делал вид, будто не обращает внимания на матушкины «обновки». Но мадам Устинова не унималась — ее благотворительность все росла и ширилась. Теперь уже отец донашивал костюмы господина Устинова. И снова Лев запирался в сарае и теперь уже, ковыряя собственную плоть ржавым железом, выл в голос, ругал доброго Боженьку, допустившего такое унижение, и желал себе смерти. Жить с ощущением собственной никчемности было выше его сил, а что-либо изменить Лев не мог. Но когда на обеденном столе стали появляться недоеденные ужины господ из бельэтажа, Льва обуяла дикая ярость. И мальчик решил действовать.

В тот год зима выдалась на удивление холодная, и Лев, отказывая себе в котлетах с устиновского стола, начал подкармливать крупного красивого пса Валета, обретавшегося на Лубянской площади у биржи извозчиков.

Возвращаясь из гимназии, Лев доставал свой несъеденный обед и бросал собаке. Собака на лету ловила котлету и, заглотив угощение, убегала к трактиру. На Льва внимания никто не обращал — из-за холодов гуляющих было немного, а редкие прохожие, закутанные до самых бровей, спешили поскорее укрыться в тепло. Когда Валет привык к ежедневной подачке, Лев, не выпуская приманку из рук, стал зазывать пса в дальний скверик, и, скрывшись в густых заснеженных кустах, протягивал котлету на ладони. Валет еду брал, но дрессуре не поддавался. Однако Лев имел цель, для достижения которой готов был заниматься с кобелем до бесконечности. И день за днем отрабатывал приемы дрессировки, пока собака не стала видеть в мальчишке хозяина.

Вскоре пес, виляя хвостом, ждал своего кормильца у входа в сквер. А потом Валет стал выполнять команды. Понемногу, шаг за шагом, Лев добился от кобеля безоговорочного подчинения, и ближе к весне перешел ко второй части своего замысла. Этой зимой благотворительница Ада Константиновна отдала им старый Алешин башлык. Его-то и использовал Лев, чтобы притравить пса. Лев совал собаке в морду башлык и кричал: «Фас!», и Валет бросался рвать Алешину вещичку зубами.

Был прекрасный майский день, когда Лев решил, что время настало. По прилегающим переулкам он привел Валета во двор и, дождавшись, когда выйдет Алеша, негромко скомандовал: «Фас»!

Собака не тронулась с места, с недоумением глядя на нового хозяина. Тогда Лев достал из ранца изодранный башлык и сунул в палевую морду. Пес схватил зубами рваную тряпку и, шумно втянув воздух ноздрями, точно нюхая ветер, скачками устремился прямо на Алешу.

Стоя спиной к арке, малыш играл тонкой палочкой с серебряным обручем, и не сразу заметил грозящую опасность. И только в самый последний момент Алеша обернулся на приближающийся топот собачьих лап и, отшатнувшись, упал. Пес, обронив башлык, прыгнул на мальчика сверху.

Закрыв лицо ладошками, Алеша закричал от страха и боли, собака же, не обращая внимания на крики, молча рвала зубами детскую плоть.

В первый момент Лев обрадовался, что его затея удалась. Но в следующее мгновение, спохватившись, уже бежал к месту трагедии, чтобы забрать явственно указывающую на него улику. А когда приблизился к сплетенному из детского и собачьего тела клубку, увидел, что к ним уже спешат со всех сторон.

Торопливо спрятав в ранец башлык, Лев, окруженный зеваками, отогнал собаку, подхватил истерзанное тельце Алеши на руки и, продираясь сквозь толпу, понес в бельэтаж, слыша надсадный собачий вой и краем глаза отмечая, что швейцар ломом молотит Валета по голове.

Он позвонил в квартиру, прошел мимо застывшей в дверях прислуги, внес еле живого Алешу в роскошную гостиную, положил на атласный пузатый диван, и вот тогда Ада Константиновна порывисто прижала пальцы к губам и взглянула на Льва с безграничным ужасом, искупающим все пережитые унижения и обиды.

Когда Лев уходил, благотворительница сунула ему в руку десятирублевку, и Лев еще долго после отъезда Устиновых хранил окровавленную бумажку в папиросной коробке и отдал только тогда, когда выяснилось, что не на что хоронить мать.

Мать умерла через год после этого происшествия.

С отъездом Устиновых все изменилось. Отцовских денег не хватало на отдельное жилье, и пришлось вернуться к деду, в квартирку за лавкой. Не выдержав склочной жадности Захара Акимовича, матушка снова захворала, на этот раз смертельно.

После ее смерти отец опустился, много пил, и Семена Захаровича с позором выгнали из гимназии. Вскоре отец допился до того, что замерз в сугробе.

Лев часто размышлял, как относиться к случившемуся. В сложившейся ситуации зло и добро были увязаны так тесно, что отличить одно от другого было невозможно. С одной стороны, после решительных действий Льва родители умерли — это, несомненно, было зло. Зато прекратилось унижение подачками. Кроме того, поселившись у деда и сумев добиться расположения старика, Лев смог прочитать все те редкие и удивительные книги, которыми старый букинист так сильно дорожил.

А еще Лев познакомился с собирателями редкостей, приходившими к Захару Акимовичу в лавку. Разжившись редкой книгой, дед и сам частенько наведывался к друзьям-библиофилам похвастаться, и для надежности — чтобы лихие люди не ограбили в пути — брал с собой подросшего внука. Чаще всего старик отправлялся к большому оригиналу Танееву, знатоку Сен-Симона и Луи Блана, некогда шокировавшему Москву левыми высказываниями и радостным ожиданием, когда же мужики придут рубить господам головы. В его поместье в Демьянове — в огромном, нетопленом доме, имелась ценнейшая библиотека.

Великолепна была коллекция гравюр, посвященных Французской революции, но особую ценность представляло собрание редких изданий малых серий. Как только где-нибудь выходило издание в нескольких экземплярах, Танеев не успокаивался, пока из Берлина, Парижа, Лондона или Вены не получал своего экземпляра. Книжные магазины Готье, Ланг и Кнебель работали на Танеева. И поэтому дом в Демьянове постоянно перестраивался, чтобы с максимальным удобством разместить несметные тысячи книг. Часто старик Танеев не мог справиться со своими книжными богатствами, и тогда на помощь ему приходили друзья-книголюбы. Приходили не одни, приводили с собой детей и внуков. Там, в усадьбе Танеева, Лев впервые увидел Анну, дочь адвоката Рудольфа Минцлова.

Дед Анны Рудольфовны служил в императорской публичной библиотеке и создал средневековую книжную келью «кабинет инкунабул», также известную под названием «комнаты Фауста».

В доме у Минцловых была обширнейшая оккультная библиотека, что, учитывая более чем тридцатилетние изыскания старика Минцлова в этой области, было совсем не удивительно. Анна Рудольфовна, тогда еще довольно молодая, но уже некрасивая, рыхлая и невероятно загадочная в своих высказываниях, объездила мир, посетила Египет, Алжир, Тунис, остров Крит и Сицилию, а также, если верить ее рассказам, была на короткой ноге со всеми видными оккультистами обоих полушарий.

Среди знакомых из усадьбы Танеева она особо выделяла истеричного балованного сына профессора Бугаева, также приходившего помогать вместе с отцом.

Боря Бугаев писал стихи, стихи странные, со смыслом настолько туманным, что, кажется, его и вовсе не было, но Анне Рудольфовне стихи эти казались чуть ли не высшим откровением. Минцлова говорила, что это символизм и что за символизмом будущее. Что это выход за пределы собственной судьбы, воспоминания о том, чего ты никогда не видел. Говорила, прикрыв глаза и понизив голос — как и все, что она произносила, и это придавало ее словам видимость пророчества.