Глава 2

Нагорное

— Э, живой? — голос, искаженный фильтрами противогаза, прозвучал настолько неожиданно, что Дмитрий едва не повалился лицом вперед, на мгновение лишившись равновесия.

Юноша выдохнул и медленно обернулся. Рядом с ним стояли две фигуры в защитных костюмах, вооруженные допотопными охотничьими двустволками.

— Вы кто такие? — прохрипел он, чувствуя бесконечную глупость своего положения и внезапное облегчение. Люди. Живые. Враги, друзья, какая разница. Уже все равно.

— Ты это, вставай, застудишься. Чего без резины шастаешь? Кто такой будешь? — прогудел мужчина, однако ствол оружия не отвел, так и держал на прицеле.

Его говор — простоватый, похожий на деревенский — отчего-то успокоил Диму. Этот не выстрелит.

— Мне нужна помощь, — произнес юноша, поднимая руки.

— Да мы видим, — в голосе собеседника прозвучала горькая ирония. — Ты откуда тут такой взялся-то? Смотреть страшно.

Бывший помощник Доктора Менгеле молча указал пальцем вниз.

— Тьху, мать, не знал бы, шо там бункер, думал бы, черт по мою душу явился, — мужчина размашисто перекрестился затянутой в резиновую перчатку рукой.

Дмитрий удивленно вскинул брови и вдруг расхохотался. Он смеялся, срывая связки, в голос, и вдруг зарыдал, горько, с подвываниями, упал на колени и продолжал плакать, размазывая по лицу слезы вместе с кровью и копотью.

— Эй, эй, малой, ты это… Завязывай, что ли! — растерянно пробасил второй, скидывая на землю большой, туго набитый рюкзак.

Юноша поднял на него страдающие глаза.

— Помогите мне. Я последний живой здесь, — всхлипывая прошептал он.

«Черт из преисподней. Вот я кто. Помощник дьявола, Доктора Менгеле…»

— Слышь, Ефремыч, пошукай химзу и респиратор, да давай к домам, — обратился к товарищу мужчина, помогая Диме подняться на ноги.

Парня укутали в резиновый плащ, нацепили на лицо маску.

— Идти можешь?

— Смотря как долго, — мрачно ответил Дима, вдруг ощутив такую слабость, что задрожали колени.

— Долго, — протянул мужчина. — Деревню Нагорное знаешь, тут рядом, восемь километров пешком? Тьху, мать, не дойдет ведь. Дотащим, Ефремыч?

— Дотащим, — за окулярами противогаза блеснули живые, добродушные глаза.

Ефремыч передал товарищу рюкзак и опустился на корточки перед парнем.

— Залезай на закорки, только держаться сам будешь, — скомандовал он.

Дмитрий с трудом забрался на спину мужчине и обхватил его за шею. Замерзшие руки свело болью, резина химзащиты терлась об обожженное тело. Но юноша молчал, стиснув зубы, радуясь, что спутники не видят его перекошенного лица.

Ефремыч крякнул и выпрямился, подхватывая парня под колени.

— У меня рюкзак тяжелее тебя, заморыш, — беззлобно ухмыльнулся он. — Ну, вперед. Бог не выдаст, свинья не съест.

Шли быстро, размашистым шагом преодолевая сугробы. Первый из мужчин, которого Дима про себя окрестил «деревенским», внимательно вглядывался в разрушенные постройки по обочинам дороги.

— Тут никто не живет, есть пара тварей, и те безвредные, люди им не интересны, — негромко окликнул его Дмитрий.

«Все монстры этого города жили под землей, — добавил он про себя. — На поверхности так, зверюшки…»

— Тьху, мать, не отвлекай, без тебя, сопляка, разберусь, — огрызнулся «деревенский», не сбавляя шага.

На город опускалась ночь, быстро темнело. Дима покачивался на волнах боли в такт шагам Ефремыча. От мужчины резко пахло немытым телом и грязными вещами, запах пробивался даже сквозь резину химзащиты.

«Люди живут по-другому, не так, как мы. У нас все было. Потому и озверели, пропала нужда выживать, и мы ударились в науку, забыв про человечность. Марина выжгла наш осиный улей, пока такие, как Доктор Менгеле или я, не попытались подмять под себя еще больше. Куда это мы идем, и кто они такие, мои спасители? А, какая разница. Мне уже все равно. Просто все равно…»

Территория теплоцентрали кончилась, промелькнуло Осташковское шоссе. Впереди чернел лес. Юноша поежился от нехорошего предчувствия, когда его спутники шагнули под сень деревьев.

Сонное безразличие как рукой сняло. Что-то в этом лесу решительно не нравилось Диме, и обостренное чутье пусть бывшего, но ученого, забило тревогу.

Спутники не сбавляли шаг, стараясь проскочить опасный участок. Им тоже было не по себе под нависшими ветвями.

— Мы тут не ходим, нечего нам в ваших Мытищах делать, — отчего-то начал оправдываться Ефремыч.

— Тихо там! — оборвал его товарищ, останавливаясь.

Мужчины сделали пару шагов вперед и остановились. В наступившей тишине было слышно, как потрескивают заснеженные ветки, завывают где-то вдалеке собаки. Лес жил своей жизнью, охраняя тайны, в которые не стоило лезть человеку.

— Ну, чего, вроде спокойно все, идем, — кивнул «деревенский», обводя стволом ружья полукруг вдоль дороги.

— Погоди, — Ефремыч присел на корточки и спустил на землю Диму. Он как-то слишком нервно стащил с плеча двустволку, торопливо сунул в стволы по патрону и клацнул затвором.

— Ты чего? — недовольно проворчал его спутник, оглядываясь по сторонам.

— Да тень там какая-то между деревьями, вроде, светится что-то зеленым, краем глаза вижу, а прямо смотрю — как бы и показалось, — Ефремычу явно было неловко за свою панику, но иррациональная тревога не отступала.

Дима напрягся, ощущая, как по позвоночнику пробегает холодок.

— Где? — резко спросил он, до боли в глазах всматриваясь в хитросплетения ветвей.

Мужчина указал ружьем куда-то на правую обочину, за ржавый остов автомобиля.

— Твою же в душу… — бледнея, выговорил Дмитрий.

Увлеченный собственными мыслями, он только сейчас заметил движущиеся тени. Темный сумрак ветвей наливался зеленоватым светом, видимым пока только боковым зрением. Лес будто пульсировал, по-прежнему темный и внешне спокойный, но спор грибов здесь было столько, что хватило бы на целую армию.

Дима заметался, озираясь вокруг, ища пути отступления. Облачка спор окружали их кольцом, и только сзади оставался небольшой разрыв.

— Назад! Бегом! — крикнул юноша. Он подхватил с земли пригоршню снега, швырнул ее перед собой. На мгновение тень распалась, растеклась по сторонам.

Трое бросились прочь, мужчины — перепуганные реакцией спутника, Дима — потому что он слишком хорошо знал, что будет дальше.

Через несколько минут сумасшедшего бега выскочили на шоссе, подальше от ветвей деревьев. Дмитрий остановился, силясь отдышаться, закашлялся, приподняв маску респиратора, сплевывая на землю клочья копоти вместе с алыми крапинками крови.

— Живой? — «деревенский» озабоченно хлопнул парня по спине. Тот взвыл от боли, оседая на землю.

— Дурак… — сквозь зубы выговорил он.

— Прости, друже, не рассчитал. Мы чего так драпанули-то оттуда?

Дима зачерпнул ладонью снег и сунул в рот.

— Эй, ты ополоумел, что ли? — в один голос воскликнули его спутники.

— Головушкой тю-тю — радиоактивный снег жрать? Жить надоело? — добавил Ефремыч.

— Мужики, отвяньте, без вас тошно! — резко оборвал их Дима, кажется, совсем не боясь потерять новых товарищей. — Я вам такого рассказать могу, что снег этот так, ерунда. А в лесу — тени видели? Ну так вот, в лес больше не суйтесь, дорога закрыта.

— Ядовитые, что ли, какие? Так мы ж в защите!

— Не поможет вам защита. Сказано — в лес не ходить. Все, табу, закрыто, — раздраженно проворчал юноша, недовольный непонятливостью спутников.

— Ну, если так — спасибо, — недоверчиво протянул Ефремыч. — Задницей чуял — что-то не то, башкой верчу — вроде чисто, а тут вот оно что. Тебя как звать-то, найденыш?

— Димой зовите.

— Я — Михал Ефремыч, а это начальство наше, Борис Борисыч.

— Можно просто Бугай. Ты это, историю до дома прибереги, не дело тут посреди дороги болтать. Идем дальше.

* * *

До Нагорного добрались без проблем. Небольшой поселок с частными домами утопал в сугробах по самые крыши.

Мужчины уверенно свернули в сторону коттеджей, от времени растерявших былой лоск, с обвалившимися декоративными панелями и пустыми окнами.

— Ну, пришли, — с облегчением выдохнул Бугай, заходя в полуразвалившееся здание, бывшее, видимо, когда-то развлекательным заведением.

Вниз, в подвал, вела выщербленная лестница. Мужчина дал знак ожидать и быстро спустился по ступеням, однако ружья не опустил.

Внизу послышалась возня, Бугай матерился сквозь зубы, поминая каких-то «гребаных уховерток, чтоб у них хвост отсох», потом раздался выстрел, хруст сминаемого тяжелым сапогом хитина, и снова стало тихо.

Дима поежился, на всякий случай сделал шаг назад.

— А, нормально, насекомых развелось. Тепло чуют, вот и прут в наш подвал, чтоб не околеть совсем. Ща караульным по шапке настучим, сказали же — к ночи вернемся, ждите, нет же, все самим, все самим.

Через пару минут Бугай высунулся наверх.

— Тьху, мать! Чисто, спускайтесь. Нашим стукнул, открывают.

Ефремыч достал из кармана фонарик и подсветил ступени. Дима держался за стену, осторожно наступая на битый камень. Только сейчас он начал осознавать, какой на самом деле слабак, и как не приспособлен к жизни вне стен уютного бункера, где всего всегда хватало. И от этого ощущения становилось страшно, привычный ему социум, пусть даже вычеркнувший его имя из своей истории, пусть ополчившийся, но знакомый и родной, исчез и остался воспоминанием, приятным сном, а перед ним был враждебный мир, в котором нужно было выживать.