Несмотря на шок от ужасной находки, Горьков держался спокойно и доброжелательно, так что Костенко засомневался. Действительно, мало ли кто мог воспользоваться таким великолепным могильником, как погреб в заброшенной деревне? Но почему выбрали именно Горьковские постройки?

У Павла Николаевича не было личного автомобиля, и оперативных данных, что он пользовался чьей-то чужой машиной, не получили, так что он должен был добираться до места общественным транспортом и везти с собой жертву живой, что, наверное, было нетрудно, ведь дети доверяли ему безоговорочно.

До Пскова электричка идет три часа, потом двадцать минут на автобусе, а потом еще шесть километров пешком, в общем, ничего удивительного, что Горьковы не проводили на даче каждые выходные.

На электричку надежда призрачная, а в сельском автобусе катаются одни и те же люди, Костенко послал оперативников по маршруту и не прогадал. Нашлась семейная пара, вспомнившая, как однажды ехала вместе с мужчиной и мальчиком лет тринадцати, по виду городскими, и позже она уверенно опознала Горькова.

А там и мать первой жертвы припомнила, что сын, прежде чем исчезнуть, говорил, будто собирается с Павлом Николаевичем куда-то на природу, но тогда мать не придала этому значения, потому что сын был хулиган и шалопай, а товарищ Горьков, коммунист, писатель, наставник и ветеран войны, никак не может быть замешан в чем-то нехорошем.

Костенко удивился, ведь Горьков был двадцать девятого года рождения и по возрасту не годился в ветераны, но оказалось, что он подростком воевал в Белоруссии в партизанском отряде «Красный октябрь», и так хорошо, что получил медаль «Партизану Отечественной войны» первой степени.

Эта информация повергла Костенко в шок. У него, фронтовика, в голове не укладывалось, как человек, доблестно сражавшийся за свою Родину, мог на склоне лет превратиться в чудовище. В конце концов, пословицу «солдат ребенка не обидит» народ не просто так придумал.

Но бывший артиллерист Костенко знал и то, что раны, нанесенные войной, никогда до конца не зарубцовываются и хуже нет, когда ребенка заставляют стремительно взрослеть трагические обстоятельства.

Взрослые мужики на войне делают то, что должны, к чему готовы, и в конце концов, когда становится совсем тяжко, могут подлечиться с помощью водки и баб, а у детей нет этого утешения.

И в семье Горьков не мог отогреться, потому что гитлеровцы расстреляли всех его родных, недаром большинство его книг посвящены теме покинутого ребенка. Да, советский человек должен быть стойким и мужественно переносить все невзгоды, это так, но удары судьбы закаляют, когда близкие рядом, а одинокий человек от них только ожесточается. Лозунги лозунгами, а жизнь каждую минуту доказывает, как легко сломить юную не окрепшую душу, если ей ниоткуда нет поддержки.

Костенко пытался найти хоть малейшее доказательство невиновности Павла Николаевича, но безрезультатно. Время смерти жертв определялось в таком широком промежутке, что для убедительного алиби требовалось длительное отсутствие в городе, между тем писатель был домосед. А когда при обыске в квартире нашли рубашку Горькова с застиранным пятном крови, по групповой принадлежности совпавшей с кровью последней жертвы, сомнения рассеялись. Теперь Костенко надеялся только на то, что психиатрическая экспертиза учтет военные травмы Горькова и признает его невменяемым, но жизнь, как обычно, распорядилась по-своему. Павел Николаевич умер в СИЗО от сердечного приступа.

Яна вздохнула. В филигранно проведенном расследовании не удалось поставить точку, ибо никого нельзя признать преступником иначе, как по приговору суда, поэтому оно не стало достоянием общественности и не прославило Костенко на всю страну. Впрочем, он и так был лучшим, живой легендой.

Уже закрывая тетрадь, она вдруг заметила внизу страницы слова «злые паруса», обведенные кружочком и с двумя восклицательными знаками по сторонам. Что это за приступ цинизма у нее случился? Яна присмотрелась, и перед глазами как наяву появился осанистый старик Костенко, засмеялся, открыв отличные зубные протезы, и произнес: «Ребятки, доверяйте интуиции! Я ведь насторожился знаете когда? На двери у них так было написано, что я алые паруса прочитал как злые, сначала посмеялся, а потом думаю — стоп! А ну как неспроста!»

Как жаль, что она не Костенко и нет у нее ни опыта, ни интуиции, которая, в сущности, есть тот же опыт, растворенный в подсознании.

Убрав конспект на место, Яна достала из сейфа тощенькое дело Коли Иванченко. Вдруг увидит ту самую зацепку?

Яна так увлеклась работой, что телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. Мама интересовалась, скоро ли дочь придет домой и будет ли на ужин запеканку.

Положив трубку, Яна улыбнулась. Крутецкий — умный человек и прав во всем, но хорошая семья иногда просто хорошая семья. Это несчастным и злым людям нравится думать, что у всех есть грязные секретики, а добрым и любящим можно быть только из-под палки. В ее семье, слава богу, не так.

⁂

Получив приглашение на юбилей Костенко, Федор Константинович Макаров хотел послать какую-нибудь вазу с гравировкой и адрес, но, немного поразмыслив, решил пойти. Старику семьдесят пять, и прокурор города не развалится, если лично поздравит столь заслуженного работника. Будет много учеников Костенко, пусть видят, что живая легенда остается живой легендой даже после выхода на пенсию, возможно, это их воодушевит на созидательный труд.

Федор хотел взять с собой жену, но Татьяна с утра чувствовала себя неважно, и хотя во второй половине дня ей стало лучше, пойти в ресторан все же не рискнула. Что ж, он отправился один, понимая, что дает людям новый повод для сплетен о своей запутанной личной жизни.

Произнеся довольно, как ему самому показалось, теплый тост о том, что хоть ему и не посчастливилось быть учеником Костенко, Сергей Васильевич всегда был для него примером, на который он старался равняться, Федор расцеловался с юбиляром, поел салатиков и собрался уходить при первом удобном случае, но вспомнил молодость и расчувствовался.

В конце концов, чествует же он всяких высокопоставленных слизняков, так почему бы не посидеть на празднике у хорошего человека?

Выпив рюмку неплохого коньяку, Федор спустился в тесный и грязноватый холл ресторана. Понятное дело, что честный следователь за годы службы золотых гор не нажил, поэтому торжество проходило в полустоловке-полукабаке, какие во множестве расположены на вторых этажах типовых универсамов спальных районов и являют собой воплощенную мечту работника ОБХСС.

Странно, убогий мещанский шик этого места был Федору противен, но атмосфера вечера нравилась, и он решил остаться на горячее, если Татьяне не стало хуже.

К счастью, телефонный аппарат в холле работал, и жена сказала, что чувствует себя вполне здоровой, так что пусть он спокойно веселится и как следует поест, потому что она готовить не будет.

— Очень жаль, — вздохнул Федор, повесив трубку, обернулся и столкнулся с Максимом Крутецким, единственным человеком в прокуратуре, на котором костюмы сидели лучше, чем на нем самом.

Пожав руки, они остановились возле окна и стали смотреть, как от трамвайной остановки идет через пустырь припозднившаяся мамочка с коляской.

— Унылый пейзаж, не правда ли? — из вежливости спросил Федор.

— Будет вполне приличный вид, когда озеленят.

Федор кивнул и не стал рассказывать, как угнетает его типовая застройка, особенно по Правобережной линии, где бесконечное количество раз повторяются совершенно одинаковые кварталы.

— Федор Константинович, позвольте поблагодарить вас за вашу девочку, — вдруг заявил Крутецкий.

От удивления Федор даже растерялся и не сразу нашелся, что ответить.

— Я имею в виду вашу протеже Яну Михайловну.

— Кого?

— Яну Михайловну Подгорную, — терпеливо повторил собеседник, — вы рекомендовали ее нам на должность следователя.

— Ах, это! — вспомнил Макаров. — Супруга просто попросила помочь хорошей студентке. Что ж она, справляется?

— Да, потенциал есть.

Федор кивнул. Максим Крутецкий — работник перспективный, и очень может быть, что со временем окажется в его кресле, но сейчас времени на него потрачено достаточно. Выразив уверенность, что грамотный и сплоченный коллектив районной прокуратуры воспитает из девочки настоящего бойца, он вернулся в зал пообщаться с виновником торжества.

Сергей Васильевич состарился красиво, сохранил выправку, как у военного, и густые казацкие усы, теперь совершенно седые. Федору всегда казалось, что он похож на Чапаева, а с годами это сходство только усилилось.

Когда Федор вошел, официанты как раз накрывали столы для горячего, гости разошлись по залу, сбившись в маленькие компании, и Костенко стоял в окружении таких же стариков, как сам, наверное, фронтовых товарищей. Они беседовали так оживленно, что Федор постеснялся вмешиваться, только улыбнулся, поймав взгляд Сергея Васильевича, а подходить не стал.

Он заметил, что голоса стали звучать громче, многие лица уже раскраснелись от выпитого, и наступала та стадия вечера, когда присутствие начальства только стесняет.