Тело, порядком замученное за последние два года беспробудным пьянством, разбавляемым крохами разврата, все же помнит основные моменты, не подводит.

Разглядываю кучу малу на полу, усмехаюсь и, бормоча назидательно: «Внезапность и натиск, как говорил Суворов…», топаю обратно к стойке.

Приказываю бармену:

— Виски, плиз.

Достаю из кармана телефон. И замираю, разом растеряв всю браваду. Там уже, вместо Егеря, на меня хмуро смотрит… Мася.

Красивая, с красными щеками, распаренная после ванной. За ее спиной ходит полуголый татуированный громила, Кот, второй мой бывший… ой, да хер с ним, настоящий… друг. И еще один мужик Маси. Мимолетно вспоминается скандалище по этому поводу в российских сми. «Разврат! Непотребство!» И подробное смакование личной жизни всех участников необычного для наших широт и менталитета союза.

Хорошо, все же, что они уехали.

В Канаде к этому проще относятся…

Кот таскает на руках голенького годовалого пацана, щекочет его по пузу.

А я неожиданно пьяно залипаю на этой картине. Мася открывает рот, что-то говорит, а я не могу отвести взгляда от своего приятеля с ребенком на руках.

Это мог бы быть я. И ребенок мог бы быть мой.

Маленький, толстенький. Нетвердо еще держащийся на пухлых ножках и предпочитающий везде передвигаться ползком. Вкусно пахнущий.

Это не Кот и не Егерь, а я мог бы его купать, таскать на руках, напяливать малюсенькую хоккейную форму, заказывать хоккейную клюшку… И в еле заметном пока животе Маси мог бы быть мой ребенок. Второй. Девочка, возможно. Похожая на Масю. С ее огромными глазами, тонкими чертами лица, темными волосами. Такая же улыбчивая и смешливая…

Понимание, что все, абсолютно все, сука, в моей жизни могло бы быть, если бы не был самоуверенным дураком, бьет в очередной раз настолько больно, что не могу дышать. Реально задыхаюсь от происходящего.

Смотрю на свою Масю, что-то строго выговаривающую мне, и думаю, настолько тупым я был мудаком. И почему так поздно, непростительно поздно понял, что на самом деле, она не подруга мне, не боевой товарищ… А совсем другое. Совсем…

— Борюсь! Ты меня слушаешь вообще? — возвращает к реальности голос Маси.

— Ты красивая такая, — отвечаю невпопад и тут же прикусываю губу. Не надо опять…

— Конь, — тут же рявкает голос Егеря, — не зарывайся!

Понятно, хоть и вне зоны видимости, но бдит. Они оба, и Егерь, он же Матвей Егерский, он же «Железный человек», тафгай, «Человек-гора» и много других определений, которыми его награждает регулярно канадская пресса, и Кот, он же Ярослав Котов, «Снайпер», «Золотая клюшка» и прочее, прочее, прочее, когда дело касается их женщины, становятся совершенно неуправляемыми ревнивыми придурками. Невыносимыми и подозрительными к любому мужику, появляющемуся на орбите Маси. Не так давно приревновали к массажисту Сашки. Напугали парня до усрачки. Спасло его только то, что геем оказался…

Меня они терпят.

Вынуждены.

Прекрасно знают о моем отношении к их женщине, злятся, ревнуют, бесятся. Но сделать ничего не могут.

В свое время я им нехило помог, хотя, естественно, сделал это не столько для них, сколько для моей Маси.

И вот теперь…

Теперь я у них что-то вроде домашнего питомца. И не нравится, и проблем доставляет много… И никуда не денешь, мы в ответе за тех, кого приручили… Приходится терпеть…

— Тебе идет беременность, — продолжаю я, игнорируя недовольное рычание Егеря, — сказали, кто будет?

— Да, — она светло улыбается, и сердце у меня останавливается от этой улыбки. А еще — от того, как она руку на живот кладет, — мальчик…

— Поздравляю…

— Спасибо, Борь, — серьёзно кивает она и продолжает, — уходи оттуда, пожалуйста. Я переживаю за тебя. Я… Мне будет очень тревожно, если ты… там задержишься…

Вот никого не послушал бы. Любого бы нахер послал. А ее — не могу. Она беременная. Ей нельзя волноваться.

— Хорошо, Мась, — киваю серьезно, — сейчас допью и пойду.

— Спасибо, Борюсь, — улыбается она снова, и у меня перед глазами все плывет.

Отключаюсь, пытаясь проморгаться, не получается…

Черт, похоже, надрался все же…

Затем в голове становится совсем тяжко. Словно в кисель ее опускаю.

И наступает темнота.

В себя прихожу от яркого солнечного света, прицельно бьющего прямо в глаза, и это больно.

Во рту — погано настолько, насколько может быть, если переберешь мерзкого пойла на голодный желудок.

И что-то сильно беспокоит. Кроме тошноты, головной боли и рези в глазах. Эти-то ощущения вполне знакомы, они нихера не беспокоят…

Нет. Что-то еще…

Кто-то меня касается острожно. Трогает. За лицо…

Черт, да чего такое-то?

Кошка, что ли, трется?

Приоткрываю один глаз, голову тут же простреливает дичайшей болью, от которой чуть опять в обморок не грохаюсь.

Но тихий умоляющий голос:

— Не спи, ну пожалуйста… Не спи… — заставляет все же удержаться на поверхности.

С трудом сглатываю горький сухой комок в горле, от которого чуть было не начинает выворачивать проглоченной накануне дрянью.

Но терплю.

Надо же… Я вчера, получается, нажрался все же так, что припер в номер бабу… Надо ее выпроводить. А потом уже с белым другом всласть пообниматься. Это как-то лучше без посторонних делается. Душевнее выходит.

Слепо отмахиваюсь от назойливой руки, а уже понятно, что баба меня гладит по лицу. За каким-то хером. Может, на продолжение ночи надеется? Если да, то я вообще красавчик. Явно что-то смог, несмотря на конскую дозу спиртного…

Переваливаюсь набок, так и не раскрывая глаз. Хриплю:

— Воды дай…

Мне тут же суют под нос стакан. Почему-то железный… Странно, но плевать.

Жадно пью теплую, мерзкую на вкус воду, от которой поднимается муть в животе и глазах.

Нихера себе, я нажрался…

Надеюсь, никого не убил…

Все остальное можно пережить…

Разлепляю чуть ли не пальцами веки, с удивлением смотрю на забранное решеткой окно. Так. Походу, мои выводы неверные в корне.

Я кого-то вчера убил. Иначе, с какого хера в тюряге?

— Эй… — голос раздается сбоку неожиданно. Я как-то позабыл, что тут еще и баба… Откуда, бляха? Разворачиваюсь со скрипом, всем телом, не рискуя вертеть головой, чтоб не вырубиться опять, и замираю, глупо тараща воспаленные глаза.

Похоже, выводы про тюрьму тоже в корне неверные.

Потому что откуда в тюрьме взяться ангелу?

Глава 2

— Ты как?

Ангел, вполне нормально, без акцента, говорящий на русском… Достали меня, значит, ножом вчера все-таки…

Разговаривать бесполезно, да и опасно, если честно. Рот открывать страшно. Чего-то ощущение, что вода, которую только что выпил, там не приживается…

Потому сжимаю губы и киваю. Норм, то есть.

— Ну хорошо… — ангел садится ближе, несмело трогает за лицо, озабоченно хмурит четко очерченные брови, поджимает губы. Тоже красивые. Вообще, ничего такой ангел… Залипательный… Интересно, а они бесполые? Ангелы эти? Ну, в религии вроде так… Если правда, то жаль… Потеря потерь…

И о чем я сейчас думаю, интересно?

Поспешно сворачиваю мысли с ненужного совершенно направления на нужное.

Ангел касается тонкими пальцами лица, и от этого кайфово. Ловлю себя на желании подставиться, словно кот, под ласку.

Нехило шандарахнули меня, похоже…

— Ты, вроде, в порядке… Ничего не сломано… — а осмотр-то очень даже профессиональный…

— Я в больнице?

Ох, бля! Это мой голос, что ли?

Ангел отшатывается и бледнеет еще больше. Оно и неудивительно, таким утробным рыком запоздалых путников на кладбище пугать… Или зомбаков в «Ходячих» озвучивать…

Затыкаюсь, кашляю натужно, пью еще отвратной воды из железной кружки.

Ну давай, Коняшка ты гребанный, приходи в себя уже! Ежу понятно, что не в раю ты! Хоть и с ангелом, которого еще требуется разъяснить, кстати…

Между тем, получаю ответ на свой вопрос:

— Нет.

Информативно.

Ладно, сделаем усилие.

— А где?

— Не знаю.

Очень информативно.

Сажусь, отдуваюсь, с радостью ощущая, как башка перестает кружиться. Да и живот успокаивается. Вроде.

— Воды еще дай.

Ангел ползет к большому грязному ведру, стоящему в углу… камеры? Комнаты? Хлева? Скорее, последнее. Но ладно. Разъясним. На моих глазах зачерпывает кружкой из этого ведра воду и передает мне.

Ладно. Ладно. Не думаем, какие микро и не микроорганизмы водятся в этом ведре в здешнем климате. В конце концов, если чего внутри заведется, современные средства работают на раз… Спросите, откуда знаю? А вот не скажу. Тайна это моя. Тщательно оберегаемая, в глубинах памяти навсегда закопанная. Ну, а если серьезно… Как-то раз, в одной дружественной африканской стране один молодой придурастый военкор, думающий, что он — прямо суперкоммандос… А дальше — то самое. Тайна.

Выпиваю до дна, с удивлением ощущая, что желудок вполне уже смирился со своей участью, а в голове — тоже наступает прояснение. И в глазах.

Осматриваюсь.

Хлев, да, последнее предположение было верным.

Грязища, зарешеченное низкое окно, лавка вдоль стены, на ней то самое ведро. А в другом углу — второе. Вот, похоже, мне и его надо использовать… Но как быть с соседкой?