И не надо, подумал я. Ни одному из своих детей не пожелаю всю жизнь врать окружающим и даже в постели с любимой женщиной бояться лишнее сказать. Он стервец большой, да не старается изображать правильное поведение с постной рожей. А мне приходилось.

— И мне кажется, лишения, перенесенные в детстве, побуждают с невиданным упорством преодолевать трудности и создавать нечто новое либо усовершенствовать старое. Преуспевая в своем деле, «выскочка» доказывает себе и окружающим собственную состоятельность и завоевывает уважение. Материальное благополучие играет второстепенную роль.

— Браво! — Я демонстративно поаплодировал. Похоже, она самостоятельно изобрела психологию. Уже и травмы детства всплыли. Фрейд вроде в конце девятнадцатого века жил. Прогресс! Не без моих усилий, но заметный. Нечто такое вставит в книжку, и непременно найдутся обратившие внимание на идею. — Сама жизнь приучает «выскочек» к нарушению общепринятых норм поведения. И они невольно становятся восприимчивы к новым идеям и информации и легко перестраиваются сообразно новым обстоятельствам. В самую точку!

— И твое влияние на императрицу благодаря случайно доставшемуся месту еще в детстве было огромно.

— Ты упустила главное. У нее тоже было не самое сладкое детство. Да и сидя на троне, постоянно приходилось доказывать окружающим, кто в России самый главный. Мало издать закон, гораздо важнее проследить за его исполнением. Но значительнее для образа, что и ее костюмный стиль, вопреки европейской моде, перебивший французский, и даже употребление чая или кофе — вечный вызов всеобщему мнению.

— Почему? — Недоумение Софьи было искренним. — Про женские платья и категорический отказ от париков понятно. У нее были роскошные волосы даже в старости.

Вот паршивка! Где она обнаружила старость? С точки зрения молодых, те, кому за сорок, помнят Ивана Грозного. Даже я еще молод, хотя и Петра не застал. Душой уж точно.

— Кофе к нам пришел из Парижа. В Европе считался скорее мужским напитком. Не отставал и Лондон, здесь в кофейни не допускали представительниц прекрасного пола. Она пила кофе, чуть ли не демонстративно на приемах. Кто надо очень хорошо намеки понимал.

А некоторые и прямо выдумывали. Во многом из французских пасквилей тянулось представление о ее жизни как бесконечной оргии. Указать хотя бы один реальный факт недоброжелатели не сумели бы, но шлейф скандальных слухов тянулся за императрицей всю жизнь, и это был своего рода ответ на измышления: «Плевать я хотела на ваши толки!» Но про Юлию и их взаимоотношения пусть Софья сама ищет. Здесь я ей не помощник.

— Как была вызовом и большая свобода для женщин у нас в стране, по сравнению с так называемой просвещенной Европой. В той же Англии до сих пор муж распоряжается приданым и имуществом жены. Она и сама вроде имущества. А у нас при разводе интересы обоих учитывают, и все это прописано в законе!

И это точно не мое влияние. Анна сама всю жизнь норовила в юридическом смысле улучшить положение слабого пола. Очень многие получили развод с ее помощью, а не живут раздельно годами в ожидании решения Синода. И алименты на детей до их совершеннолетия или выхода матери снова замуж самостоятельно придумала. Цари вечно вмешивались в личную жизнь дворянства, попирая обычаи, но в данном случае многие ей были благодарны.

— Употребление чая и кофе было делом состоятельных людей. Но Анна ввела моду на послеобеденный чай. Обед долго не затягивался, а вот затем к чаю подавали различные пироги, пирожные, конфеты. И уже спокойно обсуждали самые разные вещи. Императрица свободно говорила обо всем, не исключая политику. Она любила слушать рассказы и сама делилась забавными происшествиями.

Практика приглашения друзей на чай быстро была подхвачена и укоренилась всерьез. Опять пошли в продажу самовары, хотя такой цели Анна не ставила.

— Плохо, — с прорвавшейся тоской сказал я, — что она пристрастилась к крепким напиткам. Кофе варили из одного фунта на пять чашечек, и он отличался необычайной крепостью. Чай тоже оглушительной крепости, как принято было у военных.

Вот здесь уже моя вина. Поделился рецептом чифиря. Полфунта на литр воды. Он снимает сон, и я знал многолетних чифиристов, ничуть не страдающих от регулярного употребления. В народ все равно не пошло, слишком дорого, но в очередной раз благие намерения сделали кульбит. Торговля чаем заметно расширилась и приносила неплохую прибыль государству, державшему монополию.

— От них, особенно от кофе, действительно наступает прилив сил. Но нельзя пить постоянно. Плохо влияет на сердце. Может, потому Анна и сошла в могилу раньше срока. Не рекомендуется все время организм подстегивать… Да! — крикнул я, когда в дверь постучали.

В тяжелой многолетней борьбе удалось приучить слуг предупреждать о появлении. Теперь они не вламываются без спросу.

— К вашей милости приехавши господа, — сообщил мой новый секретарь.

Поставки из Сиротского выпускников обоего пола в нужные для политических и иных связей дома продолжались не первый год. Обычно после гимназии лучших я отправлял в университет или Горный институт. Оттуда выходили не одни геологи, как может показаться по названию, еще и с инженерными специальностями. Семь лет предприниматели содержали на собственные деньги училище, прежде чем была государством признана польза и повышен статус до института.

Для страны полезнее технические специальности, но кто имел скорее гуманитарный склад ума, тоже не пропадал. Некоторых я брал к себе в качестве конторских служащих. Других рекомендовал в полезные мне места. Во дворце и министерствах, сменивших коллегии, в стенографистах и грамотных людях по-прежнему нуждаются. Всячески отличал людей умных и способных, приближал их к себе, награждал. Советов трудиться с большим рачением, упорством и энергией, говоря, что только такой труд откроет для них «путь к успехам и счастью», не давал. Сообразительные сами к этому придут, дуракам подсказка не поможет.

Изредка и моему многолетнему бессменному секретарю Зосиме Шалимову подкидывал наиболее смышленых на обучение. Тот сведущ, начитан, честен — что редкость, разборчив, проницателен и надежен в работе. Уж он им спуску не давал. Слегка пообтершиеся и доказавшие полезность шли на повышение в самые разные канцелярии. Или умело цеплялись в Стешины подручные. И во дворце, и в моих имениях всегда дело находилось. Но понравиться ей не так просто. Этот был из новеньких и еще не очень пока представлял куда угодил.

— Кто приехал, обормот?

— Граф Давыдов-Крымский, — загибая пальцы, принялся перечислять Кузьма, — промышленник барон Вахтин и купец первой гильдии Гейслер.

Чего вдруг сразу толпой примчались? Вряд ли вместе приехали. Ничего общего у них, и Афанасий Романович вообще с Кавказа прибыл и в здешних делах ни сном ни духом. Плохой знак его появление.

— Потом у Зосимы поинтересуешься, как правильно представлять уважаемых людей.

— Будет исполнено! — проорал, как на плацу.

— А повторится — накажу. И не кричи, пока не глухой.

Тут он уже не посмел рот открывать. Слышать я натурально стал хуже на правое ухо. Наверное, из времен молодости догнало. Стреляли рядом много, и, случалось, в помещениях. Только это не повод кричать.

— Графа Афанасия Романовича Давыдова со всей вежливостью проводишь ко мне, Семена Вахтина в гостиную… Софья, сделай одолжение, проводи его и угости чаем с пирожными. Побеседуешь заодно о былом.

— А этот… как его… третий? — спросила она.

— А перед ним ты, Кузьма, очень вежливо извинишься за мою занятость, попросишь подождать и проводишь в музей. На золото скифское полюбоваться.

— Так, может, лучше…

— Не лучше, — оборвал я внучку. — Каждому овощу свое время и место. Не о чем им говорить между собой, и мне с ними лучше по отдельности общаться. Кузька!

— Да, Михаил Васильевич! — вздрогнул тот от моего рева.

— Ступай выполнять! Софья, возьмешь его в помощь. Ежели разбираться в бумагах потребуется, ящики с письмами тягать, да мало ли… Застоялся явно наш помощник секретаря без работы.

— Спасибо, деда, — довольно улыбнулась Софья.

Это она рано радуется. Замучается мой почерк разбирать.