До самого переезда в городскую квартиру я была уверена, что абсолютно в каждой семье есть автомобиль «Волга» с водителем, пианино в гостиной и библиотека-кабинет: во всех дачных коттеджах именно так называлась комната в мансарде с книжными стеллажами вдоль одной из стен и обязательным камином…

С каждым годом все больше домов в отпускной сезон оставались закрытыми — лишенный комфорта отдых радовал лишь непритязательных любителей тишины и уединения. Этим же летом на дачах постоянно пребывал только один человек, и жил он в моем доме. Теперь я размышляла, могу ли подселить к нему соседа.

«Да пусть едет, в конце концов. Уживутся как-нибудь с дедом», — решилась я, стараясь не вникать, возможно ли это вообще.

— Дача жива. Но… там условия не очень.

— Фигня вопрос!

— Ты будешь не один. В доме живет дед — Егор Романович. Он никуда не выезжает, я продукты привожу, иногда остаюсь на несколько дней. Ему семьдесят пять, он здоров и бодр. Но характер не из легких, — предупредила я и на миг задумалась: я совсем не знала нынешнего Захара, но тот, шестнадцатилетний, которого помнила, был стопроцентным эгоистом. И ловким манипулятором.

— Твой дед? Не обижу! Я на неделю, не больше. Спасибо, Лянка, друг!

«Ну, не друг я тебе, Тальников! Ни разу не друг! Но не выгонять же тебя… в лапы некоего Фандо!» — подумала я, выходя из комнаты.

— Есть хочешь? — обернулась в дверях и застыла: Захар беззвучно плакал…

Нет, мужские слезы для меня не признак слабости, скорее наоборот. В этой комнате я видела всякое… Но в кресле ссутулился в безнадежной усталости некогда безответно любимый мною человек. Любимый безумно и слепо первой и, похоже, единственной любовью. Предавший вмиг, но так и не ставший чужим. Прощенный, но так и не осознавший свою вину. Он не считал себя виновным, списывая свое предательство на обстоятельства. Так сложилось… Я, оправдывая его, повторяла за ним: «Да, так сложилось…» — забывая мучительно долго, бередя рану при каждом взгляде на школьную фотографию…

Вернувшись в комнату, я осторожно присела на подлокотник кресла, обняла Захара за плечи, устроив свою голову на его макушке. От волос пахло табаком и мужским шампунем.

Я понимала, «снять» с него информацию будет несложно: я все еще остро чувствую ментальную связь с ним. Я закрыла глаза…

…Я «смотрю» сверху, с высоты потолка огромного холла стилизованного под старину особняка. Внизу Захар, только что вошедший с застекленной веранды в дом, громко зовет Жанну. Вот он ставит на пол сумку с ноутбуком, прислонив ее к гнутой позолоченной ножке банкетки. На атласную обивку кидает папку, промахивается, та, краем задев угол сиденья, соскальзывает вниз. Он оборачивается на звук, но тут же задирает голову — на верхней ступеньке полукружья широкой лестницы стоит Жанна. Она крепко вцепилась в перила, но все равно пошатывается. Красота ее слегка поблекла за те годы, что мы не виделись, но фигура ошеломляет своей точеной стройностью. «Опять?! Я же просил сегодня не пить, Жанна!» — с досадой кричит ей Захар и идет к лестнице. Громкий с надрывом хохот Жанны, неловкий поворот, рука отрывается от перил… Захар в два прыжка преодолевает оставшееся до нее расстояние и успевает удержать от падения…

— Жанна давно пьет, Захар? — «возвращаюсь» я в себя.

— Как выгнали из балета. Нет, вру. Ее выгнали за пьянки. Четыре года назад, когда умер отец, а Гела стала с Фандо мутить, Жанка с катушек слетела. А откуда ты знаешь? Про Жанку? Следила за нашей жизнью, да? Ну, понятно… А я вот забыл о тебе, — без тени сожаления говорит он.

У меня на миг перехватило дыхание…

Глава 2

Я «стерла» все воспоминания о нем. По крайней мере, до этого момента была уверена в этом. И вот это небрежное «забыл»…

— Нет, не следила… Сиди смирно. — Глубоко вздохнув, я спустила ладони ему на грудь и вздрогнула — сердце билось часто, но глухо. Я вновь опустила веки…

…Он несет ее по коридору как куклу: руки безжизненно свисают вниз, голова запрокинута назад. Но Жанна явно жива — я «слышу» короткие фразы и смешки, но слов не различаю. Захар останавливается у одной из дверей, пинает приоткрытую створку, заносит Жанну и кидает на широкую кровать. Та громко хохочет. «Ты сама сейчас спалишься — Гела уже едет сюда! Я не буду больше тебя прикрывать. Все, хватит». Я «вижу» его лицо — он смотрит на жену с откровенной брезгливостью. «Да пошел ты, моралист чертов… вы все скоро у меня… пойдете!» — уже спокойно и зло отвечает та, резко поднимается с кровати, тянется к бокалу с темной жидкостью, стоящему на тумбочке. Глоток, еще один… Быстро допивает содержимое до конца. Бокал падает, но не разбивается. Жанна вытягивается, пытаясь ухватиться за Захара. Лица ее не вижу, только мужские руки, легко отталкивающие ее за плечи. Жанна падает, но не на кровать, а рядом, и замирает в странной позе. Захар пятится к двери…

— Захар, ей же можно было помочь, а ты сбежал! — не удержалась я.

— Чем я ей помог бы?! Толкнул на кровать, чтобы проспалась! Я же не знал, что она упадет мимо! И вот так… застынет! Стоп! А ты… не может быть! Ты видишь, что ли, все это?! Как?!

— Не важно, — вновь отговорилась я, убрала руки с его груди и соскочила с подлокотника кресла. — Жанна упала, ты даже не посмотрел, что с ней, и сбежал. Это — факт.

— Ты думаешь, жива она? — спросил он с надеждой.

Я лишь отрицательно помотала головой.

— Где твой телефон, Захар? Ноутбук, папка, что ты принес в дом? В ней какие-то важные документы?

— Вот телефон. Я сим-карту выкинул. Да, каюсь, бесполезный жест. — Захар, повертев айфон в руке, отбросил его на стол. — Дай пакет какой-нибудь.

Я молча достала из секретера бумажный конверт формата А4 и протянула ему.

— На кухне молоток для мяса возьми.

Он вернулся скоро, потряс запечатанным конвертом — телефон расколотил на мелкие кусочки.

— Все. Остальное в машине. — Захар успокоенно улыбнулся. — Поедем прямо сейчас на дачу, а? Не хочу тебя подставлять! Жора чухнется, ищейку по следам пустит. Понатыкали камер на каждом перекрестке! Я авто оставил за три квартала отсюда во дворе, где три барака старых. Знаешь, у порта? Чуть не единственный двор в центре без шлагбаума! Заезжай кто хочешь. И мест парковочных до фига. Ни у кого из жителей машин нет, что ли? Сюда шел по закоулкам, где офисов и магазинов нет. Чтобы в камеры не попасть. Маску нацепил… по самые брови! Хотя не обязательно в маске-то по улицам. Как думаешь, если на камере будет видно — не подозрительно? Идет такой… лоб здоровый, кругом никого, а рожу прикрыл. Не подумают чего? А, Лян? Фандо меня мигом узнает, если что… Вот черт!

Я понимала, что Захару нужно дать выговориться, и почти его не слушала. Я соображала, каким маршрутом будет безопасней добраться до озера. По трассе придется двигаться до полицейского поста у въезда на мост через Татьянку. Другого пути нет. Если через сотню метров после моста свернуть в село Пенкино, миновать его по окраине, то дальше идет грунтовка вдоль полей и леса, с которой и будет съезд на лесную дорогу к дачам. Поворот этот человек несведущий вряд ли заметит. Но много лет назад кто-то из дачников, чтобы не проскочить мимо, привязал красную ленточку на ветку придорожной сосны. Она, давно вылинявшая до бледно-розового цвета, и поныне там.

Сейчас дорогой этот путь по лесу можно назвать условно. А много лет назад, когда я была ребенком, в любое время года жители поселка передвигались без проблем — машины ездили часто, утром и вечером, укатывая в итоге землю почти до твердости городского асфальта. Зимой же отец чистил проезд от снега, размахивая лопатой…

— Ты что, не слушаешь меня совсем? — тоном обиженного ребенка произнес Захар.

— Я тебя услышала, Тальников. Не впадай в детство, я тебе не мама. Кстати, как родители? — машинально спросила я, хотя тут же вспомнила слова Таты, что старшие Тальниковы несколько лет назад переехали на жительство в Анапу.

— Они с мелкой теперь у моря живут, дом купили. Помнишь мелкую? — Захар широко улыбнулся.

— Асю? — Я с трудом вспомнила его младшую сестру.

— Аська мамой стала весной, а я еще племяшку не видел. Твои где?

— Отца нет, мать с моим братом и новым мужем живет в Германии, — после небольшой запинки коротко ответила я и испытала что-то вроде удовлетворения — впервые мысли о родителях не причинили боли.

— Смутно как-то твоих родственников помню. Я дома-то у тебя бывал несколько раз всего. И был уверен, ты — единственный ребенок.

— Была единственной, когда мы с тобой… учились вместе. Поехали, Захар. Так понимаю, вся твоя одежда на тебе? На даче полно мужского барахла, переоденешься. Штанцы, правда, коротковаты будут: отец был ниже тебя почти на голову. — Я усмехнулась, представив упитанного, высокого Тальникова в папиных трениках. — Едем на моей машине, высаживаю тебя за квартал до порта, забираешь все, что нужно, из своей тачки и пешком топаешь до строительного рынка. Я там на стоянке буду ждать.

— Понял. Возьми деньги, Лянка. Я всю наличку сейчас снял с карт. Не бойся, еще на въезде в город. — Он протянул пачку пятитысячных купюр. Я вынула из нее две, остальные вернула.