Глава 3

Мы благополучно миновали пост, обогнули по околице село Пенкино, дальше до леса дорога шла вдоль поля.

Я жалела об одном — предупредить деда о приезде гостя не могла: сотовой связи на даче не было. Впрочем, проводной тоже. А реакцию Егора Романовича предсказать не бралась. Но отчего-то волнения не испытывала, беды не чуяла, поэтому лишь искоса посматривала на задремавшего на пассажирском сиденье Захара. Найдя взглядом ту самую, некогда алую ленточку, крепко привязанную к ветке, я уверенно свернула в лес.

Продуктов набрала дня на три, сама остаться планировала лишь на одну ночь, малодушно решив сбежать — пусть уж стар и млад как-то сами уживаются. Дед, конечно, будет по возможности избегать общения, запираясь в бывшей родительской спальне, которую я отдала ему в пользование. Или в мансарде, где расположился со своими бумагами. «Хотя нет, в мансарду придется заселить Захара. Спать на продавленном диване, конечно, некомфортно, но потерпит!» Я даже улыбнулась, вспомнив обитого черным кожзаменителем «монстра» с высокой спинкой-полкой и жесткими валиками. Этот диван по замыслу родителей должен был стать для маленькой Ляны Голгофой: наказав за провинность, меня, совсем малышку, отправляли «страдать» в одиночестве в мансарду. Игрушек в комнате не было, читать я еще не научилась, поэтому в сторону книжного стеллажа даже не смотрела. Забравшись с ногами на диван, какое-то время развлекалась тем, что наблюдала за играющими без меня друзьями — качели и песочницу для дачной малышни отец соорудил недалеко от нашего дома. Но, довольно быстро устав от бессмысленного занятия, засыпала на широком сиденье дивана, свернувшись калачиком и положив голову на валик…

Я вдруг подумала, что дом без надлежащего ухода простоит еще не так уж и долго, старика на зиму там я не оставлю — прогреть даже одну комнату электрическим обогревателем в морозы нереально. Да и ездить к нему с продуктами и канистрами бензина для генератора я смогу лишь до первой осенней хляби. Егор Романович вынужден будет согласиться перебраться в город. «Или уйдет совсем? Куда? Возможно, есть родственники, от которых и сбежал в чем есть? Хороши же они, в таком случае! Похоже, деду и так досталось, а я ему еще жильца подселю! Неделю, возможно, они друг с другом выдержат… а что дальше? Если я не разберусь за это время? Да и в чем разбираться, если очевидно, что Захар буквально приложил руку к смерти Жанны?» Вдруг почувствовав сильную боль в затылке, я резко затормозила и заглушила двигатель. Картинка, мелькнувшая перед закрытыми глазами, была четкой: человек, неспешно спускающийся по знакомой мне уже лестнице, был весь в сером. И в темных очках. И это все, что я успела увидеть. Боль отступила, я повернулась к Захару, только что возмущенно выдавшему популярное «блин».

— Прости. Скажи, у тебя есть серый спортивный костюм? — спросила я.

— Что? Какой костюм? А… есть… два! Оба серые. Тебе зачем? Все равно они остались в доме. А я туда теперь ни ногой, — испуганно вскинулся тот.

— Ты заезжал сегодня домой? Днем, например. Пообедать?

— Нет, конечно, — как-то неуверенно ответил Захар. — Пилить по пробкам полтора часа из центра? С ума не сошел пока. Лянка, не мути, говори уже, что тебе до моего барахла? Не просто так я лоб расшиб, когда ты тормознула!

— Пристегиваться нужно, — думая о другом, машинально ответила я. — Кто-то был днем на втором этаже твоего дома. Потом спускался вниз. Одет в светло-серый костюм, кроссовки, темные очки. Очки… в помещении? Странно, не находишь?

— Почему днем?

— В окно, что между этажами, светило яркое солнце. А в четыре часа дождь пошел.

— И где все это «светило и бродило»? У тебя в голове? — насмешливо произнес Захар.

Вот. Собственно, поэтому у меня нет близких. В принципе. Когда-то шуточки в мой адрес я переносила болезненно. Ранили недоверие, следующий за ним испуг, а потом резкое охлаждение в отношениях. Люди, вывалив на меня свою беду, уходили жить дальше, я же еще долго вспоминала каждого. Проигрывала в уме все сеансы, анализировала и пыталась понять — что сделала не так? Чем обидела? Много взяла? Так не прошу оплату за гадание совсем, кто что принес — спасибо. Иной раз дары по соседям приходится раздавать. Однажды решилась задать вопрос Тате. «Поставь себя на их место — перед тобой человек, от которого скрыть грешки невозможно. А они у всех есть! Кто такое вытерпит? Мать твоя поэтому и сбежала на чужбину со своим немчиком. Говорила, как голая перед тобой по дому ходит. Такие же слова я слышала от нее и о Шандоре, твоем отце. Веруня хотя и подруга мне, но скажу — не любила она его и боялась до смерти. Потому что так и не поняла — как замужем за ним оказалась? Морок накатил, а очнулась — тебя уже в животе носит», — откровенно призналась она, глядя на меня с жалостью. «А ты почему не сбежала? Живешь в моем доме столько лет!» — «Куда мне? Сама знаешь — не могу одна…» Конечно, я знала. С того дня, когда Тата, избитая мужем, появилась у нашего порога. Мама, открыв дверь, едва успела подхватить ее под руки, так та была слаба. А я потом плакала, когда «видела», как амбал за сотню кило весом как тряпичную куклу кидает из угла в угол субтильную Тату. И причину этого зверства знала — изменила та ему, не подумавши…

— Лянка, ты прости меня. Не понимаю я этих твоих… видений! — В голосе Захара было столько раскаяния, что я усмехнулась.

— Не понимаешь, так просто слушай и отвечай на вопросы! — спокойно попросила я. — Тем более тебя касается. Вспоминай, у кого-то из вашей прислуги или соседей есть серый спортивный костюм? Кто мог вот так запросто по вашему дому в нем шастать?

— Ну ты спросила… Горничная в униформе ходит, больше женщин у нас нет. Не терпит Жанку никто, уходят. Повар в белом костюме, садовник в зеленом, получается, кроме меня, некому в сером трико… шастать! Стоп! Да сегодня вообще никого не должно быть — Жанка всех отпустила! Тусовка планировалась с ее матерью и Фандо в его новом клубе на всю ночь. А Жанка нажралась, зараза! А потом и того…

— У нее есть любовник? — в лоб спросила я.

— Считаешь, был? — вроде задумался Захар. — Черт ее знает, мы же не спим давно. Может, и завела кого. Так-то живем в одном доме, играем в семью. По привычке, наверное. Мне кроме работы не нужно ни фига, да и ей — кроме пойла. Дом принадлежит ее матери, денег на его содержание ни у Жанки, ни у меня нет. Сейчас Жора спонсирует Гелу, его не будет — та еще кого-нибудь найдет. Тошно мне там, Лянка.

— Уходи. Что держит? Некуда?

— Почему? Квартира родительская пустует. Помнишь, на Вознесенской?

Ох, не стоило меня возвращать так резко в сталинскую трешку с трехметровыми потолками и полукруглыми балконами. И особенно в его, Захара, комнату. А именно туда перенесла меня сейчас чертова память. Я даже ощутила на миг тот свой сладкий страх — я знала, что произойдет через несколько минут. Мне бы бежать, не переступив порога комнаты, тем более я была уверена, что Захар удерживать не станет. Пока не станет. Еще минута, две… Пытаясь шире открыть передо мной створку двери, он нечаянно вскользь касается моей груди, на миг замирает и с удивлением всматривается в мое лицо, словно не узнавая. Недоверчиво хмурится, берет за руку и ведет за собой… Мы лежим на его кровати и неумело целуемся, открывая для себя что-то новое… Звонок домашнего телефона возвращает нас в действительность. Захар срывается в соседнюю комнату к аппарату, я же, обувшись, трусливо сбегаю. Всю дорогу до дома меня мучает вопрос — что это было?

— Прости… ты тогда удрала… Почему? — Оказывается, он думает о том же самом!

— Не помню. Да и какая теперь разница? Все, подъезжаем. Обогнем озеро, а там и дом.

— Расскажи об этом… дедке. Как мне к нему обращаться? Или ты уже говорила? Я что-то пропустил…

— Он назвался Егором Романовичем. Встретила вот на этой дороге, шел к кому-то на дачу. А там уже почти никто не бывает, дома заколочены. Пустила к себе.

— Он тебе совсем-совсем никто?!

— Никто! Ему жить негде, как я думаю. Или от родственников сбежал, или выгнали. Я не спрашивала, сам не рассказал.

— Добрая ты душа, Лянка… Я бы так не смог! Какого-то бомжа…

— Он не бомж! Просто так сложилось. Какая тебе разница?

— Не прирежет?

— Не идиотничай, Тальников! Я с ним оставалась в доме на ночь много раз. Как видишь, жива. Предупреждаю сразу — в политические споры с ним не ввязывайся, он старой закалки коммунист.

— Ого! Сильно! В партию агитировать будет, — продолжал хохмить Захар, а мне вдруг стало жаль деда. Жизнь к концу, а все вокруг разрушено — ни идеалов, ни порядка в стране, ни совести и чести у потомков.

— Хватит, уймись. Пишет он себе мемуары — пусть и пишет. Не лезь к нему с вопросами, прояви вежливость — глядишь, мирно просуществуете до твоего отъезда.

— Уже гонишь… Даже не поселила еще, а уже дни считаешь, когда я свалю, — с обидой произнес Захар, отворачиваясь к окну.

Я никак не отреагировала на его упреки, на самом деле не заглядывая так далеко. Самым важным на сей момент казалось разместить в доме Тальникова, чтобы никак не ущемить интересов Егора Романовича.