Подъехав к дому, я поставила машину точно на то место, где и час назад. Сотник припарковал «десятку» ближе к дому, рядом с ним встал микроавтобус. Вежливо и холодно попросив меня подняться на крыльцо и ждать его там, он подошел к телу Егора Романовича, около которого уже находился эксперт.

Влажная вечерняя прохлада гнала меня в дом — мой постоялец по надобности топил камин, поддерживая комфортное тепло. Я уже было потянула на себя ручку входной двери, она оказалась незапертой, что, впрочем, удивления не вызывало — замок закрывался на три оборота лишь тогда, когда я уезжала в город. Отправляясь на источник за водой или на прогулку в лес, дом я оставляла открытым. Егор Романович, как мне казалось, дальше мостков у озера никуда не ходил.

— Подождите! — остановил меня властный голос Сотника. — Давайте рассказывайте все по порядку, Ляна Шандоровна. Кем вам приходится этот человек? — кивнул он в сторону трупа.

— Его имя — Егор Романович. Возраст — семьдесят пять. Больше ничего не знаю. В конце мая подобрала в лесу голодного и обессиленного, когда ехала на дачу. При нем был старый портфель, в нем папки с бумагами и несколько фотографий. Да! Еще несессер. — Я поежилась. — А нельзя… допросить меня в доме? Прохладно…

— Бомж, что ли? — проигнорировал мою просьбу майор и бросил на меня недоверчивый взгляд. — И вы его вот так запросто оставили здесь жить?! Неосмотрительно… А что в папках?

— В одной — старые пожелтевшие листы с печатным текстом, какие-то списки и больше ничего. Он сам мне показал содержимое. Что в остальных, я не знаю, — призналась я. — И — да, вот так просто пустила жить! Что странного-то, не понимаю? Обыкновенное человеческое участие.

— Ну, допустим, продолжайте. Позже что-то добавил? Например, фамилию, откуда он…

— Повторяю — все, что мне известно на сегодняшний день: имя, отчество, возраст. Все. На мои вопросы Егор Романович отмалчивался, а я не настаивала. Приезжала с продуктами, иногда оставалась ночевать.

— Еще и кормили за свой счет! Почему в полицию не сообщили или в город не отвезли? Может быть, ищет его кто? Это как-то негуманно, вам не кажется, Ляна Шандоровна? Человек в годах, мало ли… в памяти провалы. Знаете, сколько таких… потеряшек?

— Послушайте, Михаил Юрьевич! Почтенный возраст Егора Романовича еще не повод записывать его в маразматики. Я уверена, доведись вам с ним сыграть партию в шахматы, вы бы гарантированно проиграли. Общаясь с ним, я поняла, что у деда высшее образование. Возможно, не одно. Вам и рядом не стоять, — выпалила я и замолчала, поняв, как по-хамски прозвучала последняя фраза.

— Зачем вы так, у меня тоже не одно! И разряд по шахматам! Я в кружке занимался!

Я с удивлением посмотрела на всерьез обидевшегося сорокалетнего мужика и чуть не рассмеялась — в голубых глазах Сотника застыло непонимание.

— Это, конечно, радует, — насмешливо заметила я. — В любом случае, без желания Егора Романовича я никуда сообщить о нем не могла. А он явно не хотел, чтобы о месте его пребывания узнали. Причину не спрашивайте — не ведаю.

— Странно все это. Ну, теперь пройдемте в дом, покажете, где обитал пострадавший. И папочки заодно посмотрим.

В первую очередь я привела Сотника в мансарду, где дед проводил практически весь день. В комнате царил идеальный порядок. На письменном столе стопками лежали книги, раскрытая тетрадь белела чистыми страницами. По просьбе Егора Романовича, еще тогда, в мае, я привезла ему пачку шариковых ручек и маркеры. Несколько школьных тетрадей в клеточку он обнаружил в тумбе стола. «Попробую мемуары писать, как все бывшие… Впрочем, не важно. Чем-то мозг нагружать нужно!» — прокомментировал он свою просьбу. «Где вы работали, Егор Романович?» — тут же спросила я. «Да… не важно. А вот начал взрослую жизнь с того, что подростком украл коня!» — впервые за все время улыбнулся он и тут же сменил тему — попросил показать подвал, где находился бензиновый генератор.

Вспомнив, как ярко светились поздними вечерами окна домов во времена моего детства, я невольно вздохнула. Деревянные столбы, по которым когда-то тянулись электрические провода, и сейчас стояли вдоль «тротуара» — дощатого настила, идущего от дома к дому. Параллельно ему шла укатанная машинами колея, сейчас напрочь заросшая травой и кустарниками. Сам настил местами сгнил, а балки под ним вросли в землю. Те коттеджи, что были построены ближе к непроходимой чаще, необитаемы стали еще года три назад — подобраться к ним на колесах стало невозможным. Хотя однажды, в начале прошлого лета, я из бокового окна мансарды наблюдала, как молодая пара выгружала из багажника «Жигулей» вещи и пакеты с продуктами. По тропинке парень относил их к одному из заколоченных домов. Я хорошо помнила прежних хозяев: в детстве их внучка была моей подружкой. Мелькнула мысль — не она ли это с мужем? С такого расстояния узнать было невозможно, я решила, что схожу к ним завтра утром. Но они задержались лишь до сумерек — сидя за обеденным столом, я наблюдала, как «Жигули» проехали мимо нашего дома, не остановившись.

Кто-то еще, возможно, наведывался в свои владения и в мое отсутствие: лес вокруг был богат грибами. Громов как-то при встрече упомянул, что привозил на «тихую охоту» жену бывшего маминого начальника с подругой. В тот же день наведывались и Четверговы — пожилая пара, самые ближние наши соседи. Больше ни о ком из наших общих знакомых я от него не слышала.

С месяц назад, доставив деду свежие продукты, я прошла по остаткам настила довольно далеко к лесу, но так и не рискнула в одиночестве дойти до крайнего коттеджа: Егор Романович составить мне компанию отказался. Прогулку совершила скорее от безделья, чем из любопытства. И лучше бы мне этого не делать — картина полной разрухи до сих пор стоит перед глазами…

Я присела на диван, Сотник же, замерев в центре комнаты, внимательно осматривал обстановку. Да, наша семья обходилась без излишеств, и даже, как я сейчас понимаю, без элементарного уюта. Казенная мебель, большей частью изготовленная в пятидесятых годах прошлого столетия, отсутствие каких-либо вазочек и статуэток на полках, вязаных салфеток и вышитых скатертей на столе. Не было на стенах и ни одной фотографии либо картины. И о чем сейчас думает Сотник, осуждающе покачивая головой, понятно.

— Ничего за восемь лет не изменилось, Ляна Шандоровна! Просто дежавю. Единственная разница — канцелярия на столе. Помню, тогда стояла лишь пепельница. Кстати, ваш дедок не курил случаем? И как насчет этого дела? — Майор двумя пальцами щелкнул себя по горлу. — Не редкость для людей такого сорта.

— Да что ж вы его все в клошары записываете, Сотник! — со злостью произнесла я. — Егор Романович был интеллигентным, чистоплотным стариком. Не пил и не курил. Поэтому и дожил до преклонных лет. А вот вам это не грозит.

— Это почему же? — все с теми же нотками обиды в голосе спросил Сотник. — И я…

— Характер у вас… желчный! И работа вредная, — перебила я его. — По шкафам лазить нет желания? А то пойдемте вниз — там спальня, где старик отдыхал. Бывшая папина, — зачем-то добавила я.

— Желания шарить по чужим шкафам нет, есть обязанность. — Майор достал из кармана перчатки, натянул на руки, взял со стола тетрадь. — Чисто. Чем, говорите, старик свой досуг заполнял?

— Он писал мемуары, — чуть не с гордостью произнесла я.

— Похвально. И сколько времени он у вас обитает?

— С конца мая… Чуть больше двух месяцев.

— И ни строчки не накропал? Вам не кажется это странным? — Он развернул ко мне тетрадь и быстро пролистал пустые страницы.

— Где-то должна быть по крайней мере пара тетрадей. И смотрите, из этой тоже вырваны листы. Думаю, искать написанное бессмысленно. Их унес, скорее всего, убийца. Как и папки, коих на столе не наблюдаю. Посмотрите по ящикам. В верхнем дед хранил фотографии.

— Вы видели, кто на снимках?

— На одной — молодой Егор Романович. Остальные — групповые. Лица мелкие, думаю, среди них он тоже есть. Я не рассматривала, даже в руки не брала.

— И здесь деликатность проявили, понимаю, — то ли насмехаясь, то ли упрекая, констатировал Сотник.

— Опять что-то не так?

Сотник не ответил. Я молча наблюдала, как он выдвигает ящики стола, просматривает содержимое — давно пришедшие в негодность канцелярские товары, старые альбомы с моими рисунками и нотными диктантами, тетрадные листы с первыми каракулями. Я не сомневалась, что Егор Романович в эти ящики даже не заглядывал, использовал лишь верхний. Тогда, в мае, я, помню, пыталась освободить для него все четыре, отправив в мусор, как мне казалось, хлам. «Не выкидывай! Оставь рисунки на память. Для сына», — остановил меня он. «Нет у меня детей! И не будет!» — отговорилась тут же я, внутренне холодея и глядя на него со страхом…