Я понимала, что самостоятельно в этой каше предположений разобраться не смогу. И кому я могу озвучить свои подозрения? Выходит, только следователю. С риском, что все мои домыслы покажутся ему дилетантским бредом.

Но встречаться с ним ох, как не хотелось…

Я плотно зашторила окно, создавая иллюзию темноты. Хотелось полежать с закрытыми глазами, но я понимала, что вот-вот вернется с озера Москвин, и я стану первой, кого он будет опрашивать.

И все-таки я заснула с наушниками в ушах, да так крепко, что не слышала ни стука в дверь, ни трезвона мобильного. О том, что ко мне в номер ломился майор, я узнала от Семочки позже, когда проснулась и спустилась на террасу. Отчим в одиночестве курил, сидя за кофейным столиком, точно таким же, как и на балконе моего номера. Совсем без осуждения, даже с нотками веселья в голосе, он рассказал, как долго маялся в коридоре Москвин после его слов — мол, дайте девочке отдохнуть. И только окончательно убедившись, что меня разбудить не удастся, ретировался на кухню отеля опрашивать персонал: из окна ресторанной кухни очень хорошо просматривалась часть тропинки к озеру.

Оставив отчима, я решила все-таки сама найти майора.

Глава 7

Он шел навстречу по узкому коридору, ведущему из бара в ресторан. Завидев меня издалека, расплылся в улыбке, точно я самый желанный для него человек. Улыбка, как мне показалась, была искренней, и я, хоть и была уверена, что выслушаю много неприятных слов в свой адрес, сдержанно улыбнулась в ответ.

— Отдохнули, Марья Семеновна? — доброжелательно поинтересовался Москвин.

— Простите, что так вышло… — неожиданно для себя начала оправдываться я.

— Господи, о чем вы! После таких потрясений, которые выпали на вашу долю за последние сутки, удивительно, что вы вообще живы. То есть не то я хотел сказать, — смешался вдруг он. — Просто я вас понимаю, не переживайте. Хотите кофе? — вдруг спросил следователь, кивая на дверь бара.

— Хочу! — весьма эмоционально отреагировала я, все еще не доверяя своим ощущениям: передо мной стоял не хамоватый майор, а вполне нормальный, даже приятный мужчина.

Мы заняли крайний у выхода на террасу столик. Москвин, не спрашивая меня, заказал два эспрессо, сливки, мясную и сырную тарелку, эклеры и шоколадные птифуры. О чем-то пошептавшись с барменом, он вернулся с крошечным флаконом, наполненным жидкостью темного цвета. Я, удобно устроившись на мягком велюровом диване, с изумлением смотрела на обильно накрытый стол, сновавшего туда-сюда официанта и довольного Москвина и чувствовала себя как… на первом свидании. Покраснев от собственных мыслей, я сделала серьезное лицо.

— И зачем все это? — кивнула я на стол.

— Я не завтракал, Марья Семеновна, очень есть хочется, — просто ответил майор, делая себе двойной бутерброд с ветчиной и сыром. — Присоединяйтесь.

— Спасибо, — не стала отказываться я, вдруг ощутив голод — равнодушно смотреть на аппетитно жующего Москвина не было сил.

— Вы гадаете, что в бутылочке? Не отказывайтесь, я же вижу, — усмехнулся совсем не обидно он. — Это — бальзам! Закупают в Мордовии, он очень крепкий, но безумно вкусный. Капну в кофе, а, Марья Семеновна? Капель двадцать как лекарство для бодрости духа?

— А капайте! — разрешила я.

В мою чашку упало не двадцать капель, а ровно половина содержимого бутылочки. Остальное Москвин, не испытывая, видимо, ни малейшего раскаяния за свой маленький обман, вылил в свой кофе. Затем, он щипцами ухватил эклер, положил на десертную тарелку и поставил ее передо мной.

— Сладкое едите?

Я кивнула.

— Очень хорошо! А бутербродик сделать? Как у меня? — вопросительно посмотрел он, а я только махнула рукой.

Я не помнила, когда мой муж за мной вот так ухаживал. По-моему, никогда. И никакой другой мужчина не кормил меня так настойчиво, не капал в кофе для бодрости, не настаивал, чтобы я полакомилась пирожным и не радовался, что я не отказываюсь от вредного для фигуры сладкого. Не пытаясь объяснить себе метаморфозу, произошедшую с майором, я молча принялась за еду.

Сделав по обыкновению большой глоток кофе, я едва не задохнулась — так обожгло горло. Глубоко вздохнув, я бросила на следователя взгляд, полный немого укора.

— Я же предупреждал, что бальзам крепкий, — засуетился он, наливая из бутылки в стакан воды. — Запейте, легче станет.

Я вдруг тихонько рассмеялась. Легче мне стало, точнее — стало настолько легко, что я готова была расцеловать Москвина. Волшебным образом вмиг прошла головная боль, начисто исчез шум в ушах, к которому я уже привыкла, и самое главное — упал камень с души, как бы банально это ни звучало. Тот камень, что я носила, виня себя во всем — в том, что случилось с Ванькой, в том, что загнала наши отношения с мужем в угол, откуда никак не выбраться в одиночку, а Аркадий в этом мне не помощник. Что его интересовало, кроме войны? Вину я чувствовала и за то, что так и не приняла для себя Ванькин торопливый брак, до конца поняв причины, толкнувшие ее к Лене Сикорскому, только сегодня. Я не поддержала сестру — а должна была лишь сказать, как ее люблю…

— Марья, съешьте еще вот это, пожалуйста. Нежный бисквит и легкий шоколадный крем, ничего вредного, — на моей тарелке оказалось крохотное пирожное, украшенное двумя вишенками из марципана.

— Спасибо, Игнат… Васильевич, — с трудом вспомнила я отчество Москвина. — Все очень вкусно, правда. Но вы, наверное, хотели расспросить меня, как я нашла утопленницу?

— Никакой в вас романтики, Марья Семеновна! — упрекнул майор и вздохнул. — Надо же, я вам — птифуры, эклеры, бальзам, а вы — о трупах.

— Мы не на свидании, смею напомнить.

— А жаль, — серьезно сказал он, смутив меня пристальным взглядом карих глаз.

Я торопливо откусила половинку эклера.

— Хорошо, давайте к делу, — потянулся следователь к знакомой папочке и достал из нее диктофон. — Не возражаете против записи?

— Нет.

Москвин слушал, почти не перебивая меня дополнительными вопросами. А начала я со вчерашних своих наблюдений на месте убийства невесты, которые накануне от него утаила. Когда разговор зашел о Реутове, я всячески старалась быть объективной. Если майор и удивился, то я этого не заметила. Мне показалось, что слушал он меня внимательно, но бесстрастно, ничем не выдавая своего отношения к моим словам. Начав делиться своими мыслями с энтузиазмом, под конец я совсем сникла: выводы, которые я самонадеянно сделала, теперь выглядели жалко. Я поняла, что равнодушное отношение Тициановых к убийству Веры уликой вовсе не является, и подозревать Никиту или Анну в причастности к преступлению по меньшей мере безосновательно. Кроме того, заданный в процессе следователем вопрос об утопленнице — почему я решила, что это убийство, поставил меня в тупик. А действительно, почему?

— Марья Семеновна, не расстраивайтесь вы так. Тициановы точно не убивали Веру Бабаеву, то есть уже тоже Тицианову. Во-первых, Никита во время выстрелов находился в баре. Кстати, вон за тем столиком. Это подтвердил бармен.

— Зато сестра его мне так и не ответила, где была в это время она! — возразила я.

— Анна пояснила, что сидела за столом в зале с кучей гостей. Да, она была у себя в номере, но вернулась на банкет. И только и успела, что выслушать один тост, как прогремели выстрелы. Единственное, в чем она перед вами виновата, — обманула, что не слышала этих выстрелов.

— А зачем? — пожала плечами я.

— Думаю, чтобы избежать ваших дальнейших расспросов. После выстрелов первыми выбежали на террасу женщины — родственницы Веры. Анна дождалась Никиту, и Тициановы вместе вышли вслед за ними. Винить их только за то, что они не бились в истерике, как остальные, не стоит.

— Хорошо, а труп женщины в озере? Кстати, вы обратили внимание, сколько там змей?! Ужас, они же могли ее искусать.

— Ужи не нападают на людей. К тому же, простите, у них сейчас брачный период, вот поэтому и вьются клубком, — перебил с улыбкой Москвин.

— Да бог с ними, с ужами. Я узнала женщину по платью. Это она пробежала мимо меня и Реутова с криками «убили». А что, если она стала свидетельницей, как преступник стрелял? Тогда ее устранили за это.

— Да, версия правдоподобная. Но при опросе женщина отрицала сей факт.

— А лодочника вы поймали? Это он удирал от меня в лодке?

— Нет. Судя по вашему описанию, это был другой мужчина. Местному лодочнику — все пятьдесят, и он весьма в теле. Да и не мог он никуда плыть: был дома, спал с вечера, рано утром крыл крышу сарая, в общем — был на виду у жены и соседа, помогавшего ему. Хотя мне показалось, он чего-то недоговаривает, утверждая, что лодку у него украли. Так что удирал от вас, скорее всего, настоящий преступник. Лодку нашли в камышах метрах в пятидесяти от места, где сооружены мостки. Одна работница кухни заметила подходящего под ваше описание человека, который направлялся мимо окна по тропинке к озеру ранним утром, около семи часов. Она только что пришла на работу, обычно в это время вне стен отеля безлюдно, поэтому женщина и удивилась. Но видела она мужчину только со спины, и тот был сравнительно далеко. Самое интересное для нас, что ей бросилось в глаза, — был тот очень худым и сутулым.