— Подожди, — сказал он быстро. — Давай-ка на задний двор. Я тебе вынесу умыться, переодеться…

Артур помотал головой, потерял равновесие и чуть не упал. Очень решительно, контролируя каждый шаг, пошел к крыльцу, и надо же так случиться — на крыльцо из дома как раз вышла бабушка.

Падал свет из окон на веранду. Дотягивался луч от уличного фонаря. Бабушка всплеснула руками, стоя на верхней ступеньке крыльца. Артур, стоя на нижней, был почти одного с ней роста.

— Бедный ты мальчик, — сказала бабушка ласково. — Вы с ней поссорились? Она тебя обидела? Девчонки бывают очень вредные. Я впервые почувствовала себя свекровью, когда твоему папе было два года… Давай, всё уже, умывайся, я приготовлю лекарство…

Пашка, стоя в тени, видел, как Артур раскачивается, перемещает вес тела с ноги на ногу, будто готовясь к прыжку с трамплина. Или еще к чему-то готовясь. Глаза у него были стеклянные, но не от алкоголя. Кажется, в эту секунду Артур жалел, что недостаточно пьян.

— Артур! — предостерегающе крикнул Пашка и не успел. Его брат издал короткий звук, будто задыхаясь, и ударил бабушку по лицу так, что ее голова мотнулась назад.

Артур тут же бросился к полуоткрытой калитке. Выскочил на улицу и пропал, а Пашка потратил еще секунду, чтобы справиться с параличом. Потом уже метнулся к бабушке.

Левой рукой она держалась за перила крыльца. Правой ощупывала лицо: губы в крови, льющейся из носа и прибывающей все скорее.

— Деда! — закричал Пашка в отчаянии.

Дедушка тут же выскочил на крыльцо. Подхватил бабушку, поддержал:

— Что случилось?!

Пашка не мог объяснить. Бабушка тоже — она, кажется, была в шоке. Дедушка потащил ее в дом, и там сразу же испуганно завопили Антошка и Лора…

Пашка мог, по крайней мере, рассчитывать, что дед окажет бабушке первую помощь. Оставаться с ними рядом, отвечать на вопросы, что-то объяснять — нет, Пашка был не в силах. Перед глазами у него стояло лицо Артура — каким оно было, когда тот получил очередное задание от человека в темных очках. После того, что видел Артур на ржаном поле, он не мог не исполнить поручения, вот и исполнил. Что теперь?

* * *

Валин телефон позвонил, когда мама уже спала в опустевшей супружеской спальне, приняв целую батарею таблеток. Сначала из больницы пытались дозвониться ей, но мама отключила трубку.

— Да, я его сын, — сказал Валя, отвечая на звонок, и почувствовал, как поднимаются дыбом волосы. — А что?!

Через минуту мама проснулась. Через пять — уже одевалась, путаясь в рукавах и штанинах. Действие таблеток смело будто метлой. А возможно, за несколько часов она успела увидеть сны, растянувшие для нее время на несколько суток.

Через тридцать минут они сидели в такси, еще через полчаса оказались в приемном покое больницы. Валя поразился, до чего четко, властно и твердо его мама умеет добиваться цели, когда все вокруг кажется безнадежным.

Сам не понимая как, он оказался один в коридоре, где туда-сюда на каталках возили стариков — древних, сморщенных, но пока еще живых. Это естественно, сказал Валя своему страху. Люди смертны. Доживешь лет до ста — и отдавайся в руки медперсоналу, который станет катать тебя на каталках, будет немного забавно, но, в общем, уже все равно…

Но отец-то — слишком молод для таких приключений?!

Мама вышла из дверей реанимационного блока другим человеком. Валя поразился, как накануне мог увидеть ее старухой: она выглядела сейчас моложе, чем на детских Валиных фотографиях.

— Ему лучше. Врачи отличные, завтра с утра переведут в палату. Ты поезжай домой, я останусь здесь.

И, поймав его взгляд, она откинула волосы со лба:

— Валик, я… В общем, надо просто уметь прощать. Особенно если кого-то любишь.

* * *

Пашка нашел брата ровно там, где ожидал найти. Как если бы Артур был Северным полюсом, а Пашка — стрелкой компаса.

Берег речки. Скорчившаяся фигура на песке под мостом. Судорожно сжатый кулак. Стеклянные глаза.

— Сколько? — тихо спросил Пашка. Артур дернулся, но на Пашке не было темных очков, и со второго взгляда брат его узнал. Посмотрел на свой кулак — и не смог разжать руку.

— Мир, конечно, не такой, как мы думаем. — Пашка уселся рядом. — Но у тебя есть я, и я знаю, что происходит. А у меня есть ты… Нас двое, а он один.

Артур не смог с первого раза разлепить губы. Покачал головой:

— Я слышал, как ты меня звал. Комбайны шумели. Я слышал. Меня затащило внутрь… он пришел и остановил время. И немного отмотал назад, чтобы я из фарша стал снова собой… но мне кажется, что я до сих пор фарш. Размолотый, сломанный. Лучше бы я остался там.

Он поднялся, шатаясь, выбрался из-под моста и швырнул что-то в реку — золотые брызги разлетелись в свете далекого фонаря на самом краю улицы Мира. Разошлись круги по воде.

* * *

Костя пришел на рассвете, когда Сашка стояла на мосту над обмелевшей рекой, смотрела на водомерок, сновавших у берега, на стаи мальков у самой поверхности, на круги, расходившиеся по воде от игрищ рыбы побольше. Квакали лягушки, был самый прохладный час жарких июльских суток — и все равно очень тепло. Сашкин летний пиджак висел на рассохшихся перилах.

— Хороший клев, — сказал Костя, глядя на воду. — Взять бы удочку.

— Руки по локоть в вонючей чешуе, а червяки извиваются на крючках. — Сашка ухмыльнулась. — Романтика.

— Я никогда не ловлю на червя, — серьезно отозвался Костя. — Мне кажется это садизмом. Я ловлю на тесто… и потом всех выпускаю.

Сашка посмотрела сквозь воду. На песчаном дне, слегка подернутые илом, лежали мелкие золотые монеты с округлым знаком на реверсе. Всего одиннадцать.

— Ты сломал мальчишку, — сказала Сашка. — Артура. Зачем ты так?

— Затем, что ты меня призвала, — сухо отозвался Костя. — Затем, что ты чего-то хочешь от этих близнецов. Или нет?!

От его внезапной ярости прошелся ветер по зарослям рогоза и подернулась рябью вода.

— Я знаю, что ты видишь, когда на них смотришь, — говорил Костя. — Я знаю, кого ты видишь. Но они никто, пока ты их не выучишь и они не прозвучат. А учиться по-доброму они не станут. Нет Фарита — мне придется все делать за него… и мне будет легче без твоих упреков.

Рыбки брызнули кто куда. Им не понравилось, что происходит на мосту. Мелкая волна забилась о песчаный берег.

— Я знаю, как тебе важны эти близнецы! — Костя сжал тонкие пальцы на перилах. — И я постарался — специально для тебя — создать динамическое равновесие! Я не сломал Артура, я его… надломил. А Павла оставил свободнее. И у них будет разность потенциалов, понимаешь? Один отличник, второй разгильдяй, один фаталист, другой бунтарь… Сашка, я же старался! Даже Фарит не сделал бы лучше!

— Не поминай, — сквозь зубы сказала Сашка.

— Ты права. — Он вдруг ослабел и понурился. — Местоимение не называет по имени… того, кто был замещен. Только обозначает. Вот как я.

Сашка вздохнула и обняла его одной рукой за плечи, не отрывая взгляд от воды. Костя так поразился, что замер, будто мышь под взглядом василиска.

— Я тебе очень благодарна, — шепотом сказала Сашка. — Я все понимаю. Просто никак не могу привыкнуть.

— За миллионы лет?!

— Да хоть за миллиарды.

Мальки вернулись на отмель. Из рогоза выплыли две светло-коричневые утки и принялись щипать у берега траву.

* * *

Бабушка перестала различать Артура и Пашу.

Уж она-то различала их прекрасно еще в те времена, когда даже отец с этим путался. Когда братья ходили в одинаковых комбинезонах и говорили между собой на языке, только им понятном, бабушка никогда не ошибалась, как если бы у близнецов были метки на лбу.

После того что случилось вечером на крыльце, у нее будто пелена упала на глаза. Бабушка смотрела на братьев одинаково, избегала называть по именам, зная, что точно перепутает. Никакие извинения, разъяснения не помогли, конечно. Почему Артур был пьян, что ему привиделось, почему он сделал что сделал — не имело значения. Все изменилось. Сам воздух в доме стал другим.

Дедушка много раз давал понять, что братьям пора уезжать из Торпы. Дедушка не знал, кто такой Константин Фаритович, а Пашка с Артуром не могли ему объяснить.

— Это закончится, — шепотом говорил Пашка всякий раз, когда, прошатавшись целый день по городу, прокравшись в свою комнату за полночь, без ужина, они наконец-то укладывались спать. — Это не может бесконечно длиться. Скоро сентябрь… Мы не можем не уехать, у нас ведь учеба…

Академическое расписание представлялось ему всесильным — наверное, так древние землепашцы видели смену времен года.

— В детстве мы придумывали, — Артур кутался в одеяло, — что Торпа — особенный город. И, если хочешь от него избавиться, надо просто сбежать…

— Да.

— Нет, Паш. В том-то и дело… нет. Торпа — это просто его логово. А так — он везде.

Из одиннадцати монет, которые Артур в порыве отчаяния швырнул в реку, наутро удалось найти только девять. Артур, как на работу, каждый день ходил на затянувшийся ряской пляж и продолжал искать — надеялся, что нащупает в песке пропавшее золото, избежит наказания за растрату. Пашка с удивлением понимал, что Артур не только боится, но и напряженно ждет, когда снова явится Константин Фаритович.