II. Охотники и жертвы

— Я понимаю, раньше ты домой притаскивала раненых собак… но актерок? — пробормотал отец, наливая успокоительный отвар из ковшика в кружку. Снадобье окрасило стенки посудины темным налетом.

— Я чувствую ответственность за нее… — тихонечко отозвалась я и добавила, не желая вдаваться в подробности: — Кое за что.

Пытаясь проверить, не услышала ли гостья перешептывания, мы одновременно оглянулись к столу, где, понурившись, сидела растрепанная Жулита и куталась в клетчатый плед. Вид известной актерки, завернутой в одеяло, каким еще вчера вечером отец оборачивал ноги, чтобы от холода не ныли суставы, казался диковатым.

— Бедная девочка, — поцокал языком отец.

Он поставил перед актеркой дымящуюся кружку.

— Выпейте. — Когда Жулита принюхалась к содержимому, то поспешил уверить: — Это поможет вам расслабиться.

Она с сомнением покосилась в мою сторону, словно спрашивая, стоит ли рисковать здоровьем.

— Расслабиться, а не расслабить, — уточнила я, присаживаясь к столу. — Пахнет не очень, но успокаивает хорошо.

— Снадобья и не должны пахнуть розами, — оскорбленно проворчал папа себе под нос, продолжая наш многолетний спор на тему неудобоваримых ароматов его настоек.

— Спорное утверждение.

— Спасибо, — отозвалась Жулита, и когда сделала крошечный глоточек, то мы с отцом, без преувеличений, задержали дыхание. — На вкус неплохо.

Из сбивчивого рассказа актерки нам удалось понять, что она даже мысли не держала о самоубийстве и совершенно не понимала, как оказалась на парапете. Помнила, что к ней пришел импресарио, а очнулась она уже на мосту, глядя в мое перекошенное от ужаса лицо.

— Я думаю, что это он… — сдавленным голосом произнесла она. — Чеслав Конопка.

— Королевский посол? — шепотом уточнила я, точно высокородный чиновник мог меня услышать и предъявить обвинения в поклепе.

Девушка серьезно кивнула:

— Он не оставит меня в живых… после того, как пострадала его драгоценная репутация. — Она судорожно всхлипнула, приложила ладонь ко рту, пытаясь сдержать рыдания.

— Пейте, пейте, Жу… Жулита… — С осторожной улыбкой отец заставил гостью сделать еще один глоточек.

— Да какая Жулита, — махнула она рукой. — Меня зовут Анна Кобыльская. Савушка решил, что моя фамилия не слишком романтичная для актерки.

— Савушка? — не поняла я.

— Этот подлец, мой импресарио. — Она шмыгнула носом. — Скорее всего, он уже на полпути к Теурии [Теурия — равнинная страна, граничащая с Алмерией на западе королевства. Теурию называют страной дождей и беглых каторжников.]. Заморочил меня и сбежал.

Невольно мне представилась закрытая почтовая карета и трясущийся среди сонных пассажиров усач в канареечном костюме, без оглядки сбегавший в соседнее королевство.

— Есть кто-нибудь, у кого вы сможете укрыться? — мягко спросил отец. — Родственники, родители?

Девушка тихо покачала головой.

— А судебный заступник? — вдруг сверкнула у меня мысль. — Кастан Стомма! Мне показалось, что вы довольно близки…

— Разве вы не знаете, чей он родственник? — фыркнула Анна-Жулита. — Вы не представляете, какие это страшные люди. Они помогают только друг другу, а от неугодных людей избавляются не задумываясь.

У нее снова задрожали губы.

— Пейте! — в один голос посоветовали мы с отцом, едва ли не насильно заставив отхлебнуть настойку.

— Тогда что вы собираетесь делать? — осторожно спросил отец.

Жулита посмотрела на нас огромными заплаканными глазищами, особенно темными и глубокими в блеклом свете почти истлевшего кристалла.

— Разрешите мне укрыться здесь! На время… Я боюсь возвращаться в тот особняк.

Мы с отцом задумчиво переглянулись. Одно дело было спасти самоубийцу, успокоить и спровадить к родственникам в деревню, но совсем другое — спрятать неудачливую любовницу королевского вельможи, замыслившего избавиться от темного пятна на реноме.

Пауза затягивалась. Не придумав ничего получше, папа хитро уклонился от прямого ответа:

— Уже поздно. Давайте спать, а завтра решим, что делать. Катарина ляжет в комнате для гостей.

— Я? — невольно вырвалось у меня.

Комнатой для гостей он важно называл каморку у лестницы, где обычно оставались его приятели, приезжавшие в Гнездич из столицы и не желавшие тратиться на дорогие постоялые дома.

— Мы же не можем заставить нашу гостью спать на топчане, — с нажимом заметил он.

И этот человек ругал меня за то, что в детстве я таскала домой побитых собак!

— Спасибо, дядюшка! — шмыгнула Анна-Жулита и одарила нас слабой улыбкой, способной растопить даже ледяное сердце, а не только таких простаков, как мы, подбиравших по всему Кривому переулку раненых животных или бесплатно отсыпавших дорогущие травяные пилюли нищим старухам.

Каморка находилась как раз над отцовской мастерской, где он хранил снадобья и сушил травы, и запах витал соответственный. Вместо кровати к стене был придвинут узкий топчан с периной, набитой лежалыми перьями.

Шла середина ночи, а я не сомкнула глаз — вертелась, как окаянная, пытаясь найти удобную позу, однако то упиралась коленками в ледяную деревянную стену, то роняла с торца твердую, как камень, подушку.

Вдруг показалось, что в тишине заскрипели половицы. Приподнявшись на локтях, я напряженно прислушалась к подозрительным звукам. По ночам в старом особняке наступала первозданная тишина, какая поселяется лишь в местах, измученных за день бесконечной вереницей посетителей, а потому каждый шорох точно бы множился в силе.

Подхватив трещавшую от натуги магическую лампу, я выглянула в ледяной коридор. Дом спал.

— Анна, это вы? — позвала я, поднимая над головой ночник. По полу растянулись длинные кривые тени, мгла испуганно съежилась и отхлынула в углы. Кухня и гостиная с остывавшим камином казались тихими и покойными. В комнатах никого не было.

В этот момент лампа пару раз мигнула, а потом погасла. Ослепленная, я замерла на месте, пытаясь привыкнуть к непролазной темноте, и вдруг поняла, что за спиной стоит человек. От страха в голове стало звонко и пусто, в ушах тоненько зазвенело.

Незнакомец не двигался.

— Это ты? — тихо спросила я, почти уверенная, что в собственном доме столкнулась с тем самым ночным посыльным.

— Ты никогда не слушаешь чужих советов? — раздался мягкий мужской баритон. — Я же просил тебя не быть такой бесст…

Не дослушав, я резко развернулась на пятках. Он стоял гораздо ближе, чем мне представлялось, и был выше, чем мне помнилось по нападению на рынке. Я могла видеть лицо, бледное, с размытыми чертами, провалами глаз, линией рта. Темнота скрывала его лучше любой маски.

Сколько ему было лет?

Мне хотелось дотронуться до него и осознать, что он не призрак, а реальный человек. Сама того не осознавая, я протянула руку, но ночной гость отошел, бесшумно, быстро, только кончиками пальцев успела мазнуть по кожаной куртке. Он был живым, сильным мужчиной. Не привидение и не морок.

— Я знаю, кто ты. — То ли от страха, то ли от волнения у меня перехватывало дыхание. — Почему ты рыщешь по моему дому? Я твое новое задание?

Мне показалось, что он усмехнулся.

— Катарина, ты с кем-то разговариваешь? — прозвучал из спальни хрипловатый ото сна голос отца.

Из-под двери прочертилась полоска яркого света. Пробуждение родителя напугало меня больше, чем появление нежданного визитера. Стоило всего на секунду оглянуться к отцовской спальне, как ночной посыльный испарился. По лестнице, винтом спускавшейся в аптекарскую лавку, прошелестели быстрые шаги. Я бросилась к перилам, даже перегнулась, но в густых потемках не разглядела неуловимого гостя.

Неприятно заскрипела дверь в отцовскую спальню, и коридор озарился ярким светом свеженького магического кристалла.

— Ты почему не спишь? — Сонный отец щурился в мою сторону. Наряженный в длинную широкую сорочку и со скособоченным ночным колпаком на голове, он походил на привидение сумасшедшего ключника.

— Не могу заснуть, — не покривила я душой.

— Мне показалось, что ты с кем-то говорила, — с подозрением протянул он. — И этот кто-то отвечал мужским голосом.

— В середине-то ночи? — фыркнула я, направляясь к каморке.

— Лампу возьмешь? — вяло предложил отец.

— Свет спать мешает.

— С каких это пор тебе свет спать мешает? — Спросонья отец быстро раздражался.

— Спокойной ночи!

Его ворчание заглушила закрывшаяся дверь в каморку. Улегшись в потемках на твердую перину, я завернулась с головой в стеганое одеяло. Внутри уютного, пахнущего травами кокона царило спокойствие. Тепло навевало сладкую дрему.

Наверное, после столкновения с ночным гостем я должна была испытывать тревогу и прислушиваться к любому звуку, но в противовес здравому смыслу меня, точно невидимой вуалью, окутывало ощущение абсолютной безопасности.

За ночь погода испортилась. Небо заволокло низкими тучами, улицы наполнились злыми сквозняками, и город оцепенел, пытаясь угадать, чего ожидать от весенней непогоды — ледяного дождя или снега.

Кутаясь в душегрейку, быстрым шагом я спустилась из Кривого переулка к людной площади с омнибусной станцией. В разношерстной толпе надрывал горло мальчишка с перекинутыми через локоть листовками.

— Срочная новость! — кричал он, распугивая народ. — Жулита не выдержала позора и спрыгнула с моста!