— Что? — тихо уточнила она.
— Пресс, — невозмутимо уточнила я. — То, что между грудью и местом, где у вас заканчивается декольте. Если он слаб, то, конечно, гору дел на себе не утащишь.
Конечно, про декольте я приукрасила, но, когда мне хамят неизвестные дамочки, все воспитание куда-то девается.
— Да как ты смеешь?! — Вислава кинулась ко мне с однозначным намерением вцепиться в волосы.
Но тут какое-то зеленое свечение обхватило ее петлей за талию и приподняло над полом.
— Панна Каторжинская, вы забываетесь, — сказал Шаленый таким ледяным тоном, что даже у меня по спине пробежали мурашки.
Вислава бросила на него полный ненависти взгляд, дернула ногой — туфля на шпильке тут же упала на пол.
— Вы слышали, как она со мной разговаривает, малолетняя хамка!
— Потому что ты первая начала, — тихо сказала Дорота.
— А ты все время ее прикрываешь! — накинулась на нее Вислава. — Вот выясню, кто за всем этим стоит, выгоню из дому!
Та немного сжалась. Но при этом во взгляде все равно читалось неодобрение.
А мне стало обидно за седовласую женщину. Во всяком случае она отнеслась ко мне очень неплохо. И это чувство даже перебило шок от увиденного. Ведь сопоставить с законами физики висящую в воздухе Виславу со странной зеленой петлей на талии у меня пока не получалось.
— Дорота, напомни, а кому принадлежит наш дом? — мягко уточнила я.
Выстрел наугад. Если мы вдруг в приживалках у тетушки, то все сложно. Но если что — сошлюсь на проблемы с головой. Мне можно.
— Тебе, Алиночка, как единственной наследнице своего покойного отца, — тихо сказала Дорота.
Есть!
Новый взгляд Виславы был бальзамом на душу. Злобненький такой. Отлично. Нечего тут хозяйничать тогда.
— Пан Шаленый, — ласково обратилась я. — Что-то голова болит…
Он понял без слов. Вислава оказалась на полу, быстро надела туфлю и жутенько зыркнула на меня. Я улыбнулась медовой улыбкой, хоть и не исключила, что ночью меня могут прийти душить подушкой.
— Панна Каторжинская, прошу вас покинуть палату, Алине необходим отдых.
Та не осмелилась перечить лекарю и, выпрямившись струной, гордо цокая каблуками, вышла прочь.
— Я приду позже, Алиночка, — пообещала Дорота и тепло улыбнулась, в уголках глаз появились морщинки-лучики. — Что тебе принести?
Сонливость подкралась на мягких лапах, обнимая подобно огромному коту.
— Принести? — сонно повторила я и брякнула: — Блинчики.
Она удивленно моргнула, но потом кивнула.
— А теперь спать, — прозвучал голос Шаленого, и прохладная ладонь легла мне на лоб, погружая в сладкий сон…
…Кто-то настойчиво стучал в окно. Да так, с остервенением.
Я раскрыла глаза и уставилась в потолок. Правда, ничего не увидела, ночь давно. Только из окна, находящегося возле кровати, льется свет звезд и луны. И грохот.
— Алина! Алина, открой! — сердито пищал кто-то. — Кузяк тебя за ногу! Я же свалюсь! А-а-а!
Сама не понимая почему, я кинулась к окну, открыла защелку, и тут же со свежим ночным воздухом в комнату ворвался какой-то крылатый комок. Комок верещал неприличными словами и тормозил по покрывалу.
Я судорожно схватила его. Комок замер, а потом… полез обниматься.
— Алина! Алиночка! Эти изверги не пускали меня, говорят, никаких животных! Сами они животные! Я фамильяр, я…
Пока он безостановочно трещал, я сидела и осознавала. Первое: я обнимаюсь с летучей мышью. Большой. Размером с кота. Второе: мышь трындит. Много. Третье: я все-таки сошла с ума. А-а-а-а!
— Чего орешь?! — Мышь с перепугу откатилась в сторону и подозрительно посмотрела на меня красными глазками.
Во тьме зрелище было еще то. Я закрыла рот, моргнула, снова открыла.
— Только не говори, что не узнаешь меня, — тихо произнесла мышь, пятясь к быльцу кровати.
— Не узнаю, — признала я. — Да и вообще первый раз вижу, чтобы летучие мыши говорили с людьми.
— Мыши и не говорят, — вдруг рассердился мой визави, — а фамильяры очень даже! Алина, это же я, Бецик!
Тишина. Звук судорожно щелкающих извилин. Результат: ноль.
Хотя… Дорота говорила что-то про Бецика. Следовательно, вот он… такой. Собственной персоной. Тот, который не знал, куда спрятаться, когда я колдовала. Уже ближе, но все равно все сложно.
— Когда Шаленый говорил, что ты потеряла память, я думал, что это для запугивания пиявок-родственников. Но, кажется, все ой как плохо, — задумчиво изрек он и снова подобрался ко мне. — Так, давай вспоминай. Тебя зовут Алина Альжбета Каторжинская, двадцати трех лет от роду, невинная.
«Очень даже винная!» — чуть не ляпнула я, но вовремя прикусила язык.
В конце концов, когда тебе еще биографию расскажет такой… необычный собеседник. К тому же эти знания сейчас необходимы.
— Единственная наследница могущественного ведьмака Анджея Каторжинского, ныне покойного. Точнее, пропавшего без вести, но уже век нигде не появлявшегося, потому официально считающегося покинувшим нас.
Я закусила губу. Так, информация интересная. С одной стороны, хочется бегать и орать: «Какая ведьма? Вы тут все бренькнулись?», с другой — со мной говорит летучая мышь. Поэтому, кто тут бренькнулся, — это очень хороший вопрос.
— Алина, мне не нравится выражение твоего лица, — авторитетно заявил Бецик.
— Мне сейчас много чего не нравится, — призналась я. — Но об этом потом. Скажи мне, Вислава… она…
— Такая гадина, — тут же пожаловался Бецик. — Так бы и проредил ей патлы, но ты не разрешала.
— Да ну? — искренне удивилась я. — Так люблю родственницу?
Бецик озадаченно моргнул.
— Терпеть не можешь. Но ты ж у нас всегда такая вежливая, тихая. Мухи не обидишь, даром, что ведьма. Вот и всегда просила меня на эту кобру не гадить… не ставить ее в неловкое положение.
Хм-хм, теперь понятна реакция Виславы на мои слова. Если Алина была робкой девочкой, то даже такое замечание сломало шаблон. Ладно-ладно, разберемся. Обижать себя не дам.
— А она у нас на каких правах живет?
— На правах того, что все свое наследство промотала, а твой отец тогда пожалел ее. Хоть и кругом его боялись, но с родными он всегда был добр, — заметил Бецик. — А его не стало, так Вислава вовсе охамела. Еще притащила своих сестер по обряду, у-у-у, выдры, я бы их…
— Успеется, — решительно сказала я.
Бецик снова подозрительно посмотрел на меня.
— Алин, а ты хорошо головой приложилась. Теперь ясно, почему Вислава верещала на всю лекарню. Я-то значения не придал, но теперь понимаю.
— Ты мне дальше давай, — нетерпеливо перебила я. — Про Дороту, про Шаленого, про колдовство.
— Да что тут… Дорота служит в доме давно, еще при дедушке твоем была. Домоправительница. Любит тебя, как родную. А Шаленый — хороший лекарь, уважаемый пан. Вот тебя к нему сразу и повезли.
— А насколько безопасно мне появляться в доме?
Бецик позабыл, что говорил. Только возмущенно взмахнул крыльями.
— Ну ты скажешь! Это пусть они тебя опасаются!
Неплохо бы. Но, судя по всему, это просто утешение. Так как он сам сказал, что Алина была «тихая».
— И ты не забывай, что там же Дзяды, а потом Выданье! — вдруг занервничал он. — А там хочешь не хочешь, надо быть в форме!
Час от часу не легче.
— А… — начала было я, но по коридору раздались шаги.
— Божечки-мышечки, меня не должны тут видеть! — Бецик в панике заметался по кровати. — А-а-а, спасите!
— Да тихо ты! — шикнула я и, ухватив его за шиворот, сунула под покрывало.
Он пискнул и попытался возмутиться, но я тут же кинула сверху подушку.
Дверь тихонько приоткрылась, бледно-золотистый свет просочился сквозь щель между полом.
— Алина, вы не спите? — шепотом спросил пан Шаленый.
— Сплю, — невозмутимо отозвалась я.
Вообще, просто обожаю этот вопрос. Спящий человек на него попросту не ответит, а неспящий… ему задавать вопрос не очень-то разумно.
— И говорите во сне? — ни капли не смутился лекарь и бесшумно вошел в палату. — Прошу прощения, но я услышал, что вы с кем-то разговариваете.
— С… сама с собой, — выкрутилась я, глядя, как над ладонью Шаленого появился светящийся голубой мотылек. Мягкое сияние рассеяло тьму не хуже ночника.
— Если пациента тянет на разговор с умным человеком, то это замечательно, — улыбнулся лекарь и сел на стул, стоявший неподалеку.
Я заметила, что он рассматривает меня. Спокойно, без каких-либо липких намеков, но в то же время с интересом. И, кажется, немного растерялась. С одной стороны, приятно, что на тебя так смотрит весьма симпатичный мужчина, с другой… я его совсем не знаю, а мы одни в темной комнате.
Дура ты, Алина! Он же врач! Смотрит на тебя, как на пациента, а не на девушку!
Хотя что-то подсказывало, что и немножко как на девушку тоже.
— Алина, вам очень трудно с ними жить? — вдруг ошарашил он вопросом.
Под покрывалом завозился Бецик, тыкая меня лапами в бедро. Я легонько дернула его, чтобы не пихался.
— С кем? — на всякий случай уточнила, понимая, что перед лекарем разыгрывать дурочку особо не получится.
— С вашей семьей. Особенно после смерти отца.
Да уж, ну и вопросец. И до смерти-то не знаю, как жилось! Однако выбирать не приходилось, к тому же сейчас правда убедительнее любой лжи.