— У нас, похоже, намечается вечер воспоминаний, — улыбнулась Лена, отогнав невеселые мысли. — Вы уже в который раз произносите фразу «А помните?», что дает мне право думать о том, что вы как раз зачем-то это действительно помните.

Голицын расхохотался, чуть откинув назад крупную голову со светлыми, чуть вьющимися волосами, и Крошина в который раз с удивлением отметила, как сильно писатель похож на Андрея Паровозникова — тот же тип внешности, тот же высокий рост и широкие плечи, тот же облик скандинавского викинга.

«Похоже, на самом деле мне нравится именно такой типаж, а вовсе не желчные интеллектуалы с бородой», — вдруг весело подумала Лена. На душе стало неожиданно легко, словно Павел своим невинным предложением пойти в кондитерскую разогнал все ее печали.

— А идемте, — согласно кивнула она. — Только давайте перестанем «выкать» друг другу, хорошо?

— Идет, — весело согласился Голицын. — Мы ж вроде как старые знакомые, можем себе позволить.

Он предложил ей опереться на свой локоть и повел ее в боковую аллею, пройдя по которой они очутились возле входа в кондитерскую. Лена помнила, что здесь варят великолепный кофе и подают вишневый штрудель с мороженым, но с того самого вечера, проведенного в кондитерской с Павлом, она так ни разу больше сюда и не зашла.

Крошина не поняла, изменилось ли что-то в интерьере, так как просто не помнила, каким он был, но ощущение счастья, покоя и уюта, испытанное тогда, вспомнила почти сразу, едва опустилась в глубокое кресло за столиком у стены, на которой был укреплен светильник в виде канделябра со свечами.

Павел сел напротив и с любопытством посмотрел на Лену:

— У вас выражение лица изменилось.

— Мы договорились — не «выкать», — напомнила она.

— Хорошо, пусть. Но лицо-то…

— Мне просто нравится здесь, — пожала плечами Лена. — И запахи… я не верила, но, оказывается, запахи действительно могут будить воспоминания.

— Да? Не замечал. Наверное, мужчины на это меньше реагируют. И что же, если не секрет, тебе напомнили здешние ароматы?

Лена рассмеялась, с удивлением чувствуя, что совершенно не испытывает неловкости или неудобства в общении с Голицыным — как будто они на самом деле сто лет дружат.

— Я в прошлый раз поразилась, как запах кофе и выпечки настраивает на задушевные беседы и словно бы отгоняет неприятности. Просто как шаманский бубен — злых духов.

Голицын с удивлением посмотрел на нее:

— Никогда бы не подумал, что юрист способен на такое образное мышление.

— А что, юристы — не люди?

— Да я не об этом… ты мне показалась довольно приземленной, какой-то… основательной, что ли, без вот этих романтичных всплесков. Прости, я не спросил — ты все еще встречаешься с Кольцовым?

Лена напряглась:

— Это что-то меняет?

— Да, в общем-то, нет, — пожал плечами Павел. — Мы по-приятельски попьем кофе, что в этом такого?

— Мы расстались, — ровным тоном сказала Лена.

— Я мог бы кое-что сказать тебе об этом, но, наверное, не стоит. Не хочу выглядеть сплетником.

— Тогда молчи.

— И вообще — зря я об этом заговорил. Хочешь, расскажу тебе о своем новом романе? — предложил Павел, испытывая неловкость от неудачно начатого разговора.

— Хочу. Кстати, я в отпуске прочла парочку.

— Да? — оживился он, довольный тем, что Лена не обиделась. — И как?

— Я не фанатка детективного жанра, но пишешь ты неплохо. Во всяком случае, желания закрыть книгу не возникает, наоборот, хочется узнать, чем же все закончилось.

Голицын картинно утер со лба воображаемый пот:

— Ну, слава богу! Я мог не пережить непризнания моего писательского дара.

Они рассмеялись, чуть наклонившись к столу, и Лена проговорила сквозь смех:

— Даже странно, почему мое мнение так много для тебя значит.

— Всегда приятно нравиться умной женщине.

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам — ей давно никто не делал комплиментов, да и вообще вот так, вдвоем с мужчиной, который не связан с нею деловыми отношениями, она давно не сидела в кафе. Оказывается, это весьма приятное ощущение — вот так запросто болтать о книгах, пить кофе и наслаждаться вкуснейшим штруделем. Голицын искренне интересовался тем, какую литературу Лена предпочитает, с удивлением узнал, что она не умеет загружать книги в читалку, а потому читает их в Интернете, что поэзию Серебряного века Лена не очень уважает, зато прекрасно относится к так называемым сетевым поэтам и многие стихи знает наизусть.

— А я почему-то всегда напрягаюсь от этих современных а-ля Ахматовых и псевдо-Цветаевых, — признался он, помешивая ложечкой остывающий кофе.

— Почему же?

— Не знаю. Мне кажется, в поэзии все великое уже было сказано.

— А в прозе, по твоей теории, тогда никому вообще делать нечего — после Толстого и Достоевского?

Голицын улыбнулся:

— Если ты обо мне, так я к себе весьма критичен. Я пишу книги, призванные развлечь, понимаешь? Это как цирк — и зрелище, и расслабился. Мне не очень нравится теория о том, что книги непременно должны образовывать, учить, поучать. Я в это не верю. Хотя, если разобраться, любая книга способна что-то оставить в душе, даже самая, казалось бы, непритязательная. В конечном итоге детектив — это ведь про победу добра над злом, так? Ну, следовательно, тоже есть какая-то польза наряду с приятно проведенным за чтением временем. Кстати, о стихах — не почитаешь что-то из любимого, а?

— Здесь? — удивилась Лена, чуть смутившись.

— А что? Как по мне — вполне подходящая атмосфера. Свечки, полумрак, кофе…

— Если честно, для меня стихи — вещь интимная, даже не знаю, как объяснить. Но для тебя, так и быть, сделаю исключение. — Лена оперлась подбородком на скрещенные кисти поставленных на стол рук и на секунду задумалась, выбирая, что именно прочесть. — Да, вот:

У тишины свои сомнения —
Не слушай их,
И никогда не верь в забвение
В руках моих.
Не обещай, что не успеется,
Не надо лжи,
Будь искренним — во что не верится?
И мне скажи.
Моя безумная истома ты —
Не откажусь.
Когда я выхожу из комнаты,
Знай — я вернусь.
Пусть это будет нашей осенью,
Но не зимой.
Я часто слышу голос с проседью
Любимый твой [Стихи Ольги Пряниковой.].

Она умолкла и посмотрела на Голицына. Тот задумчиво изучал что-то на стене у Лены за спиной, но, почувствовав ее взгляд, встрепенулся:

— Да, вполне… интересная, кстати, метафора про голос с проседью, оригинальная.

— Ну вот — а ты про псевдо — и а-ля, — улыбнулась Лена.

— Согласись, это дело вкуса, — так и не отступил от своих принципов Павел.

Разговор плавно перешел на книжные пристрастия самого Голицына, и за болтовней Лена даже не заметила, что время близится к полуночи. Когда же подошедший официант извинился и сообщил, что через полчаса заведение закрывается, она даже не сразу поняла, в чем дело.

— Они только до двенадцати работают, — объяснил Голицын, вкладывая в папку со счетом кредитку.

— Это мы так засиделись?! — поразилась Крошина. — Однако…

— Дома потеряют?

— Меня? Нет. А тебя?

— И меня тоже ругать некому, — развел руками Павел. — А это значит… — Он многозначительно посмотрел на Лену. — А это значит, что мы… можем еще погулять, верно? Потом я тебя провожу и вернусь в свою берлогу наслаждаться честно заработанным отпуском длиной в пару недель.

— Что ж так мало?

— Надо работать. А за пару недель я как раз успею вытряхнуть из головы остатки сданного романа и с чистыми мыслями подойти к написанию следующего.

— Это такой способ переключиться?

— Да, чаще всего так и делаю. Если бывают желание и возможность, то еще и уезжаю куда-нибудь. Ну что — пойдем? — забирая у официанта кредитку и поднимаясь из кресла, предложил Голицын.

— Ну, выбор у нас невелик. Хотя, если честно, я бы тут осталась, — призналась Лена, тоже вставая.

На город уже опустилась теплая весенняя ночь, машин стало заметно меньше, а воздух очистился. Они с Павлом медленно шли по освещенному бульвару, и Лена думала, что все ее прогулки с мужчинами почему-то проходят именно здесь, как будто в городе мало других мест. Но нет — почему-то тянет именно сюда.

— А здесь уютно и как-то спокойно, — вдруг сказал Павел, и Лена удивленно подняла на него глаза:

— Ты тоже заметил?

— Я люблю это место, часто сюда приезжаю и брожу тут по аллеям. Иной раз вслух могу новую главу рассказать, если крепко задумаюсь.

Это был какой-то совершенно удивительный вечер, каких в Лениной жизни не случалось довольно давно. Павел проводил ее до подъезда, галантно поцеловал руку и, уже собираясь уходить, сказал:

— Не удивляйся, что я не прошу номер телефона. Он у меня, если помнишь, есть, и я им непременно теперь воспользуюсь.

Он так поспешно соскочил с крыльца и направился к выходу из двора, что Лене стало смешно — будто боялся, что она остановит и запретит звонить. На самом же деле ей очень хотелось, чтобы Голицын позвонил, и она даже себе не могла объяснить, почему так.

И он действительно позвонил — ровно в час ночи, когда Лена уже клевала носом, устраиваясь удобнее в постели.

— Извини, что поздно, — проговорил Павел в трубку. — Просто хотел пожелать тебе спокойной ночи.