Въездные ворота распахнулись сразу, а паспорт у меня даже не попросили. Угостили хлебом-солью, расстелили красную ковровую дорожку — добро пожаловать в рай, значит. Если бы такое произошло, то я бы подумала, что у меня подскочило давление, да так, что пробило череп, но все вышло наоборот. На машину налетели три охранника с дубинками, один грубо потребовал предъявить паспорт, а когда я попыталась выйти из машины, то чуть не получила дубинкой по спине. Конечно, я бы дала сдачи, но до этого не дошло.

— Пусть проезжает, — вдруг сапсановским голосом заговорила рация, висевшая на груди у одного «защитника».

— Но, Игорь Дмитриевич…

— Глаза разуй, оракул! Номера читал?

Охранник обошел машину вокруг. Видимо, у хозяина все было схвачено, предупредил, машина какой марки, во сколько и с какими номерами приедет, но охрана решила перебдеть.

— Езжайте прямо по дорожке, — указал направление охранник с рацией. — Костян, запускай даму! Упретесь прямо в крыльцо, — извиняющимся тоном обратился он ко мне, — там машину и бросайте. Прощения просим за такой прием.

— Бывает, — успокоила я охранника и послушно тронулась вперед малым ходом.

До особняка нужная мне дорога немного попетляла. На дворе стоял конец марта, темнело поздно, но и при дневном свете я пару раз чуть не въехала в аккуратно подстриженные колючие кусты, обрамлявшие дорогу. Но, слава богу, скоро эта пытка закончилась — мой непростой маршрут привел на просторную площадку, перед которой я увидела добротный кирпичный двухэтажный дом с крыльцом.

Припарковавшись, я стянула с плеча ремень безопасности, взяла сумку и вышла из «Фольксвагена». Сделала шаг к крыльцу и увидела, что там появился сам Игорь Дмитриевич Сапсанов, который, видно, решил меня встретить прямо у порога.

— Ну и лабиринты тут у вас, — громко заметила я, оглянувшись. — Если выпиваете на банкете, то, наверное, машину у ворот оставляете, а сами пешком?

— Привык, — уж как-то слишком отстраненно заметил Сапсанов. — Дочь… Вы только что приехали?

— Да, — ответила я, приближаясь. — Ваши охранники и подтвердят. Не ругайтесь на них, серьезные у вас ребята.

Он был каким-то не тем Игорем Дмитриевичем, с которым я разговаривала несколько часов назад. Все в том же костюме, но выглядел неряшливо. А лицо его словно кто-то смазал, как на рисунке, иначе и не скажешь.

— В дом, — скомандовал он и протянул мне руку, словно я сама не могла подняться по ступенькам.

Взяв меня за руку, он быстро пошел вперед, довел меня до лестницы, ведущей на второй этаж, повел наверх, и я еле поспевала за ним. В конце концов мы оказались в его кабинете.

Здесь стоял письменный стол, пара кресел, диванчик, столик, шкаф с книгами, шкаф-купе с чем-то еще. И растение в кадке в углу.

— Садитесь.

Я послушно опустилась на диванчик, а сам Игорь Дмитриевич так и остался стоять передо мной.

— Я… не понимаю! Как?! — вырвалось у него.

— Что случилось, Игорь Дмитриевич? — напряглась я.

— Ребята вам не сказали…

— Охрана ничего не объяснила, — подтвердила я.

— Ксению похитили.

— Чего?! — я тоже забыла про правила приличия. — Так вот почему мне чуть было руки не заломили при въезде…

— Это сюр какой-то, — пробормотал Сапсанов. — За пять минут до вашего приезда! Вы по пути никого не встретили?

— Кого… Встретила пару машин, разъехались спокойно… Да вы можете объяснить толком?

— У нас недалеко от дома автобусная остановка, — ответил Игорь Дмитриевич. — Ксения всегда приезжала домой в одно и то же время. Если задерживалась, то звонила, предупреждала. Или просила встретить. Или забрать. Недавно прислала сообщение, что подъезжает к дому.

Он молчал. Я не вторгалась в его паузу.

— Охрана видела, они и рассказали. Вышел один из моих ребят ей навстречу, чтобы на территорию пустить. Ей только дорогу осталось перейти.

Сапсанов зачем-то подошел к книжному шкафу, встал к нему лицом.

— Черный битый «жигуль». Грязный, как адова сковородка. Появился из ниоткуда — никто не успел заметить. Тормознул прямо на остановке. Как только дочь поравнялась с задней дверью, ее схватили, затащили внутрь и дали по газам. Похитили, понимаете вы?!

— А охранники-то что же, ничего не предприняли? — все еще не понимала я.

— Тупые, вот и не предприняли, — махнул рукой Сапсанов. — Да что теперь говорить… Тупые, понимаете? — повысил он голос.

Он почти кричал, а крика я категорически не терпела. Но, в силу профессии, мне приходилось видеть столько людей, которые выходили из себя, что я даже успела привыкнуть к этому. И мысленно научилась выключать громкие звуки, исходящие из чужого горла.

— Игорь Дмитриевич, — твердо сказала я. — Вы вызвали полицию?

— Не будет никакой полиции, — тихо сказал Сапсанов.

— Почему?

— Потому что они только этого и ждут.

Я молча следила за хозяином дома. Он не находил себе места.

— Послушайте, — Сапсанов выдвинул ящик стола, достал пачку сигарет, прикурил одну. — Я признателен вам, правда. Но больше в ваших услугах не нуждаюсь.

Это было довольно неожиданно.

Остановившись около окна, Сапсанов затянулся, и фиг его знает, какие картины проносились у него в голове.

— Дочери был нужен телохранитель, но вышло так, что на данный момент вы бесполезны, — добавил он.

Если бы похитили тетю Милу, то я бы не стояла у окна в ожидании.

— Но вышло так, что тут только я, — подала я голос. — Вы наняли меня работать телохранителем собственной дочери. Могу я чем-то помочь? — меня удивляло бездействие Сапсанова. Хотя откуда мне знать? Он мог уже принять какие-то свои меры. Но, блин, у него дочь похитили, а он стоит и курит! Курит и… держит себя в руках. Человек-скала.

— Хотите помочь? — посмотрел он на меня. — Бога ради, действуйте.

— Скажите, Игорь Дмитриевич, а у вас есть какие-то мысли или догадки?

— Нет, — отрезал он.

— Понимаете, — быстро заговорила я, боясь разозлить его, — сначала голова варит, а потом глаз замыливается. Сейчас у вас состояние первое. До второго пройдет какое-то время. И тогда момент уже будет упущен. Но сейчас, Игорь Дмитриевич, вы в состоянии номер один — «башка варит». Это значит, что вы способны думать в правильном направлении, и даже если ошибетесь, то все равно смысловое зерно в этом будет найдено, посажено и даже даст ростки, — а все потому, что память работает избирательно. И работает на вас. Вот пример: вы прикоснулись пальцем к подошве горячего утюга. Вы же отдернете руку? Это импульс, но он подсказывает верный путь. Так же и с памятью. Вспомните все, что вас волновало в последнее время в отношении дочери. И вы за что-то уцепитесь, где-то задержитесь. Увидите все так, как нужно, а если повезет, то поймаете истину и распутаете клубок.

Выдав этот спич, я в ожидании уставилась на Сапсанова. Он молчал. Да ладно, неужели я не смогла донести до него основную мысль?

— Распутаю истину и поймаю клубок… — задумчиво пробормотал Сапсанов. — А вы знаете, я попробую…

Я выдохнула с облегчением. Сумбурно я выражаюсь порой, конечно, но вот ведь понял человек все так, как надо.

— Но нельзя упускать время, — напомнила я. — Это надо делать сейчас, немедленно. Невзирая ни на что.

— А?.. Что делать? — словно очнулся Сапсанов.

Я взяла в руку сумку и пошла к выходу.

— Вы разрешили осмотреться, — напомнила я. — Тогда я начну. А вы пока обратитесь в полицию. Пока не поздно. От всей души советую. Или это сделать мне?

— Нет, — дернулся Игорь Дмитриевич. — Идите. Я сам.

Выйдя из кабинета, я оказалась в коридоре, стены которого были увешаны тарелочками с какой-то цветочной мазней. По пути сюда я этого не заметила. И ни одной души вокруг.

Первая же дверь, в которую я толкнулась после вежливого стука, оказалась той самой, за которой я очень хотела бы оказаться в первую очередь. Двуспальная кровать с пушистым покрывалом, разбросанные тетради на небольшом письменном столе. Над столом висела фотография. Блондинка с удлиненным лицом обнимала за плечи девочку лет пяти. На кончиках носов у обеих было что-то голубое, и я поняла, рассмотрев фото поближе, что это мороженое, которым они украсили себя на отдыхе.

Взгляд выцепил светло-коричневый край плюшевой обложки, видневшейся из-под постельного покрывала. Как будто кто-то впопыхах засунул книгу в кровать. Неужели тот самый дневник, о котором говорил Сапсанов?

Я вытянула книгу из-под покрывала и расправила на нем складки. Вот так. Ничего я здесь не видела, ничего не брала.

Встав лицом к окну, я раскрыла книгу. Эх, не ошибся отец, он прекрасно знает, чем живет его дочь. Это действительно был дневник. Только хроники событий там не было, кроме дат. Ксения все запечатлевала в виде изображений, а не словарных форм. Никаких «Славик — няшка, а я жить без него не хочу» я не увидела. Были наклейки какие-то, сорванные со стен остановок стикеры, обведенные черным маркером английские фразочки. И тут же — умело прорисованные черной гелевой ручкой человеческие лица с правильно наложенными тенями, грустью или искрами радости во взглядах, солнечными бликами в зрачках. Не однотипность, не толпа. Если эти рисунки сделала Ксения, то знал ли ее отец о том, что его дочь прекрасно владеет не только английским?