Глава 3

Да уж, хорошенький вечер культурного отдыха тогда получился. Ладно, воспоминания воспоминаниями, но надо двигаться домой. Надеюсь, хоть там все будет благополучно. И никаких глобальных перемен меня не ожидает.

Едва я открыла дверь квартиры, как меня окутал умопомрачительный аромат — казалось, невидимое облако приправ плыло по квартире: тут были и базилик, и орегано, и мята, и карри, и шафран, и смесь перцев, и кинза, и еще что-то неуловимое, но такое знакомое.

Я вдохнула это облако в себя, закрыв глаза. Потом приземлилась на пуфик и стала развязывать шнурки кроссовок.

— О, а вот и наша Женечка пришла. — Тетушка выглянула в коридор и смешно зашевелила бровями, пытаясь показать, что в комнате меня ждет встреча с гостями.

Я оглянулась на входную дверь, которую, видимо, слишком быстро закрыла, причем сразу на оба замка — и сама себе отрезала путь к отступлению.

— Мила, может, что-то нужно в магазине? У нас дома все есть? Соль там, хлеб, майонез? — Я панически искала выход.

Вот уж точно сейчас мне не хотелось видеть никаких гостей. Хотелось побыть в тишине и одиночестве, чтобы логически разложить по полочкам наш разговор с Ираклием и понять, что мне следует делать, чтобы его обезопасить. Это же не депутат какой или банкир, на которого охотятся бандиты. Это интеллигенция, с тонкой и ранимой душевной организацией и склонностью к капризам, как я успела уже заметить.

В мои мысли распахнул дверцу и ворвался ветерком голос тетушки:

— Ну какой майонез, Женечка, ты же знаешь, что я его делаю сама — взбиваешь яичко, только свежее, масличко, чуток соли и…

— Помню, помню, тетечка, — перебила я. — А что, без гостей сегодня никак?

— Нет, никак. Такие гости у нас редко бывают. Точнее, не были уже сто лет. Ты будешь очень рада, такой сюрприз! Такой сюрприз! — И Мила, сияя от восторга, как какой-нибудь самовар в музейной витрине, стала активно пропихивать меня в гостиную.

Так, если накрыт круглый стол, да в таком парадном месте, не иначе как сам губернатор Тарасовской области или мэр Тарасова к нам пожаловал, или на крайний случай — кто-то с телевидения. Это место для тетушки было признаком ее глубокого уважения.

Вот теперь мне стало любопытно — ради кого же Милочка достала свой хрусталь и парадный сервиз — молочного цвета тарелки, блюда и салатники с тонким бордовым узором, — доставшийся ей в наследство от бабушки, если не от прабабушки — такой он был старинный. К ним в тон были и столовые приборы — кажется, серебряные, вилки, ложки и ножи, ручки у которых были выполнены из чего-то странного, на ощупь напоминавшего застывшую эпоксидную смолу — тоже молочного цвета, с бордовым кончиком, из которого струился узкой лентой необыкновенный узор. Мне нравилось им любоваться и удивляться работе незнакомого мастера, сотворившего такую красоту на обычной посуде.

С любопытством я сначала заглянула в приоткрытую дверь, а потом смело шагнула в зал — как-никак это я здесь живу, а не гости.

За столом, на котором была не только самая красивая, дорогая тетушкиному сердцу посуда, но и кружевная скатерть, льняные салфетки в тон, букетик в вазе, сидели двое. Как раз из-за того самого букетика выглядывало странное и непонятно откуда знакомое лицо в конопушках — точнее, пол-лица — мужское.

Женщина, кажется, ровесница Милы, поднялась из-за стола и пошла ко мне навстречу с широко раскинутыми руками, радостно причитая, если можно так, конечно, сказать:

— Женя, как же ты выросла! Какая красавица! — Женщина меня обняла, я опешила, но слегка приобняла в ответ, почти не касаясь ее плеч.

Не очень я люблю вот такие знаки внимания. Видимо, профессиональная деформация. Всегда думаю о безопасности и о намерениях того, кто ко мне подходит. Мало ли что он в меня воткнуть задумает или брызнуть чем.

Но дородная женщина ничем не брызнула, никакого вреда мне не причинила, лишь продолжала квохтать, как наседка, восхищаясь то моими формами, то прической, то ростом.

— Только уж больно худенькая, Мила! Ты ее совсем не кормишь, что ли? Неужели при твоих кулинарных способностях любимую племянницу ты голодом моришь?

Пока тетушка думала, что на это можно ответить, голос подал парень из-за букета:

— Ой, мама, да когда Евгешка толстой-то была?

«Евгешка!» — в моей голове, словно салют взорвался и разлетелся на тысячи искр.

Так вот кто у нас в гостях — заклятый друг детства — Тимур. Эх, и поколотила я его в свое время. Дружить мы были обязаны, точнее, взрослым хотелось, чтобы мы дружили. Мила и Олеся Евгеньевна — его мама, которую я сейчас лицезрела перед собой, были старыми приятельницами, дружили с детства, называли себя сестрами и все мечтали, что когда-то станут ими по-настоящему. Породнятся, поженив нас с Тимуром. Но этим мечтам, к счастью, сбыться было не суждено. Потому что гостила я у Милочки в Тарасове всего раз в году, да и то не так долго, как ей хотелось бы, а большую часть времени была с родителями. Это уже потом, когда мамы не стало, а отец как-то слишком поспешно нашел ту, с кем будет в горе и в радости, я не глядя рванула в Тарасов к тетушке, в то место, которое меня согревало даже только воспоминаниями о нем.

А в детстве, хоть и раз в году бывая здесь, я находила себе кучу интересных занятий, множество приятелей, и времени появляться в квартире у меня было мало, и противного Тимура, жившего рядом, я видела тоже столько же.

Хотя, глядя сейчас с высоты своего возраста, я понимала, что он не был уж противным в прямом смысле этого слова. Он был какой-то изнеженный, что ли, не спортивный, занимался бальными танцами, играл на фортепиано. Ну скажите, какому настоящему пацану все это понравится? Сразу понятно — только маменькиному сынку и хлюпику. А с такими дружбу я отродясь не водила. Сама была похлеще некоторых пацанов.

Хотя я слишком строга к Тимуру, вообще-то с ним можно было поиграть в волейбол через уличную сетку, иногда за компанию он играл с нами в вышибалы или штандер. Но когда мы собирались кататься на велосипедах или исследовать новые места, он обязательно сдавал нас взрослым. Может, не специально, но сдавал. Вот скажите мне, кто так отпрашивается?

В этот момент раздалась именно та фраза, которая сейчас крутилась у меня в голове. И произнес ее не кто иной, как Тимур, да еще тем же детским голоском, изображая самого себя в раннем возрасте:

— Мам, а можно я пойду с девчонками бомжей погоняю?

Все рассмеялись. Кажется, я что-то пропустила, пока вспоминала детские годы, заклятый друг о них начал рассказывать.

К нему подключилась Олеся Евгеньевна:

— Конечно, я тебя никуда не пустила. Вот уж придумали себе забаву!

— Да, Женечка всегда заводилой была, — вспомнила Мила.

Я тоже, подумав об этом времени, включилась в беседу:

— Олеся Евгеньевна, так нам ведь интересно было, как они там живут, что делают?

— Ага, а потом нашли бы вас где-нибудь по частям. Украли бы, убили. И ищи-свищи, — Милочкина подруга взмахнула рукой так, словно перед ней были не взрослые самостоятельные люди, а все те же подростки из давних лет.

— Ну, Леся, не нагоняй страху. Все же живы-здоровы, вон в каких красавцев превратились. Тимурка — жених настоящий, а Женечка…

Я поняла, что теперь нужно резко сменить тему, иначе разговор свернет совсем в ненужное мне русло.

Я перебила тетушку, хотя прекрасно знала, что она этого ох как не любит, и обратилась к другу детства:

— Тим, а помнишь, как ты нас всех напугал? Впервые в жизни, наверное!

— Еще бы, такое забудешь! Ты ж меня в тот раз и поколотила от души.

— Как напугал? — всполошилась Милочка.

— Как поколотила? — присоединилась к ней Олеся Евгеньевна.

— Мы поехали кататься, — начал Тимур, — но уже поздновато для дальних прогулок было. Я еле у тебя отпросился, хотя знал, что девчонки на окраину Тарасова собираются — туда, где лесок. Там красотища, трава — мне по пояс была, а в небо смотришь — и взлететь хочется.

— Вот, ты тогда, наверное, тоже на небо и засмотрелся, когда через трубу перелетел вверх тормашками.

— Это я уже от испуга, только вам не признался. Уже темнело. Дома мне влетело бы, если в десять я в своей кровати не лежал.

— От испуга он, — возмутилась я. — Это у нас испуг был!

— Так что произошло, о чем мы не знаем? — чуть ли не в один голос воскликнули тетушка с подругой.

— Короче, мы приехали в лесок, а там же через овраг спускаться нужно, походили, полюбовались. В саму гущу не пошли — смеркалось уже. Как вдруг этот товарищ, — я возмущенно кивнула в сторону Тимура, — говорит: «Девчата, а вы знаете, кто здесь водится?», да еще таким голосом, от которого мурашки, и продолжает: «Моя мама говорит, что здесь…»

— Ага! Вы мне и договорить не дали, перебили и скорей собираться начали, да еще и меня торопили, — продолжил эту историю Тимур. — Мы быстрей по великам, у меня цепь слетела, еле поставил — все пальцы черные, липкие, с руля постоянно сползают. А потом так педали крутил, что трубу не заметил и через нее вместе с великом перелетел. Точно, как птица!

— Ага! Птица-говорун! Только ни умом, ни сообразительностью эта птица не отличалась в тот вечер. Едем, а он все галдит: «Моя мама сказала… Моя мама сказала… Сказала, что там…» Тьфу! Как вспомню, так до сих пор прибить хочется, — я шутливо замахнулась на Тима и продолжила эту историю: — Я уже и про дикого медведя подумала, и про волка, и про оборотней, и даже мысли о маньяках в голову полезли. Эх, как мне домой хотелось! Мы так никогда в жизни не гоняли.