— О, ты здесь? А я и не знала, — делая невинное лицо, проговорила Ветерок. — Ты же вечно меня бросаешь.

— Нечем заняться?

— Ты про себя? Это ж ты в постели валяешься не я, — тон у Ветерка был откровенно издевательский, и Сьерре хотелось ее придушить.

— Уйди отсюда!

— Я не хочу. Это моя хижина.

— Не твоя, а моя. Я здесь старшая! — прорычала Сьерра и преодолевая жгучую боль, встала на ноги.

Ветерок сдвинула брови и противно надула губы.

— Хижина принадлежит нам обеим. А он был и моим отцом тоже. И любил меня не меньше тебя.

Не в состоянии больше сдерживать боль, Сьерра рухнула спиной на кровать. Ветерок подняла брови и с раздражающим беспокойством бросилась к сестре.

— Сьерра! Ты ранена! Не волнуйся, я смогу позаботиться о тебе.

Раненая ликантропка хотела было рассмеяться этой дурочке в лицо, но смех застрял у нее в горле, и единственное, что она смогла, — это пронзить ее взглядом, полным злобы и презрения. Больше всего на свете ей сейчас хотелось бы порвать ту связь, которая делала их сестрами, уничтожить их общие воспоминания и заставить ее убраться из своей жизни раз и навсегда.

— Оставь меня в покое, — медленно проговорила она и снова накрылась одеялом с головой. Если бы кости Сьерры могли кричать, их крик, наверное, и на небе бы услышали. Так ей было больно. — Мне наплевать, любил тебя отец или нет. Он умер. А я тебя никогда не любила!

— Это неправда!

— Я никогда по-настоящему не заботилась о тебе, Ветерок. Никогда. И не собиралась этого делать, — в словах Сьерры сквозили холод и желчь. — Уходи, очень тебя прошу.

— А вот возьму и уйду! И ты будешь в этом виновата!

— Хватит мне угрожать. Уйди! Сделай хоть что-нибудь. Уйди и больше не возвращайся!

Дав волю своей ярости, Сьерра чувствовала себя так, будто наконец-то вытащила лезвие, которое давно и глубоко сидело в ране. Небывалая легкость, а потом пустота. Голова была такой тяжелой, словно череп набили свинцом. Боль перешла в тупое онемение. Ликантропка прикрыла глаза, и сон, которому она не могла или не хотела сопротивляться, унес ее в иные миры.

Когда она проснулась, стояла глубокая ночь, а ее раны почти зажили. Кожа была в синяках и пульсировала, но она явно шла на поправку, о чем можно было судить по голоду, который сковал ее внутренности. Сьерра, кряхтя, поднялась и, стараясь не производить шума, направилась в угол, где хранились зерна, хлеб и вяленое мясо.

У нее было странное ощущение, что эти раны и этот странный лихлорадочный голод не имели к ней никакого отношения. Будто ее тело было чем-то отдельным, чужим.

Она с усердием жевала мясо, будто вымещая в этом куске остатки своей злости и разочарования, когда вдруг почувствовала отсутствие чего-то или кого-то. Ветерок! Во рту у Сьерры пересохло, мясо колом встало в глотке. Подкатила тошнота. Стало холодно. Сьерра завернулась в одеяло и принялась обдумывать произошедшее. Ветерок была, конечно, дурочкой, но не настолько же отмороженной, чтобы и правда уйти насовсем. Наверное, болтается по хижинам своих друзей. С другой стороны, какое это имело значение для нее, для Сьерры? Она ведь не лгала, когда говорила, что хочет, чтобы ее не было. То, что испытывала Сьерра, не было чувством вины. Но волнение не давало ей покоя и острыми шипами кололо под кожей. Хотела она этого или нет, но Ветерок была ее ответственностью, и ее долгом было следить за ней. Когда отец был жив, он часто говорил, что они с сестрой — потомки Фернера, любимого воина богини Селены, для которого долг был превыше всего на свете. Да, Ветерок была для нее не более чем обузой. Но случись с ней что, винить будут ее, Сьерру. Что не выполнила свой долг. Что опорочила честь предков.

Думая об этом, Сьерра кружила по комнате, чувствуя боль, которая с каждым шагом отзывалась в ребре. Остановилась, силой надавила большим пальцем место ушиба. Признаваться даже себе самой в том, что она волнуется, ликантропке не хотелось. Нет, она не волновалась. Просто странно, что эта дурочка не вернулась, как обычно бывало после ее выходок, когда она в слезах принималась карабкаться на дерево или пряталась за камнями. Сьерра втянула носом воздух. След сестры, наверное, уже не был свежим, но она могла бы найти его, если бы захотела. Раздраженная, она поморщилась, накинула плащ и решила пойти на поиски. Спать все равно уже не хотелось, да и делать было нечего. Выйдя в темноту ночи, ликантропка направилась сквозь спящую деревню в сторону леса, невольно обходя палатку провидца. Нестор не нравился ей, но в эти минуты она внутренне сочувствовала ему. Ее ноша была тяжелой, но не шла ни в какое сравнение с той, которую вынужден был нести этот бледный худой мальчик, от видений которого зависели все они.

Главное, никто, казалось, по-настоящему не верил, что он сможет их спасти. Сьерра пожала плечами, как будто вела диалог с незримым собеседником. Если они были обречены на смерть, она предпочла бы погибнуть, защищая свой народ, а не затеряться среди далеких дорог, обремененная неудачами и потерями. Она чувствовала, как след Ветерка то появляется, то снова теряется между опавшими листьями и звериными следами. Не знай она ее так хорошо, наверное, сбилась бы со следа. Ветерок шла как обычно, руководствуясь интуицией, куда глаза глядят. У ручья, где, возможно, сидела сестра, Сьерра остановилась. Она не чувствовала усталости, но чувствовала, как внутри начинает с новой силой разгораться бешенство.

Никогда еще до этого Ветерок не заходила так далеко. Никогда еще она не позволяла себе не вернуться к ночи. У поляны запах девчонки стал сильнее. Сьерра взглянула на свои ботинки: они были полны мокрой грязи. Ликантропка вздохнула, подняла глаза и вдруг увидела старое дерево, рядом с которым лежала какая-то фигура. С трудом сдерживая бешено колотящееся сердце, Сьерра приблизилась к ней. Ветерок была не похожа на себя. Она выглядела как тряпичная кукла. Окровавленные волосы прилипли к лицу, губы синие. Хуже всего были глаза. Красные, как кровь, они были направлены к небу и не выражали абсолютно ничего.

— Ветерок! — завыла Сьерра.

Мгновение она ждала, что сестра со смехом встанет, вытрет кровь и как обычно скажет какую-нибудь глупость про сестринскую любовь. Но та продолжала лежать, не шевелясь. Когда Сьерра подошла поближе, она поняла, что щеки сестры заледенели. Мышцы ликантропки напряглись, из сердца по всему телу разлилось что-то — то ли ярость, то ли боль. Хотелось бежать, рвать, кусать, драться, но с кем? Дрожащими руками Сьерра убрала прекрасные рыжие волосы с лица сестры и рыдая, позвала ее по имени. В какой-то момент ей даже захотелось позвать отца, как будто мертвые могли слышать. Сьерра наклонилась к лицу сестры и почувствовала едва заметное дыхание. Она дышала, она все еще дышала! Ликантропка хотела поднять сестру, но тут заметила, что шея девочки была как-то странно, неестественно скручена. Охваченная горем и отчаянием, она бросилась на землю и заплакала. Счастье, это продолжалось недолго. Через несколько минут Сьерра встала и резким движением вытерла слезы.

— Я найду подмогу, Ветерок. Идиотка! Даже не думай умирать! Ты не имеешь права сдаваться, глупая, глупая дуреха!

Холодный лунный свет сиял, отражаясь в каплях росы и тускло освещал листья деревьев. Для ночного леса это было такое распространенное явление, что Сьерре потребовалось некоторое время, чтобы понять, что это значит. Желудок девушки свело, по спине пробежала дрожь. Она посмотрела на пустое черное небо, похоже на гигантскую зияющую пасть. Свет падал не сверху… Девушка обернулась, и тело ее затрясло крупной дрожью, как при судороге. Перед ней стояла Селена. У нее был человеческий облик, темная кожа и длинные волосы, небрежными прядями рассыпанные по плечам. Но по свету, который излучали ее глаза, было ясно: это была она. Черты лица Селены были мягкими, женственными, но при этом оно выражало столько гнева и презрения, что, глядя на него, Сьерре хотелось провалиться сквозь землю, зарыться в грязи, съежиться, лишь бы не видеть этого. Но даже этого она не могла сделать. Сила Селены, скрытая за хрупкой внешностью, была такой мощной, что ликантропка ничего не могла поделать. Вытянув шею, она украдкой взглянула на сестру. Та продолжала лежать, волосы, испачканные в крови и грязи, глаза пустые и мертвые, ничего не выражающие. Лицо мягкое и расслабленное. Ни намека на то напряжение, которое бывает в лицах тех, кто пытается вырваться из холодных лап смерти. В сознании Сьерры пронеслась горькая мысль, что никогда, никогда больше эти глаза не загорятся.

И тут, с удивлением слыша себя саму, Сьерра заговорила. Никогда еще она не говорила так ясно, твердо и искренне.

— Пожалуйста, спасите мою сестру, — проговорила она.

Она знала, что их богиня обиделась на них и в глубине души не ждала от нее ни ответа, ни тем более помощи. «Сейчас она уйдет и станет такой же далекой, как свет самой дальней звезды», — подумала она.

Однако что-то в ее словах тронуло богиню. Может быть, интонация Сьерры или то сквозившее отчаяние, которое шло прямо от сердца. Так или иначе, Селена на мгновение задумалась, а потом направилась в сторону ликантропки. По мере того, как она медленно приближалась, свет становился все ярче и ярче. Смотреть на нее было больно, и Сьерра старалась не поднимать взгляда выше ног богини. Тем временем та подошла к Ветерку, и старшая сестра с неохотой отстранилась, задержав дыхание.