— Это правда. — Я отхлебнул кофе.

— Круто! Где?

— На заднем сиденье такси. Я в Вест-Виллидж. Заезжайте забирайте?

Через двадцать минут позвонили в дверь. Я раздернул шторы в гостиной — из окна прекрасный вид на парадное крыльцо. А вот и Хоппер: в том же пальто, в тех же потертых джинсах и «конверсах». Нахохлившись на ветру, он курил сигарету.

Открыв ему дверь, в суровом свете дня я разглядел, что, хотя волосы у него сальные, а глаза запали с перепоя, перетраха и невесть чего еще, пацан симпатичный. Непонятно, как мне удалось не заметить сразу. Это было очевидно, как серебристый элеватор, пронзивший небеса на кукурузном горизонте. Пять футов десять дюймов или около того, чуть ниже меня, тощий, с захудалой бороденкой и резкими прекрасными чертами байронического актера пятидесятых, из тех, что плачут, напиваясь, и умирают молодыми.

— Эй, — улыбнулся он. — Я за телефоном.

Ясно, что он вообще не помнил, как провел вечер накануне; рассматривал меня, будто никогда в жизни не видел.

— Я понял.

Я попятился, пропуская его; смерив меня взглядом и, надо думать, решив, что с ножом я не наброшусь, он сунул руки в карманы пальто и вошел. Я закрыл дверь, направился в гостиную, ткнул пальцем в телефон на кофейном столике.

— Спасибо, мужик.

— Не стоит. Итак. Что ты делал в пакгаузе?

Он вздрогнул.

— В Чайнатауне. Ты же Хоппер, да?

Он открыл было рот, но смолчал и стрельнул глазами на дверь у меня за плечом.

— Я журналист, расследую смерть Александры Кордовы. — Я указал на книжный шкаф. — Вон прошлые мои работы, если интересно.

С сомнением во взоре он приблизился к шкафу, выудил «Кокаиновые карнавалы» и зачитал:

— «Увлекательное, мастерское расследование многомиллиардного наркобизнеса и миллионов жизней, пожранных и искалеченных его смертоносной машинерией». — Покосился на меня. — Эпичненько.

В голосе сарказм.

— Стараюсь.

— А теперь будешь писать про Александру.

— Зависит от того, что выясню. Что ты знаешь?

— Ничего.

— Как ты с ней связан?

— Никак не связан.

— А зачем влез в пакгауз, где она умерла?

Он не ответил, молча поставил книгу на полку. Перебрав еще несколько книжек, обернулся, снова сунул руки в карманы.

— И на какой журнал ты работаешь? — спросил он.

— На себя. Все, что ты скажешь, может остаться между нами.

— Как адвокатское неразглашение?

— Один в один.

Он скептически усмехнулся, но затем лицо его вытянулось. Я не впервые видел такую гримасу. Ему до смерти хотелось поговорить, но он размышлял, можно ли мне доверять.

— Часок свободный найдется? — тихо спросил он, потирая нос.

12

Следом за Хоппером я поднялся по лестнице в квартиру № 3Б грязной малоэтажки на Ладлоу-стрит. Бросив серое пальто на шезлонг, Хоппер удалился в заднюю спальню — где, похоже, не было ничего, только матрас на полу, — а меня оставил у двери.

Крошечную квартирку пропитал затхлый кумар ночлежки.

Продавленный зеленый диван у дальней стены покрывало синее ватное одеяло — кто-то там недавно рухнул и, быть может, буквально. В блюдце на кофейном столике — извержение окурков; рядом папиросные бумажки, пачка табака «Золотая Вирджиния», открытый пакет шоколадного печенья «Чипсы эгей!», помятый журнал «Интервью» [«Интервью» (Interview, с 1969) — журнал, основанный американским поп-художником Энди Уорхолом и британским журналистом Джоном Уилкоком, публикует яркие интервью крупных фигур современной культуры.] с какой-то истощенной старлеткой на обложке. Вчерашняя футболка «ВСЕ ПОЗАДИ» валялась на полу вместе с белой фуфайкой и еще какими-то шмотками. (Словно стараясь избежать этой свалки, за спинку второго шезлонга из последних сил цеплялась пара черных женских колготок.) Стену поцеловали девичьи губы в черной же губной помаде. Акустическая гитара притулилась в углу возле старого туристского рюкзака — поблекший красный нейлон покрыт каракулями.

Я подошел и прочел: «Если потерян, верните вместе с содержимым Хопперу К. Коулу, 57555, Южная Дакота, Миссия, Тодд-стрит, 90».

Хоппер Коул из Южной Дакоты. Далеко от дома забрался пацан.

Выше, рядом с лос-анджелесским телефоном некой Джейд и от руки нарисованным глазом Гора, было написано: «Но ливень вот-вот, и с ним боль придет, и мне от них не спастись. Я порой устаю, но знаю, что мне остается одно. Идти дальше».

Поклонник «Лед Зеппелин», значит. [«Но ливень вот-вот, и с ним боль придет, и мне от них не спастись. Я порой устаю, но знаю, что мне остается одно. Идти дальше». Поклонник «Лед Зеппелин», значит. — Цитируется песня Джимми Пейджа и Роберта Планта «Идти дальше» («Ramble On») со второго альбома английской рок-группы Led Zeppelin — «Led Zeppelin II» (1969).]

Хоппер вернулся из спальни с коричневым конвертом. Опасливо протянул его мне.

Адресовано ХОППЕРУ КОУЛУ, ЛАДЛОУ-СТРИТ, 165, 3Б — нацарапано сплошь заглавными, черным маркером. Проштемпелевали и отправили из Нью-Йорка, штат Нью-Йорк, 10 октября текущего года. В этот день гардеробщица «Времен года» последней видела Александру Кордову. В обратном адресе имя не значится — только «МОТТ-СТРИТ, 9», адрес пакгауза, где нашли тело.

Я удивленно посмотрел на Хоппера, но тот ничего не сказал, лишь пристально разглядывал меня, словно это проверка и я должен ее пройти.

Я вытащил то, что лежало в конверте. Плюшевая обезьяна, старая, свалявшийся бурый мех, из глаз повылезали нитки, лишь половина красного фетрового рта, шея обмякшая, — наверное, некое дитя ее душило. Обезьяна вся была в засохшей красной грязи.

— Это что? — спросил я.

— Раньше не видел? — спросил он.

— Нет. Это чье?

— Без понятия. — Он отошел, отбросил синее одеяло и сел на диван.

— А кто прислал?

— Она.

— Александра.

Он кивнул, подался вперед, сцапал упаковку папиросных бумажек, вытащил одну.

— Зачем? — спросил я.

— Пошутила неудачно.

— То есть вы все-таки дружили.

— Да не то чтобы, — сказал он, потянулся через стол и нашарил «Мальборо» в кармане серого пальто. — Не дружили. Скорее были знакомы. И даже это перебор.

— Где вы познакомились?

Он откинулся на спинку дивана, выбил себе сигарету из пачки.

— В лагере.

— В лагере?

— Ага.

— В каком еще лагере?

— В лагере терапии дикой природой «Шесть серебряных озер» в Юте. — Он глянул на меня, смахнул челку с глаз, принялся потрошить сигарету, отодрал фильтр. — Наверняка же слышал об этом первокласснейшем заведении?

— Нет.

— Многое пропустил. Если есть дети, очень рекомендую. Особенно если хочешь вырастить из ребенка великого американского маньяка.

Я даже не пытался скрыть удивления:

— И ты познакомился с Александрой там?

Он кивнул.

— Когда?

— Мне было семнадцать. А ей типа шестнадцать. Лето две тысячи третьего.

То есть Хопперу и впрямь двадцать пять.

— Подростковая терапевтическая байда и надувалово, — продолжал он, рассыпая по бумажке «Золотую Вирджинию». — Обещают помочь вашему беспокойному подростку — на звезды будет глазеть, спиричуэлы у костра распевать. На самом деле стая бородатых дебилов командует психанутыми малолетками — и я таких психанутых в жизни не видал. Булимички, нимфоманки, кто-то тырит пластиковые ножики с обеда и вены себе пилит. Что там творилось — не поверишь. — Он потряс головой. — Большинству родители так прокомпостировали мозги, что там тремя месяцами «дикой природы» не обойдешься. Их только реинкарнация спасет. Помереть и вернуться кузнечиком или хоть сорняком. Что угодно лучше, чем эта мука, которая им досталась просто за то, что родились.

Говорил он со злым вызовом — не о товарищах по несчастью, надо думать, а о себе. Я обогнул белую фуфайку на полу, подошел к шезлонгу, по которому отчаянно всползали колготки, и сел.

— Хрен его знает, где они нашли этих вожатых, — сказал Хоппер, всунув фильтр в самокрутку, и наклонился лизнуть бумажку. — Небось, в одиночках Рикерс-Айленда. Там был один такой жирный азиатский пацанчик, Орландо. Так они его натурально пытали. Он был из этих, рьяных баптистов, вечно у него Иисус то, Иисус се. Они его голодом морили. Парень за всю жизнь десяти минут не провел без «Твинки» во рту. Не поспевал за остальными, заработал солнечный удар. А они все равно велели ему искать силу в душé, просить Господа о помощи. А Господь занят был. Помочь ничем не смог. Какой-то «Повелитель мух» на стероидах. У меня до сих пор кошмары.

— А ты как там оказался? — спросил я.

Он раскинулся на диване, усмехнулся. Сунул самокрутку в угол рта, поджег. Вдохнул, поморщился, выдул длинную дымовую струю.

— Дядька мой, — пояснил он, вытянув ноги. — Я мотался с маманей по Южной Америке, она тогда на одной миссионерской секте крышей поехала. Я слинял. Дядька живет в Нью-Мексико. Нанял какого-то бугая, чтоб меня нашли. Я вписывался у друга в Атланте. Как-то утром сижу хлопья ем. Подкатывает такой бурый фургон. Если б Смерть на тачке разъезжала, она бы вот эту себе купила. Окон нет, только два маленьких в задней двери, и вот сразу видно, что там какого-то невинного ребенка похитили и типа обезглавили. Раз-два — и я уже в фургоне с медбратом. — Он тряхнул головой. — Если этот чувак — медбрат с дипломом, я тогда, сука, в конгрессе заседаю.

Он помолчал, затягиваясь.

— Отвезли меня на базу в Спрингдейле. Национальный парк «Сион». Две недели тренируешься с другими такими же чеканутыми, индейские ловцы снов плетешь, слюной сортиры оттираешь — жизненно важные, знаешь ли, навыки. Потом отряд идет на десять недель в поход по глуши, с остановками на шести озерах. С каждым озером ты типа все ближе к Господу и самоуважению, но это херня, на самом деле ты все ближе к психопатии, потому что мозг тебе компостируют мощно.