Канцелярские принадлежности, интерьерный каталог «Поттери Барн», россыпь мятных карамелек.

Я перешел к шкафчикам с картотекой у задней стены. Все заперты, ключей не видать.

Сходил к двери и выглянул в коридор.

Пусто, если не считать двух медсестер напротив главного входа в «Дайкон».

Из-за Норы меня по-любому отсюда выставят. Можно и сыграть камикадзе. Ириска взялась грызть игрушечный хот-дог прямо у меня на ноге. Одна медсестра осеклась и удивленно глянула на нас.

Я швырнул игрушку через весь кабинет — хот-дог застрял в листве гигантской кукурузы на окне, Ириске предстоит восхождение на шесть футов по стволу — и опять выглянул.

Медсестры тихонько переговаривались. Я выскользнул в коридор и нырнул в боковую дверь.

Очутившись снаружи, я направился в «Страффен».

Клинику опять объяла тишина, только немногочисленные опоздавшие шли в столовую. Я быстрым шагом одолел газон и направился к крыльцу, где курили и болтали пациенты, лишь скользнувшие по мне глазами. Внутри я устремился к лифтам.

В лифте нажал «3». Кнопка не загорелась.

Нужен какой-то код. Я уже собрался выйти, но тут в лифт шагнула седовласая женщина, взглядом приклеившаяся к «блэкберри». Не подняв на меня глаз, она набрала на панели четыре цифры. Не помогло, — очевидно, потому, что я нажал кнопку. Женщина нахмурилась, нажала «сброс», снова набрала код, и двери закрылись. Мы стали подниматься. Женщина нажала «6». Я шагнул ближе и опять попробовал «3». На сей раз получилось.

Женщина обернулась и с любопытством меня оглядела.

Двери открылись на третьем этаже. Я вышел, чувствуя, как она недоумевает, кто я такой, но двери закрылись, не успела она хоть слово сказать.

Я был один.

Третий этаж «Страффена» как две капли воды походил на второй, только неоновые потолочные лампы розовее, линолеум глянцевее, а стены выкрашены мятной зеленью. В оба конца тянулась череда черных дверей. Кабинеты врачей. Я зашагал по коридору, читая таблички с именами. Слышались приглушенные голоса и бамбуковые дудки — музыка, какую включают в спа во время массажа. Посреди коридора на банкетках под окном растянулись двое юношей; оба строчили в блокнотах.

На меня они не обратили внимания.

Я отыскал табличку «АННИКА ЭНГЛИ, доктор медицины». Легонько постучал, ответа не услышал и повернул ручку. Заперто. Я вернулся к юношам.

— Простите? — сказал я.

Они испуганно подняли взгляд. Один блондин — на нежном лице неуверенность. Другой краснолицый, рябой и в темных кудряшках.

— Вы не могли бы мне помочь? — продолжал я. — Здесь прежде была гостья, Александра Кордова. Вы ее не знали?

Блондин нерешительно посмотрел на шатена:

— Нет. Но я только поступил.

Я повернулся к шатену:

— А вы?

Тот медленно кивнул:

— Да. Слыхал про нее.

— Что вы слыхали?

— Что здесь лежала дочь Кордовы. Всё.

— Вы ее видели? Знакомы с ней?

Он покачал головой:

— Она была «серебряный код».

— Что такое «серебряный код»?

— Интенсивная терапия. Они живут в «Модсли» [Они живут в «Модсли». — Корпус назван, по всей видимости, в честь одного из двух британских Модсли, имевших отношение к психиатрии, однако располагавшихся по разные стороны баррикад: Генри Модсли (1835–1918) был видным английским психиатром, сторонником теории дегенерации, автором множества статей по психиатрии и мизогинистом; Роберт Джон Модсли (р. 1953) — британский серийный убийца, чьими жертвами стали четверо взрослых людей, из них трое — в тюрьме, где Модсли отбывал наказание за первое убийство.].

— Прошу прощения, — раздался мужской голос у меня за спиной. — Я могу вам помочь?

Я обернулся. На меня смотрел низенький толстяк с густой бурой бородой.

— Надеюсь, — ответил я. — Я ищу свою дочь, Лису.

— Пойдемте.

С застывшей сердитой улыбкой он повел рукой — мол, отойдите от пациентов. Я благодарно им кивнул и следом за толстяком свернул за угол.

— На этот этаж вход воспрещен всем, кроме гостей и врачей. Как вы сюда попали?

Я как можно смятеннее объяснил, что приехал к Пул на экскурсию по клинике, а моя дочь потерялась.

Оглядев меня с превеликой неприязнью — впрочем, похоже, купившись на мой идиотизм, — он подошел к какой-то двери и позвенел ключами. Толкнул дверь, включил свет.

— Пожалуйста, подождите здесь со мной. Я переговорю с Элизабет.

— Я, вообще-то, знаю дорогу. Я сам вернусь.

— Сэр, немедленно зайдите в кабинет, или я вызову охрану.

Судя по табличке, звали его Джейсон Элрой-Мартин, д. м. н. Я вошел, сел на кожаный диван, а доктор, заводясь все больше, принялся названивать по телефонам из списка контактов на стене, возле его медицинского диплома Университета Майами. Оставив Пул два сообщения, он наконец до нее дозвонился, и его лицо (то, что от лица оставалось, — борода густо покрывала щеки) тотчас гневно побагровело.

— Он прямо передо мной, — сказал доктор, сверля меня глазами. — Разговаривал с двумя сто семнадцатыми. Когда они в вольной форме вели дневники. Да. Да. — Он помолчал, послушал. — Легко.

Он повесил трубку, откинулся на спинку офисного кресла, переплел пальцы.

— Я свободен? — спросил я.

— Вы сидите здесь.

И хмурился, пока в кабинет не постучали.

Дверь открылась, явив взору двух здоровенных охранников.

— Скотт Бэ Макгрэт, — произнес один, — вы идете с нами.

Он произнес «Б» — обозначавшее мое второе имя, Бартли, — и это не сулило ничего хорошего.

17

Они сопроводили меня в службу безопасности — приземистый бункер из шлакоблоков на опушке, поодаль от прочих корпусов. В голом вестибюле за стеклом сидел жабоподобный дежурный. Меня провели мимо кабинетов с мельтешащими мониторами: на всех дерганые черно-белые снимки коридоров и аудиторий.

— А теперь будете пытать водой? — осведомился я.

Они пропустили это мимо ушей. Мы остановились у открытой двери в конце.

В комнате, обшитой фанерой, на складном металлическом стуле посреди желтого ковра сгорбилась Нора. По счастью, из образа она вышла — грызла ногти и распахнутыми глазами следила за багровой Элизабет Пул, а та возвышалась над нею, практически излучая термоядерный жар. Рядом на краешке стола примостился высокий седеющий человек в глаженых брюках хаки и ослепительно-голубом свитере.

— Скотт, — промолвил он, поднявшись и протянув мне руку. — Я Аллан Каннингэм. Президент «Брайарвуд-холл». Очень приятно познакомиться.

— А мне еще приятнее.

Он улыбнулся. Бывают такие лучезарные люди — не просто чистенькие, но надраенные, с безупречной кожей, какая обычно встречается лишь у младенцев и монашек.

— Итак, Нора, — произнес он, улыбаясь ей сверху вниз (и она даже улыбнулась в ответ), — сегодня, я так понимаю, выступает под псевдонимом Лиса. Она как раз поведала нам, что вы не потенциальные клиенты, как утверждалось прежде, а в обход закона ищете сведения о нашей бывшей гостье.

— Совершенно верно, — подтвердил я. — Об Александре Кордове. Она сбежала из-под вашей опеки и спустя десять дней умерла. Мы выясняем, не было ли в клинике нарушений, прямо повлекших за собой ее смерть.

— Нарушений не было.

— То есть вы признаете, что Александра Кордова у вас лечилась.

— Ни в коем случае. — Улыбка до ушей давалась Каннингэму с явным трудом. — Но могу сказать, что никаких нарушений безопасности у нас не случалось.

— Если Александре разрешили уйти среди ночи с неопознанным мужчиной, почему клиника на следующий день сообщила о ее пропаже?

Он, кажется, разъярился, однако смолчал.

— Она была «серебряный код». Отделение интенсивной терапии. Им не разрешают уходить без сопровождения. Значит, кто-то в клинике лоханулся.

Каннингэм глубоко вздохнул:

— Мистер Макгрэт, у нас не государственная больница. Вы подпадаете под законы о противоправном вторжении. Я могу вас обоих отправить в тюрьму.

— А вот и нет. — Я расстегнул молнию на кармане и вручил Каннингэму сложенную брошюру. — Как видите, мы с Норой не только обеспокоены судьбой Александры, но также приехали распространять информацию о нашей религии, на что имеем полное право в соответствии с прецедентом «Марш против штата Алабама». По решению Верховного суда, согласно первой и четырнадцатой поправкам к Конституции, законы о противоправном вторжении не применимы к тем, кто распространяет религиозную литературу даже в частных владениях.

Каннингэм полистал старый буклетик «свидетелей Иеговы».

— Мило. Очень мило, — сказал он. — Вас проводят с территории. Я подам жалобу в полицию. Если я узнаю, что вы или ваши друзья — в том числе человек, который спит в машине, — снова пытались проникнуть в клинику, вы сядете за решетку.

Он смял брошюру и неплохим броском — попал по ободу — отправил ее в мусорную корзину у двери. Я уже собрался было поблагодарить его за то, что уделил нам время, но меня отвлекло внезапное движение в окне у него за спиной.

По тропинке, огибая безлюдную стройку, неслась женщина в сиреневой медсестринской униформе и белом кардигане. Ее рыжие волосы горели на солнце, и она, похоже, сильно торопилась в наш корпус.

Каннингэм глянул через плечо и вновь невозмутимо повернулся ко мне:

— Я, мистер Макгрэт, ясно выразился?

— Яснее некуда.

Он кивнул охранникам, и те вывели нас наружу.

Мы гуськом зашагали вокруг стройки. Лиса, вопреки своим хулиганским закидонам, сильно присмирела. Мы шли между двумя охранниками, и она то и дело стреляла в меня глазами — мол, ужас-ужас, что нам делать? — а это доказывало, что столкновением с властями она наслаждается. Если, конечно, этих громил можно назвать властями. Они больше походили на пухлые раскладные кресла.

Впереди на дорожке я опять заметил рыжую медсестру. Она возникла из ниоткуда и мчалась к нам, подчеркнуто глядя в землю. Когда до нас оставались считаные ярды, она вздернула голову и взволнованно уставилась прямо на меня.