— Удивительно, как много стали люди покупать к Новрузу. Неужели у всех детей в этом городе хорошие оценки, раз они заслужили такую кучу подарков к Новому году?

Ройя и Бахман молчали, каждый в своем углу магазина.

— Вот что! — Господин Фахри обвел взглядом магазин, словно обращался к огромной аудитории. — Я не могу жаловаться, сегодня моя торговля шла замечательно, но теперь я должен отнести в банк выручку.

Ни Ройя, ни Бахман не пошевелились.

— Раз я уйду, мне придется закрыть магазин.

— Я побуду здесь, — спокойно заявил Бахман.

— Что?

— Я могу остаться здесь. Если придут покупатели, я скажу им, что вы скоро вернетесь.

— О. — Господин Фахри поглядел на Бахмана, потом, неуверенно, на Ройю.

Ройя поняла его замешательство и просто окаменела при мысли о том, что останется наедине с Бахманом. Конечно же, это неприлично.

— Мне пора домой. Всего вам хорошего, господин Фахри!

— Ну, раз вы уходите… да, Ройя-ханум, хорошего вам дня! — с облегчением отозвался господин Фахри и снова посмотрел на часы. — Банк скоро закроется. У меня мало времени. Спасибо, Бахман-джан. Я ловлю вас на слове. — Мистер Фахри схватил пальто и со строгим видом повернулся к Ройе: — До свидания, Ройя-ханум. Идите домой. Пока не стемнело. — Он надел на голову черную шапочку. — Бахман-джан, я скоро вернусь. — Он торопливо вышел, и Ройя направилась следом за ним.

— Останься!

Голос Бахмана звучал ясно и уверенно.

— До свидания.

Она замерла в дверях. Господин Фахри скрылся за поворотом.

— Пожалуйста, останься. — Теперь его голос звучал не так уверенно.

Она повернулась, чтобы объяснить ему, почему она не может остаться. Но когда увидела его лицо, у нее перехватило дыхание. Бахман нервничал. У него горели щеки, но в глазах светилась нежность.

Ей нужно было идти домой, там много дел. Маман и Зари убирали дом к Новому году, им нужно помочь — вытирать пыль, выбивать ковры, мыть с уксусом стекла. Ох уж эта весенняя уборка! Нет, она никак не могла остаться тут наедине с этим парнем.

Но она уже осталась наедине с ним. Она была с ним здесь, и внезапно в этом хранилище покоя забрезжила возможность переменить абсолютно все.

— Какая у тебя самая любимая книга? — быстро спросил он.

— У меня такой нет.

— О, но ведь… мне показалось, что ты любишь читать.

— Да, люблю. Я имела в виду, что у меня она не одна. Их очень много.

Он усмехнулся, и его лицо, все еще красное, немного расслабилось.

— Господин Фахри сказал мне, что ты хочешь изменить мир. — Ей казалось, будто она прыгает с обрыва, и удивлялась тому, что еще в состоянии передвигать ноги. Ройя направилась к Бахману и остановилась на расстоянии вытянутой руки. Он стоял перед ней с пылающим лицом, темной густой шевелюрой и в штанах цвета хаки.

— Я ничего не знаю об этом. — Бахман опустил голову и посмотрел себе под ноги.

— Но ведь ты занимаешься политикой, разве не так?

— Разве в этой стране найдется хоть один человек, стоящий в стороне от политики? — удивленно возразил он.

— Это я, — солгала она.

— Тебе надо интересоваться политикой. Особенно теперь.

— Понимаешь, мне она не нравится. Все эти споры. Демонстрации…

— Это все, что у нас есть. Мы должны участвовать в этом. Нельзя допустить, чтобы свергли премьер-министра Мосаддыка.

— Ты веришь слухам? Его хотят сместить?

— Да, меня они беспокоят. Это могут сделать иностранные державы или наши соотечественники. Предатели живут среди нас, это нарастает… — Он замолк. — Ладно, не хочу надоедать тебе этим.

— Я привыкла к таким разговорам. Мой Баба говорит почти то же самое.

— Правда? — Бахман улыбнулся.

— О да. Я получаю свою порцию рассуждений.

Он больше ничего не говорил, а просто смотрел ей в глаза. Они стояли лицом друг к другу. Она слегка нервничала от его взгляда, но все же трепетала от восторга. Они могли не касаться друг друга, это им было совсем не обязательно.

— Я знаю, что ты любишь читать. Ты любишь поэзию и романы, — тихо сказал он.

— Откуда ты знаешь?

— Каждый вторник я вижу тебя. Ты любишь тот уголок. — Он кивнул туда, где у господина Фахри стояли на полках зарубежные романы.

— Ой, ты приходил сюда каждый вторник? Я не замечала!

Он рассмеялся. И когда он это сделал, его лицо окончательно успокоилось. В его глазах сверкал смех, они наполнились поразительной, захватывающей дух добротой.

— Я приходил сюда и в другие дни. Тебя тут не было. Ты появлялась лишь по вторникам.

— Это единственный день, когда я могу здесь бывать, — пояснила она.

— Чем ты занимаешься в остальное время?

— Учусь.

— Правда?

— Да. — Она серьезно посмотрела на него. — Мой отец хочет, чтобы я занималась наукой. Или писала книги… как Элен Келлер. — Конец фразы она пробормотала еле слышно.

— А ты?

— Что я?

— Чего ты хочешь сама?

Вопрос казался нелепым. Ройя даже не могла сказать, спрашивал ли кто-нибудь ее об этом. Не достаточно ли того, что у нее такой прогрессивный отец и он так заботится о своей дочери? Произведет ли это впечатление на такого политического активиста, как этот парень?

— Мои родители хотят, чтобы я окончила школу, поступила в университет и потом занималась наукой.

— А что бы ты выбрала сама, если бы могла делать то, что хочешь?

Ее ошеломила дерзость вопроса.

— Я бы… я бы послушалась отца. Моя мама…

Он шагнул к ней. От смеси аромата мускуса и свежего ветра у нее закружилась голова. Тогда он взял ее за руку. Для нее это было новое ощущение. Он нежно сжал ее пальцы, и у нее учащенно забилось сердце. Его прикосновение поразило ее, но при этом, как ни странно, успокоило.

— Ты любишь романы. Я видел.

— И что?

— Так и читай их. Сколько хочешь.

Сколько раз Маман говорила Ройе, что у нее покраснеют глаза, если она будет читать слишком много? Сколько раз Зари выбрасывала ее книжки и ругалась, что она еще не встречала таких дурочек, как Ройя, которые постоянно сидят, уткнувшись носом в книгу, и что она испортит из-за этого себе осанку? Сколько раз Баба твердил ей, как важно в этой жизни получить серьезную профессию, а если ты не можешь заниматься наукой и читаешь вместо этого романы, тогда уж лучше не читай их, а пиши, как эта самая Элен Келлер.

— Разве что ты и вправду хочешь пойти в науку или стать писательницей. Тогда, конечно, делай что хочешь.

Тревожное ощущение внутреннего несогласия, постоянно терзавшее ее в школе и дома, немного утихло. Ей захотелось побольше услышать таких слов, поговорить с Бахманом, не отпускать его.

Звякнул колокольчик, и в магазин вбежал запыхавшийся господин Фахри в сбившейся набок шапочке. Он увидел их, и его лицо вспыхнуло. Он опустил глаза и кашлянул. Они уронили руки, словно обожглись, словно оба держались за огненный шар. Ей показалось, будто ее застигли за чем-то постыдным, за кражей. Но хотя она уронила руки и глядела на носки туфель, а потом пробормотала «Мне надо идти» и выскочила на улицу, она все равно знала, что будет приходить сюда вновь и вновь, целую вечность, что бы там ни думали господин Фахри или кто-нибудь еще. То, что случилось, случилось бесповоротно, и Ройя не хотела ничего менять.