Людские ресурсы и преемственность: от Мурада I до Баязида I

Инновацией Мурада I стала институционализация Сбора («devşirme»). Он представлял собой сбор детей христианских подданных султана, в рамках которого из каждого судебного округа Юго-Восточной Европы и Анатолии в резиденцию султана, которой в то время был Эдирне [Imber, The Ottoman Empire, 1300–1650, 135.] были взяты по сорок мальчиков-христиан в возрасте от восьми до восемнадцати лет. Там их обрезали, обращали в ислам и обеспечивали подготовку в качестве ведущих чиновников и дворцовых слуг или элитных солдат султаната.

Главная причина, по которой османы полагались на этот метод вербовки, заключалась в том, что они хотели заменить местную мусульманскую аристократию новым и полностью лояльным классом слуг, преданных своему покровителю — султану. Теоретически, согласно османским «Законам о янычарах», в то время как турки «злоупотребили бы привилегией», если бы их завербовали в качестве слуг султанов, «дети-христиане принимая ислам, становятся ревностными в вере врагами своих родственников» [‘Kavanin-i Yeniçeriyan-i Dergah-ı Ali’ (The Laws of the Janissaries), in Osmanlı Kanunnameleri 9 (Istanbul, 1996), ed. Ahmed Akgündüz, quoted in Imber, The Ottoman Empire, 1300–1650, 136.]. Еще в IX в. арабские империи с мусульманским большинством полагались именно на таких иностранных солдат-рабов и командиров, обычно недавно принявших ислам тюрок, которые, несмотря на свой статус рабов, обладали высоким социальным рангом. Турки-османы нанимали христиан, принявших ислам. В принципе, этим молодым людям, оторванным от семьи и земель предков в юном возрасте и вынужденным забыть родной язык и религию, должна была предоставляться возможность подняться по служебной лестнице. Получив лучшее образование и видя, что продвижение зависит только от личных заслуг, они были мотивированы достичь как можно более высокого положения. Цель состояла в том, чтобы они всегда оставались преданными династии и империи, которые от безвестной жизни в отдаленной деревне привели их к привилегированному положению.

Однако османская элита состояла не только из новообращенных в ислам. Христианская элита была первой группой, включенной в османскую военно-политическую иерархию.

В начале османского владычества христианской знати и военному дворянству не требовалось немедленно переходить в другую веру, чтобы сохранить свои права на владение землей и административные и военные должности [Inalcik, ‘Timariotes chrétiens en Albanie au XV siècle’; Inalcik, ‘Stefan Duşan’dan Osmanlı İmparatorluğuna’; and Inalcik, ‘Ottoman Methods of Conquest’.]. В этот период османы больше всего заботились о том, чтобы адаптировать их к себе и превратить в вассалов. В XV в. албанские, болгарские, греческие и сербские христиане получали земельные наделы, не принадлежавшие военным, и сохраняли свою религию, не переходя в другую веру. Еще в середине XVI в. христиане пользовались этим в Восточной Анатолии и Венгрии [Metin Kunt, ‘Transformation of Zimmi into Askeri’, in Christians and Jews in the Ottoman Empire: The Functioning of a Plural Society, ed. Benjamin Braude and Bernard Lewis (New York: Holmes & Meier, 1982), 1:59.]. Тем не менее в XVI в. христианская знать, члены королевской семьи и военные аристократы постепенно приняли ислам, чтобы сохранить привилегированное экономическое, социальное и политическое положение [Alexander Lopasic, ‘Islamisation of the Balkans with Special Reference to Bosnia’, Journal of Islamic Studies 5, no. 2 (1994): 163–186.]. Они рассматривали обращение в ислам как средство сохранения собственности, положения, статуса и власти, как способ объединиться с новой региональной властью против старых врагов или как способ отождествления себя со своими завоевателями.

В то время как мотивация сбора была ясна, ее юридическое обоснование оставалось туманным. Согласно давним исламским законам и обычаям, мусульманскому правителю не разрешалось порабощать мусульман или брать в плен собственных христианских подданных и насильно обращать их в ислам. Христиане, управляемые мусульманскими монархами, должны были оставаться защищенным народом, чья жизнь и имущество были в безопасности. Хотя порабощать мусульман запрещалось, османы вербовали жителей Запада и европейцев, например, боснийских мусульман, посредством сбора, в то время как восточные мусульмане — арабы, иранцы, курды и турки — были исключены из сбора. Они вербовали своих подданных — христиан, но исключали цыган и синти — «цыган», которые могли быть христианами, мусульманами или исповедовать другую религию, — и евреев. С точки зрения исламского права, эта практика была незаконной.

...

Подтверждая доисламский обычай, Коран оставлял часть добычи, взятой на войне, включая захваченных в плен людей, военачальнику, пророку Мухаммеду [Encyclopaedia of Islam, THREE, s.v. ‘Booty’, by Rudolph Peters, опубликовано онлайн в 2015, http://dx.doi.org/10.1163/1573-3912_ei3_COM_25367.].

Османский правитель, возможно, смоделировал свою практику по образцу практики Пророка. Но это относилось только к пленникам, взятым в итоге военного завоевания. Другая возможность заключалась в том, что османы предпочитали толкование закона, исключавшее вербовку народов, которые были христианами или евреями во времена Мухаммеда в VII в. Поскольку большая часть Юго-Восточной Европы, находившейся под властью османов, не была обращена в христианство до конца VII в., османы, возможно, считали себя вправе вербовать их в качестве рабов. Но это было бы неверно для Анатолии. Невозможно было избежать того факта, что изъятие мальчиков из числа подданных было юридически сомнительным нововведением.

Каким бы ни было обоснование сбора, сотни тысяч албанцев, боснийцев, болгар, хорватов, греков, сербов и других оказались завербованы. В 1429 г. Мураду II был представлен трактат, в котором хвастались, что «каждый год более или менее пятидесяти тысяч неверных мужского и женского пола забираются из обители войны [вражеской территории] в качестве пленников; те становятся мусульманами, и их потомство присоединяется к числу правоверных» [Muhammed b. Mahmûd-i Sirvânî, Tuhfe-i Murâdî, ed. Mustafa Argunsah (Ankara, 1999), 73, quoted in Kafadar, ‘A Rome of One’s Own’, 13–14.]. В мемуарах, написанных сербским янычаром, который служил в османской армии с 1456 по 1463 г. и участвовал в осаде Белграда, и в османском документе начала XVI в., послужившем образцом для сбора, говорилось об изъятии детей из каждых сорока семей [Konstantin Mihailović, Memoirs of a Janissary, trans. Benjamin Stolz, historical commentary and notes by Svat Soucek (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1975).]. Согласно османскому хронисту, к концу XVI в., таким образом, более двухсот тысяч христианских юношей были превращены в мусульманских слуг султана [Sadeddin, Tacü’t-Tevarih (Istanbul, 1279/1862–1863), 1:41.]. Это было обращение и аккультурация христианской молодежи в ислам в беспрецедентных масштабах.

Семейные истории некоторых выдающихся людей империи указывают, что некоторые христиане, возможно, стремились включить своих детей в девширме как способ достичь более высокого статуса. По-видимому, они рассчитывали, что если их сыновья дослужатся до великого визиря — главного министра и советника султана, выполняющего военные и административные обязанности, — то семья и деревня будут вознаграждены и защищены. Но трудно игнорировать эмоциональные страдания родителей этих детей и представить, что подобный налог был просто одним среди многих, которые османские подданные согласились платить в обмен на мир и безопасность.

На самом деле это была суровая мера, которой большинство христианских семей стремились избежать [Halil Inalcik, The Ottoman Empire: The Classical Age, 1300–1600 (London: Weidenfeld & Nicolson, 1973), 78.]. Типичной является проповедь о «похищении детей» османами в 1395 г. Исидор Глава, митрополит Фессалоникийский, воскликнул, что чуть не сошел с ума, увидев, как «ребенка, которого он родил и воспитал, внезапно и насильно унесли руки иностранцев, и заставили перейти на чужие обычаи и стать сосудом в варварской одежде, речь, нечестие и другие скверны — и все это в одно мгновение» [Speros Vryonis, ‘Isidore Glabas and the Turkish Devshirme’, Speculum 31, no. 3 (July 1956): 433–443.]. Христиане боялись и ненавидели такую практику. Османы признали этот факт. Ко многим соглашениям о капитуляции с правителями сдавшихся княжеств они добавили обязательства не обращать в рабство их детей и не делать из них мусульман, а также не зачислять их в ряды янычар. Османская миниатюра XVI в. изображает толпу, наблюдающую за тем, как османские чиновники регистрируют мальчиков, которых забирают из города на юго-востоке Европы. Неизвестный художник-мусульманин, который, возможно, был новобранцем сбора, изобразил расстроенную женщину и цепляющегося за нее маленького ребенка.

Согласно современным международно-правовым концепциям, дев-ширме был актом геноцида. Статья II Конвенции 1948 г. о предупреждении преступления геноцида и наказании за него определяет геноцид как «любое из следующих действий, совершенных с намерением уничтожить, полностью или частично, национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую», включая «насильственную передачу детей из этой группы в другую группу» [Текст доступен на сайте Управления Верховного комиссара Организации Объединенных Наций по правам человека: UN General Assembly, Resolution 260 A, Convention on the Prevention and Punishment of the Crime of Genocide, December 9, 1948, www.ohchr.org/en/professionalinterest/pages/crimeofgenocide.aspx.]. Таков был жестокий ответ Мурада I на вопрос о том, как создать лояльных солдат и управленцев.

Не менее жестоко Мурад I решил проблему династической преемственности. Как отмечалось ранее, в Сельджукском султанате Рум правители следовали монгольской практике, разделяя земли империи между сыновьями. Османы сохранили отголосок этого обычая. Начиная с Мурада I, султан отправлял своих сыновей и их матерей в воспроизводившие в миниатюре королевский двор провинциальные управления в аннексированных бывших столицах их соперников в Анатолии.

Однако сыновья оставались под контролем султана, вместо того чтобы установить независимое правление, как в тюрко-монгольской традиции. Резко нарушив ее, после прихода к власти Мурад I установил безжалостную султанскую практику убийства всех своих братьев и дядей — а часто всех родственников мужского пола, независимо от их возраста. Братоубийство должно было гарантировать, что у правителя не будет соперников в семье. Эта практика была кодифицирована в середине XV в. в османском своде законов, приписываемом Мехмеду II. В нем говорилось: «Какому бы из моих сыновей ни был предоставлен султанат, он должен убить своих братьев, чтобы обеспечить хороший порядок в мире. Большинство религиозного класса объявило это допустимым» [Ahmet Akgündüz, Osmanlı kanunnâmeleri ve hukukî tahlilleri, vol. 1, Osmanlı hukukuna giriş ve Fatih devri kanunnameleri (Istanbul: Fey, 1990), 341.].