Учительнице нравились их рассказы, однако более всего ей хотелось послушать Кристиану, которая очень любила животных и отличалась от других детей необычайной задумчивостью. Хотя дела у отца Кристианы шли далеко не лучшим образом и отель по большей части пустовал, Фрайбурги, будучи людьми невзыскательными, не делали из этого трагедии. Сама Кристиана была подвижным, впечатлительным и красивым ребенком. Она жила вещами, не вмещавшимися в каталоги и недоступными для логического анализа. Будучи девочкой искренней и чистой, она обладала редким даром ясного видения, позволявшим ей узнавать глубинную суть вещей. Если бы молния ударила в землю прямо перед Кристианой, она не позволила бы ей исчезнуть до той поры, пока не добралась бы до ее истинной природы.

Очередь дошла до нее. Она взглянула в окно и увидела парившую в лазурном небе белую чайку, скрывшуюся через мгновение за колонной. Поймав на себе взгляд учительницы, Кристиана медленно поднялась с места. У нее тоже было свое любимое животное, о котором она не могла не то что говорить, но даже думать без слез, и потому — чтобы не расстраивать лишний раз ни себя, ни других — она решила рассказать совсем о другом животном — о маленькой, привязанной к колышку овечке, которая когда-то паслась на лугу перед отелем. Впрочем, Кристиана тут же поняла, что она не сможет этого сделать, и зашмыгала носом. Сейчас она могла думать только о белом коне.

Кристиана вызвалась набрать черники, с которой мама могла бы напечь пирогов и ватрушек. На самом же деле ей просто хотелось прогуляться по прогретым июньским солнцем вересковым холмам с корзинкой в руках. За каждым поворотом ей открывался новый вид: синий кобальт воды в бежевой песчаной изложнице, зеленые шевроны леса, уходящего к морю, отражающиеся от глади пролива косые лучи солнца. Стоило ей на миг зажмуриться, как открывавшийся ее взору вид обретал новые детали, вызывавшие восторг и у ветра, который играл с волнами, оставлявшими на песчаном берегу длинную прерывистую линию, прочерченную пеной. К десяти часам утра, когда ее корзинка была уже наполовину полна, она услышала раскаты грома, раздавшегося, что называется, среди ясного неба, и заглянула на другую сторону дюны, желая понять, что же могло с таким грохотом свалиться сверху. Судя по туманному следу, этот таинственный предмет подобно метеору рухнул прямо в океан. Насмерть перепуганные птицы с тревожными криками покинули свои гнезда, а рыжая лисица, рыскавшая в поисках добычи в зарослях вереска, приняла настороженную стойку, подняв переднюю лапу.

Кристиана опустила корзинку на землю и поспешила взобраться на вершину дюны. Прикрыв глаза от солнца, она посмотрела на море и увидела примерно в четверти мили от берега круг белой воды, окруженный крупной зыбью. В самом центре этого круга билось какое-то крупное существо. Судя по тому, что у него имелись ноги, это была совсем не рыба.

Кристиана сбежала вниз по сыпучему склону и, оказавшись возле кромки прибоя, сделала то, на что способны разве что недавно вернувшиеся с фронта солдаты, уверенные в собственной неуязвимости. Вновь увидев барахтавшееся за бурунами существо, она разулась, сбросила с себя платьице и вошла в ледяную воду. Когда волны стали доходить ей до пояса, а отливное течение лишило ее былой устойчивости, она поплыла вперед, то катаясь на волнах, то подныривая под них. Она росла на берегу океана и потому не боялась волн. Отразив их попытки увлечь ее назад, в сторону или вниз, она выплыла в открытое море.

Ритмичное движение волн напоминало движения смычка виолончелиста. Кристиана оказывалась то в глубоких впадинах с их бесчисленными водоворотами, то на высоких гребнях волн. Заметив, что течение отнесло ее в сторону, она изменила свой курс и вскоре подплыла к краю пенистого круга, в центре которого билось испуганное животное.

Присмотревшись получше, Кристиана поняла, что видит перед собой огромного белого коня, который вдвое превосходил своими размерами тягловых лошадок, распахивавших картофельные поля, но при этом не уступал изяществом лучшим верховым лошадям Саутгемптона. Хотя Кристиана никогда не видела ни настоящих кавалеристов, ни конных баталий, ей казалось, что этот конь, который, кстати говоря, и не думал тонуть, находился в гуще воображаемого сражения. Он громко ржал и то и дело бил передними копытами, как будто топтал ими воображаемых врагов, поднимая при этом огромные фонтаны брызг.

Кристиана, прекрасно понимая, что коню ничего не стоило убить ее своими страшными копытами, не раздумывая поплыла к центру круга.

Вода, казалось, утратила здесь свою привычную плотность, и потому держаться на ее поверхности здесь было совсем не просто. В конце концов Кристиана оказалась над широкой спиной коня и, зажмурившись, обхватила его могучую шею руками.

Конь, явно не ожидавший того, что кто-то коснется его шеи, впал в настоящее неистовство. Сначала он подобно скакуну святого Биддалфа взмыл над волнами и на миг завис в воздухе, затем погрузился под воду, явно желая утопить невесть откуда взявшегося дерзкого наездника.

Вынырнув на поверхность, конь так же неожиданно сменил гнев на милость, словно понял, что на его спине сидит маленькая девочка, которой хочется оказаться на берегу. Несмотря на то что эта хрупкая девочка с тонкими ручками сумела проплыть такое расстояние, вскарабкаться ему на спину и удержаться на ней, она уже дрожала от холода и, похоже, совершенно выбилась из сил. Девочка легонько похлопала его по шее, и он послушно поплыл к берегу. Сидевшей на спине белого коня Кристиане казалось, что он, подобно белым медведям, мог бы неутомимо плавать по морю целыми месяцами.

Когда они оказались в полосе прибоя, конь заметно оживился. Почувствовав сильное низовое течение, он сделал несколько немыслимых прыжков, едва не сбросив при этом своего седока, и через пару мгновений был уже на берегу. Совершенно забыв о том, на какой высоте она находится, Кристиана соскользнула вниз и так ударилась пятками о землю, что даже присела от боли. Конь был настолько высоким, что она могла, не наклоняя головы, пройти под его брюхом. Она прошла между его передних ног, больше похожих на стволы деревьев, и посмотрела на него спереди. Если бы не его многочисленные шрамы и раны, а некоторые из них кровоточили до сих пор, он походил бы на оживший монумент.

Он глянул на нее с родительской заботой, так, словно она была неразумным жеребенком, и, опустив голову, коснулся носом сначала ее живота, затем головы. Все это время Кристиана неотрывно смотрела в его круглые добрые глаза.

Надев платье и немного согревшись на солнышке, она заметила, что конь то и дело смотрит вверх, как будто чего-то ищет на небе. Кружившие в вышине чайки не вызвали у него ни малейшего интереса. Тряхнув гривой, он принялся носиться взад и вперед по берегу, после чего неожиданно встал на дыбы и, совершив немыслимый прыжок, исчез за дюнами. К тому времени, когда Кристиана взобралась на вершину соседнего холма, конь уже носился гигантскими скачками между холмами, густыми зарослями кустарника и прудами, и с каждым разом он прыгал все дальше и дальше, время от времени глядя назад.

Последний раз посмотрев в ее сторону, он вскинул голову и громко заржал, после чего, уже не оборачиваясь, понесся галопом к песчаной низине и через несколько мгновений исчез в небесной выси.

Сановитый, жирный Крейг Бинки часто сидел с отсутствующим взглядом, глядя на то, как играют на стенах его знаменитого пристанища в Ист-Хэмптоне (названного им «Рог-энд-Гад-Клаг») переливы отражавшегося от волн света. Его отец Липпинкот «Боб» Бинки строил этот клуб для всех белых бездельников, владевших английским языком. Впрочем, сын основателя клуба нравился далеко не всем его завсегдатаям. Им не нравилась его манера говорить, его многочисленная свита, вводимые им бессмысленные правила и маленький дирижабль, стоявший на поле для игры в гольф. Он называл этот дирижабль «Бинкопедом» и любил летать на нем на кладбища. Когда тело покойного предавалось земле, над ним повисала тень дирижабля, которая не могла не вызвать интереса со стороны участников похорон, чем спешили воспользоваться снимавшие их репортеры «Гоуст».

Крейг Бинки и его приятель Марсель Эйпэн (распутный магнат с крысиными глазками, занимавшийся скупкой и продажей недвижимости) считали, что любой уважающий себя состоятельный человек — а к этой категории они относили прежде всего самих себя — должен найти достойное место с песчаным пляжем и тенистой рощей, в которой он мог бы предаваться отдохновению и созерцать волны из окон своего загородного дома размером с отель. Возле стола гостиной клуба, за которым сидели его почетные члены, суетилось не меньше дюжины официантов. Крейг Бинки спорил с Марселем Эйпэном, утверждавшим, что сумма семи и пяти равна тринадцати. Пробившись сквозь толпу гостей, директор клуба прервал их математический диспут, призвав гостей обратить внимание на омаров, варившихся совсем неподалеку в огромных чанах с морской водой, заправленной свежим укропом, после чего обратился к Крейгу Бинки с просьбой оказать ему небольшую любезность.

Он знал не только о том, что дом Крейга Бинки в Ист-Хэмптоне состоял из сорока пяти комнат (в сдвоенном таун-хаусе на Саттон-Плейс их было шестьдесят), но и о том, что он владел множеством домов и квартир, разбросанных по всему миру (например, садовым домиком в Киото). Директор клуба хотел узнать, не располагал ли Крейг Бинки или, скажем, Марсель Эйпэн лишней комнатой, которую они могли бы предоставить на неделю-другую молодой клубной кухарке, которая хотела найти работу в городе. К первому октября клуб закрывался, девушке же некуда было пойти, поскольку ее отец умер вскоре после того, как во время страшной грозы сгорел его старенький отель, стоявший среди картофельных полей недалеко от берега моря, после чего мать девушки решила вернуться в Данию.

— Даже не знаю, есть ли у меня такая комната, — недовольно проворчал Крейг Бинки. — Биллиардная сейчас перестраивается…

— Ее устроила бы любая комната! — воскликнул директор. — Это не имеет никакого значения!

Марсель Эйпэн был не столь категоричен.

— Погоди, Крейг. Может быть, для начала нам стоило бы на нее взглянуть?

Вскоре после того, как они познакомились с молодой кухаркой, она уже находилась на борту яхты «Победа Эйпэна». Путешествие в Нью-Йорк длилось два дня. Ночевали же они в имении Эйпэна на Ойстер-Бей, где его хозяин повел себя неожиданно развязно. Впрочем, уже на следующий день — а это было четвертое июля — она великодушно простила ему былую бестактность, едва завидев в голубоватой дымке силуэты огромных зданий.

Ей еще не доводилось бывать в Нью-Йорке. Конечно же, она была наслышана о его совершенно немыслимых размерах, однако она и представить себе не могла, что город может быть таким огромным.

Они проплыли под дюжиной поражавших изяществом своих линий мостов, соединявших между собой берега пролива. Даже от их вида у нее начинала кружиться голова. Подобно луне и солнцу, лету и зиме и другим уравновешивающим друг друга вещам они свидетельствовали о наличии какого-то иного, куда более совершенного и грандиозного плана. Капитан же продолжал сообщать ей названия все новых и новых мостов, рек, каналов и заливов.

Когда они прошли Хелл-Гейт и увидели темные утесы Манхэттена, она поняла, что в городах мир сходит с ума. В направлении Кипс-Бей виднелись серые стены глубоких каньонов и невесомые арки мостов, по которым со страшной скоростью неслись бесконечные потоки машин.

Подобно ржавому, помятому портовому буксиру, связанному тросом с блистающим красотой новым лайнером, Марсель таскал Кристиану с вечеринки на вечеринку. За время, прошедшее с того момента, как они покинули борт яхты и проехали по одному из каменных каньонов с кирпично-крас-ными отвесными стенами, поблескивающими зеркальными стеклами окон, не меньше полутора миль, им встретилось всего лишь трое или четверо случайных прохожих. Так и не увидев ни одного открытого окна и почувствовав горячее дыхание недвижного раскаленного воздуха, Кристиана решила, что оказалась в городе мертвых. Если бы они ехали с Лонг-Айленда по шоссе, окруженному многими тысячами могил, она лишь укрепилась бы в этом ощущении, которого не могли развеять и бесконечные вечеринки, устраивавшиеся Марселем.

Они-то и являлись той ценой, которую ей приходилось платить за проживание в выходившем на Ист-Ривер маленьком дворце с садиком и с множеством изысканных гостиных, библиотек, бассейнов, саун и залитых солнечным светом балконов. Большую часть времени она была предоставлена самой себе, однако стоило Марселю вернуться с работы, как они тут же отправлялись в очередной ресторан или клуб.

Она была бы просто счастлива, если бы ее взяли продавщицей в «Вудвортс» или уборщицей в банк. Во время вечеринок, бенефисов и банкетов ей то и дело предлагали самые разные работы с совершенно астрономическими окладами, однако она прекрасно понимала, что именно стояло за всеми этими необычайно заманчивыми предложениями.

Молодые люди, с которыми она могла общаться, являлись либо сотрудниками Эйпэна, хранившими верность своему боссу, либо такими же отвратительными созданиями, как и он сам. Что касалось молодых парней, натягивавших тенты и занимавшихся сервировкой столов, то они не только не разговаривали с ней, но боялись даже смотреть в ее сторону.

Августовскими ночами она, Марсель и его гости обычно располагались на огромном балконе, под которым то и дело бесшумно, словно крадущиеся чудища, случайно попавшие в город, проходили груженые баржи и речные суда, которые становились мишенями для пистолетов Эйпэна. Стоило какому-нибудь судну поравняться с балконом, как Марсель, Кристиана и их друзья принимались палить в темноту, пытаясь попасть в ее ходовые огни.

Когда Кристиана смотрела из окон высоких этажей на кварталы, в которых жила беднота, она нередко видела там пожары. Однако привычный ко всему город, похоже, нисколько не страдал от дыма. Он казался ей живым и влек ее к себе, пусть она и боялась в нем потеряться, ибо он — то черный и грязный, то отливающий серебром — представлялся ей похожим на ад.

В конце лета город был атакован и осажден волнами тепла, которые опаляли поросшие сосенками пустоши, пытались обратить дюны Монтоука в марсианские пески и высушивали болота Нью-Джерси. Город, в котором и днем и ночью стояла сорокаградусная жара, стал чем-то вроде печи для обжига. Деревья на его островах и бульварах шелестели пожухшей листвой, моля небо о влаге.

Эсбери Гануиллоу, живший неподалеку от Хардести и Вирджинии, лежал на кровати, изнывая от духоты. Он работал рулевым на катере, принадлежавшем редакции газеты «Сан», доставлял репортеров и художников к горящим причалам и к местам кораблекрушений, вывозил их далеко в море, чтобы встретить знаменитостей, приплывавших на трансокеанских лайнерах, доставлял сотрудников на Манхэттен, в Бруклин-Хайтс и в Шипсхед-Бей, отслеживал перемещения сотрудников береговой охраны, таможенников и морской полиции, позволял читателям «Сан» взглянуть с воды на новые здания, сопровождал Хардести и Марко Честната в такие места, как Си-Гейт и Индианс-Мэллоу, и уплывал за сотни миль от берега, чтобы половить в открытом море рыбу. В течение целого месяца его преследовала страшная и чудовищно неряшливая дама из Трайбеки, которая была интеллектуалкой, не способной отличить день от ночи, никогда не видела океана и считала козлов овцами мужского пола. Обладавшей голосом сирены Джульетт Парадайз — пусть лицом она походила на жабу, умом — на москита, а телом — на енота — без особого труда удалось заманить Эсбери в свою мансарду на Визи-стрит, после чего она принялась носиться за ним по всему городу подобно гончей.

— Как мне от нее избавиться? — спрашивал он у хохочущих Хардести и Марко. — Когда я вижу ее лицо, мне становится дурно. Скажите, что мне делать?

Прегер и Джессика, жившие на Сентрал-Парк-Вест, помирились в девятый или в десятый раз, заранее зная, что подобными бесконечными расхождениями и примирениями будет наполнена вся их жизнь. Овдовевший Гарри Пенн смотрел постановки, в которых участвовала его дочь, издавал лучшую газету Западного полушария и пользовался услугами одной-единственной служанки — совершенно безумной, но доброй норвежки по имени Бунья, которая готовила ему вкусные обеды. Марко Честнат, тоже вдовец, хранил верность своей покойной супруге, любил рисовать в своей студии детей и жил единственно своей работой. Для холостяка Крейга Бинки любовь вообще не существовала, так же как для него не существовали и многие другие вещи. С него хватало и того, что он являлся владельцем газеты «Гоуст» и дирижабля и вел бесконечную войну с «Сан». Марсель Эйпэн имел массу недвижимости, множество любовниц и любил появляться в свете в обществе Кристианы.

Душной августовской ночью Марсель Эйпэн, несколько его ближайших друзей и Кристиана отправились на трех гигантских автомобилях в прогулку по бедным районам. Марсель не боялся подобных поездок, поскольку его машины с пуленепробиваемыми стеклами салонов были оснащены рациями и высоковольтными электрошокерами (помимо прочего, водители и охранники имели на вооружении гранаты со слезоточивым газом и автоматы).

Они решили немного позабавиться, поскольку этой душной ночью им не спалось, Марселю хотелось убедить Кристиану в том, что за теменью и копотью никаких небес не существовало. Он хотел доказать ей, что в этом мире никогда не было ни чудес, ни преображения, ни Бога, который мог бы спасти тех, кто пытался плыть по его бурным волнам.

Прежде чем въехать на Вильямсберг-бридж, они проверили дверные замки, задернули шторки на окнах и откупорили бутылки с шампанским, после чего почему-то перешли на шепот, так, словно находившийся на бруклинской стороне съезд с моста вел прямо в преисподнюю.

— Когда-нибудь этот город сгорит! — сказал один из гостей, старше которого был только сам Марсель.

— Ну и что из того? — переспросил кто-то. — Они вправе его поджечь.

Машины спустились с моста и выехали на длинную пустынную авеню с почерневшими от копоти зданиями.

— Я говорю вовсе не о нынешних пожарах. Их, в конце концов, всегда можно потушить. Если же гнев, который зреет в этих кварталах, отзовется громом на небесах, город в одно мгновение выгорит дотла! Останется только камень да битое стекло.

— Мы его перестроим, — хмыкнул Марсель. — Так что пусть себе горит. Он от этого только лучше станет.

— Вы не имеете права так говорить! — возмутилась одна из дам. — И лучше он от этого явно не станет!

— Смотрите! — воскликнула Кристиана.

Они взглянули направо и увидели группу из десяти-двенадцати подростков в джинсах, преследовавшую человека, на котором почему-то не было рубашки. И преследователи, и их жертва то и дело спотыкались, поскольку бежали по кучам битого камня. Кирпич, брошенный одним из мальчишек, угодил беглецу в голову, отчего он тут же рухнул наземь. Подростки принялись избивать его стальными трубками и цепями и, добив несколькими выстрелами в голову, бросились врассыпную.

Все это произошло в считанные мгновения. Кристиана попросила Марселя вызвать полицию и попыталась выйти из машины, с тем чтобы помочь лежавшему на камнях человеку.