Золотистые дни сменялись серебристыми ночами. Они ходили на лыжах по лесу и скатывались на санках с поросших соснами холмов, танцевали в местной гостинице «Грейпси-Дэнди» и «Бердвалла-Шаффл», делали из кленового сиропа леденцы в форме полумесяца и часами грелись у камина. Луна, планеты и звезды ни на миг не прекращали своего кружения, отмеряя время этого мира. Мартин выучил Джека, петушка госпожи Геймли, игре в шашки, однако несчастная птица никак не могла «выйти в дамки».

И тут ударили настоящие морозы. Примчавшийся с севера арктический ветер сковал деревню инеем и льдом. Дом госпожи Геймли, которому не были страшны и сорокаградусные морозы, стал поскрипывать подобно океанскому судну. Все трещины и швы были надежно заделаны, однако достаточно было где-нибудь появиться одной крошечной щелке, как все начинали зябнуть. В камине полыхало такое пламя, что он больше походил на топку несущегося на всех парах локомотива.

Эбби и Мартин сидели на полу между камином и плитой и занимались строительством дома из кукурузных кочерыжек. Госпожа Геймли покачивалась в кресле-качалке, не отрывая глаз от своих внуков. Набросившая на плечи теплую шаль Вирджиния просматривала старое издание Британской энциклопедии тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Сидевший возле окна Хардести время от времени с ужасом поглядывал то на термометр, то на холодные звезды за окном.

Этой ночью звезды, казалось, пришли в движение. Они падали вниз одна за другой, оставляя за собой светящиеся следы, которые могли оказаться и следами сгоравших в атмосфере метеоритов, не имевших к звездам ни малейшего отношения. Впрочем, чем бы ни был этот звездный дождь на деле, он прекратился, едва начавшись. Хардести почему-то вспомнился спасший их огромный белый конь, беззвучно исчезнувший в предрассветной небесной мгле.

Заметив у горизонта вереницу странных огней, он хотел было показать их Вирджинии, но тут увидел, что Вирджиния и госпожа Геймли склонились над лежащей на полу Эбби.

— В чем дело? — спросил он.

— У Эбби очень высокая температура, — ответила госпожа Геймли. — Она прямо горит.

— Наверное, она простудилась на озере, — добавила Вирджиния, взяв девочку на руки. — В детской сегодня слишком холодно. Нужно уложить ее прямо здесь.

Хардести пощупал лобик Эбби и изумленно покачал головой.

— Но ведь еще минуту назад она была совершенно здорова!

— Мы хотели построить домик из кочерыжек, — захныкал Мартин.

— Перестань, Мартин, — дрожащим голосом оборвала его Вирджиния. — Скоро ей станет лучше.

Они уложили Эбби в кровать и измерили ей температуру.

— Ровно сорок. У детей такая температура не редкость, — сказал Хардести, вынимая градусник. — Госпожа Геймли, где мы сможем найти доктора?

— И почему я не приготовила припарки! — горестно вздохнула госпожа Геймли.

— Забудьте вы о своих припарках! Лучше скажите, где живет доктор!

— В самом конце улицы — между гостиницей и озером.

Обувшись и надев на себя парку и перчатки, Хардести поспешил к дороге, не обращая внимания на безумный мороз.

В деревне, похоже, не спали. Со стороны озера по улице бежали какие-то люди, застегивавшие на ходу свои парки. Решив не терять время зря, он поспешил к дому местного врача. Дверь ему открыла жена доктора.

— Мужа сейчас нет, — спокойно сказала она, выслушав его рассказ. — Он вернется через час-другой. Как только он появится, я тут же направлю его к вам. На вашем месте я бы вернулась домой и сделала ребенку припарку.

— Пожалуйста, не говорите со мной о припарках! — не выдержал Хардести. — Но куда он мог отправиться в такое время?

— Вместе с другими мужчинами он побежал к овечьему хлеву Мубкотов, который находится в паре миль отсюда.

— Зачем?

— Этого я не знаю. К нашему дому подбежало несколько мужчин с ружьями. Муж схватил свою сумку и побежал вслед за ними. Он не успел сказать мне ни слова…

Не дослушав ее рассказа, Хардести устремился вверх по занесенной снегом дороге. Вдали, возле вершины холма, виднелся огромный хлев, из распахнутых настежь ворот которого вырывался яркий свет.

Хардести вошел под крышу крытого загона. Все овцы сгрудились в его ближнем углу. Жители деревни стояли в центре хлева лицом к дальней стене, держа ружья наизготовку. Судя по всему, они о чем-то спорили.

— Они на него не похожи, — сказал один. — У них нет ничего общего.

— Но ведь появились-то они одновременно! — возразил другой. — Значит, они пришли сюда вместе. Мне не нравится их вид. Такое ощущение, что они только пытаются прикинуться беззащитными.

— И что же мы должны с ними сделать, Уолтер? Убить на месте?

— Да, — послышалось в ответ, и хлев тут же наполнился возбужденными голосами.

Хардести взобрался на перевернутое ведро и заглянул через головы селян. На кипах сена сидели, улыбаясь и покусывая соломинки, с полсотни мужчин весьма странного вида, с гнусными хищными физиономиями, курносыми носами, густыми бровями, огромными тяжелыми подбородками и кривыми ногами. Пустота их взглядов почему-то казалось зловещей. Одежда этих странных типов (котелки, старомодные костюмы, трости и свисающие из нагрудных карманов часовые цепочки) походила на наряды героев водевиля, но их это, судя по всему, нисколько не смущало. Они самодовольно ухмылялись, даже не пытаясь скрывать своей откровенно хищной природы. Но что могло их сюда привести и откуда они явились?

— Они разом наполнили всю округу, — раздался чей-то громкий голос — Они рыскали по амбарам и пытались уводить лошадей. За этим занятием мы застали человек двадцать, и тут, возле самой мельницы, появилось еще с полсотни этих типов. Кто знает, может быть, мы встретим и других…

— Главное, что мы поймали его, — добавил кто-то.

— О ком это вы? — изумился Хардести.

Мужчины указали ему на дверь в соседнее помещение, возле которой находился доктор и еще несколько человек, чьи ружья были наведены на одну невидимую цель. Хардести решительно направился к двери и тут же наткнулся на груду странных предметов.

— Нам удалось разоружить этих сукиных сынов, — послышался чей-то голос.

Хардести пригляделся получше и увидел у себя под ногами множество револьверов с украшенными серебром, золотом и перламутром рукоятками, несколько крохотных «дерринджеров», кастеты и дубинки с острыми шипами, удавку и небольшое ружье с прикладом, выточенным из слоновой кости. Чего здесь не было, так это лыж, коньков и теплой одежды. Судя по всему, незнакомцев экипировали на скорую руку.

Хардести опустил руку на плечо доктора, и тот, тут же поняв ход его мыслей, сделал шаг в сторону. Увиденное так потрясло Хардести, что он едва устоял на ногах.

— Это еще что такое? — ошарашенно пробормотал он.

— Не хотел бы я вам этого говорить, — ответил доктор.

Хардести еще раз заглянул в маленькую комнатушку, где они держали своего тощего пленника со страшным и донельзя странным лицом, который, однако, был куда крупнее карликов в котелках. Его трясущееся тело жило какой-то своей, неподвластной ему жизнью. Глаза его походили на бешеных крыс, пытающихся выбраться из клетки. Хардести неожиданно показалось, что он видит перед собой вовсе не человека. Глаза и тонкие пальцы этого существа находились в непрестанном движении. Время от времени из его глаз вылетали снопы искр, которые позволяли судить о таившейся в нем страшной силе, не сулившей обитателям Кохирайса ничего хорошего.

— Кто он? — тихо спросил Хардести.

— Спросите его об этом сами, — прозвучало в ответ.

— Я? — удивился Хардести.

Доктор бросил на него испытующий взгляд.

— Да, вы.

— Кто вы? — спросил Хардести дрожащим голосом, но тут же, взяв себя в руки, приблизился к пленнику и повторил тот же вопрос громко и внятно.

Перли Соумз мгновенно ощетинился, но не произнес в ответ ни слова. Разлетавшиеся от него во все стороны электрические разряды походили на сотню гремучих змей. Хардести показалось, что этот странный человек и его спутники не пленены, а просто пережидают непогоду в теплом амбаре, любезно предоставленном в их распоряжение фермерами. Неведомая сила, сотрясавшая стены амбара, когда что-либо оказывалось Перли не по нраву, лишь подтверждала это.

Вспомнив о болезни своей дочери, Хардести в сопровождении доктора направился в поселок, предоставив оставшимся в хлеву селянам ломать голову над тем, как же им следует поступить с незваными пришельцами.

На следующую ночь Хардести вывел сани из городка Кохирайс и поспешил на юг. Он продолжал нахлестывать несчастную кобылку до тех пор, пока она не понеслась вперед, как голодная собака. У его ног лежала автоматическая винтовка. Еще одну винтовку держала в руках Вирджиния. Госпожа Геймли, сидевшая вместе со своими внуками на заднем, покрытом тентом сиденье, была вооружена двуствольным дробовиком «Итака» двенадцатого калибра.

Странные джентльмены были эскортированы из города на шоссе. Марраттам и госпоже Геймли пришлось срочно покинуть Кохирайс, поскольку доктор ничем не смог помочь маленькой Эбби. Ее следовало поскорее доставить в больницу. Совсем недавно они мечтали уехать из города, теперь же они хотели как можно быстрее вернуться в него. Доктор не стал вдаваться в тонкости, сказав, что это в любом случае ничего не изменит, но посоветовал им не медлить.

Они отправились в путь вооруженными до зубов, поскольку, вновь оказавшись на свободе, пленники могли попытаться захватить их сани и кобылу, тем более что иных дорог, помимо той, по которой они сейчас ехали, здесь попросту не существовало. По расчетам Хардести, они должны были обогнать эту странную колонну перед самым подъемом, что давало им определенные преимущества, поскольку на равнине лошадь могла развить куда большую скорость, чем в горах (именно поэтому он так нещадно и стегал несчастную лошадку).

Кобыла, которая, похоже, разделяла его опасения, неслась вперед с немыслимой для нее скоростью.

Оставив позади большую часть равнины, они въехали на вершину небольшого холма, с которой хорошо просматривалась ведущая в горы дорога, и сделали остановку, решив немного осмотреться.

Тишину ночи нарушали лишь дыхание лошади и шорох колышущихся на ветру одеял. Мороз заметно ослаб, и ветер казался седокам едва ли не теплым. Осмотревшись по сторонам, Хардести и Вирджиния подняли глаза к небу и остолбенели от изумления. Меж звездами плыло великое множество быстро приближавшихся к земле красных парашютов.

— Парашютисты, — ошарашенно пробормотал Хардести. — И откуда только они взялись? Может быть, они так и будут сыпать с неба всю ночь? И это явно не Восемьдесят вторая десантная дивизия…

Они посмотрели вниз и обнаружили, что вся равнина заполнена пришельцами, отрядами, бредущими по глубокому снегу по направлению к дороге, где они выстраивались в огромную колонну, растянувшуюся на несколько миль. Их мрачные полки не нуждались ни в сигнальных огнях, ни в командах.

У подножия холма с глухим стуком приземлился еще один парашютист, который тут же, словно крыса, понесся к дороге, придерживая рукой натянутый на голову котелок.

— Есть ли здесь кружной путь? — спросила Вирджиния.

— Лошадь тут же завязнет в снегу.

— А другая дорога?

— Ты прекрасно знаешь, что других дорог здесь нет, — ответил Хардести, снимая винтовку с предохранителя. — Готовьтесь к бою. Госпожа Геймли?

— Да, мой друг? — послышалось из-под тента.

— Вам когда-нибудь доводилось стрелять из ружья?

— Еще бы не доводилось. Еще до рождения Вирджинии нам с Теодором то и дело приходилось ездить в Бакленбург. Так вот, волки, жившие на окрестных холмах, были огромными, словно пони, и голодными, словно акулы. Там-то я этому делу и научилась.

— Эбби и Мартин спят? — спросила Вирджиния.

— Спят голубчики. В одной картонке Джек, в другой Тедди!

— Замечательно, — кивнул Хардести. — Попытаемся прорваться к лесу.

Он отпустил поводья, и лошадка поспешила вперед, постепенно набирая скорость.

Вскоре они уже неслись по дороге, оставляя позади одиночек, отставших от своих соединений, и группы, состоявшие из десяти — пятнадцати бандитов, что палили им вслед из своих пистолетов. Лошадь сметала с дороги тех, кто пытался встать у нее на пути, и это не могло не замедлить ее бега, тем более что бандиты десятками повисали на санях, пытаясь добраться до седоков.

Хардести, Вирджиния и госпожа Геймли разили нападавших огнем своих ружей. Изнемогшая от усталости и ран и перешедшая на шаг лошадь широко раздувала ноздри и грозно скалила зубы, но, увы, она могла бороться только с теми противниками, которые находились прямо перед нею. Не в силах совладать с ними, она остановилась на месте и громко заржала.

Черное кольцо, состоявшее из сотен уродливых коротышек, постепенно сжималось. Никто и не заметил белый след в небе, который, начавшись на юго-востоке тонкой светлой полоской, теперь становился все ярче. Теперь он уже походил на след кометы, разбрасывающей горящие алмазные искры, вспыхивающие в густом дыму. Словно узорчатый волан пролетел над их головами и упал на поле битвы, высветив на самом острие своего раскаленного луча огромного белого коня.

Первым делом он вверг Куцых в оцепенение, а затем уверенно проложил себе путь прямо к саням. В ярости он взбивал копытами мерзлый наст в кровавую кашу. Стоило ему лягнуть врага, и тот отлетал в неизвестном направлении, как пушечное ядро. Антазор кусался, бодался, бил грудью и плечом и продвигался так быстро, что казалось, на поле боя резвится целый табун белых коней. Затем, оказавшись у саней, он, не прекращая битвы, потянул повозку, с каждым шагом набирая скорость. Кобыла побежала следом. Хардести прекратил стрельбу и взялся за вожжи. Они неслись уже галопом мимо поредевших рядов Куцых Хвостов. Белый конь летел на полтора корпуса впереди кобылы, вывозя сани на чистое, занесенное снегом предгорье. Без усилий оказались они через мгновение на перевале, откуда было видно плоско простирающееся в ночь озеро Кохирайс. Им показалось, что звезды прильнули к земле, а воздух стал таким разреженно-прозрачным, что даже холод перестал чувствоваться. Белый конь опустил голову к снегу и встряхнул гривой. Он обошел сани и приблизился к кобыле. Огромный, раза в два больше нее, он ткнулся носом ей в шею. Кобыла отступила на шаг. Конь внимательно посмотрел на нее и принялся зализывать ее раны. Стоило ему лизнуть ранку, и она тут же затягивалась. Затем он вышел вперед, взглянул в небеса и поскакал по снегу, с каждым скачком поднимаясь все выше.

В то же мгновение Марратты поняли, что остались одни. Белый, протянувшийся по небу след начал блекнуть. До них донесся далекий свист. Уже почти рассвело. Луна закатилась, усталые звезды собирались погаснуть.

Хардести подобрал на себя вожжи, и кобыла привезла сани под сень горного леса.

Старые бородатые олдермены, маниакальные главы попечительских советов, партийные функционеры, бывшие мэры и наемные писаки в один голос настаивали на том, что тематика предвыборных дебатов не должна исчерпываться радостями зимы и теорией равновесия и гармонии. Горностаевый Мэр, который всегда слыл искусным политиканом, в конце концов заставил Прегера принять участие в серии дебатов, устраивавшихся редакциями «Сан» и «Гоуст», ни одна из которых не поддерживала Прегера, поскольку Крейг Бинки не мог простить ему таких заявленных во всеуслышание эпитетов, как «медлительный тугодум, заправляющий «Гоуст»», «всем известный дегенерат» и «придурок, который любит кататься на бинкопеде».

Опытный участник политических баталий Горностаевый Мэр ни минуты не сомневался в том, что дебаты позволят ему растоптать этого гладковыбритого молодого идеалиста, корчившего из себя аристократа, который, неведомо зачем, то и дело говорил о близящейся невероятно холодной зиме. Эта явно абсурдная кампания уже начинала надоедать избирателям, которые не могли не понимать того, что дерзкий новичок уступал Горностаевому Мэру и опытом, и возрастом, и политическим весом.

Первые дебаты должны были состояться в Центральном парке, так как Прегер, искренне презиравший телевидение, наотрез отказался от теледебатов. Поскольку полный запрет телевидения являлся одним из главных предвыборных лозунгов Прегера, владельцы телевизионных компаний решили поддержать Горностаевого Мэра и согласились на бесплатную демонстрацию его предвыборных роликов. В свою очередь Прегер категорически запретил телевизионщикам освещать свою кампанию, сказав вдобавок, что они лишают людей возможности внимать живому слову. Впервые за полстолетия человек, участвующий в предвыборной кампании столь высокого уровня, сознательно отказался от использования плененных людьми электронов. Соответственно, зрителям, наблюдавшим за ходом дебатов, казалось, что Горностаевый Мэр полемизирует с фантомом. Через десять минут Центральный парк стал заполняться людьми, решившими оставить свои мягкие кресла и диваны, с тем чтобы посмотреть на первого человека в истории, решившегося отказаться от использования самого эффективного из всех изобретенных людьми средств внушения. Прегер поступил весьма мудро, избрав местом проведения дебатов именно парк. Хотя вечер выдался достаточно прохладным, он сумел собрать аудиторию в несколько миллионов человек и предложил им разбить свои телевизоры. Многим из присутствующих эта идея казалась абсурдной, однако они так и продолжали стоять на холоде, переминаясь с ноги на ногу, согревая себя горячим кофе и чаем.

— Кто он такой, чтобы пудрить нам мозги дурацкими рассказами о зиме и призывать избавиться от телевизоров, которые стоили нам немалых денег? — язвительно спросил мэр.

Эсбери Гануиллоу, стоявший в первых рядах, принялся скандировать:

— Прегер де Пинто! Прегер де Пинто! Прегер де Пинто!

Увидев, что его примеру последовала большая часть присутствующих, мэр тут же изменил свою тактику.

— Честно говоря, — поспешил добавить он, — я и сам смотрю только самые серьезные программы, обладающие высоким культурным уровнем!

— Какая разница, на что вы смотрите? — тут же отпарировал Прегер. — Когда поток гипнотизирующих вас электронов начинает бомбардировать ваш мозг, тот принимается работать в совершенно ином режиме, вследствие чего любой человек перестает быть самим собой. Совершенно не важно, что вам при этом показывают. Если вы не отвернетесь от экрана и не попытаетесь взглянуть на мир собственными глазами, вы окажетесь в плену иллюзий, которые быстро уничтожат не только ваш разум, но и вашу душу. Разум можно уподобить мышцам, которые быстро атрофируются от бездействия. Они же хотят, чтобы он не только бездействовал, но и безмолвствовал! К тому же, Минни, — обратился он к Горностаевому Мэру по кличке, — вы так любите все эти бесконечные экранизации литературных произведений только потому, что совершенно разучились читать!

— Сэр, в данном случае вы оскорбляете не только меня, но и весь электорат! — возмущенно вскричал Горностаевый Мэр.

— Господин мэр, суммарное количество загипнотизированных и парализованных людей ни о чем не говорит, — усмехнулся в ответ Прегер. — Недавние рабы могут стать свободными людьми!

— Вы называете рабами своих соотечественников?

— Да. Они являются рабами мигающих экранов, которые связывают их по рукам и ногам, говорят, что им следует думать и что им следует покупать!