— И что же?

— Успокойся. Ничего страшного не произошло.

— Мама, — еле слышно пробормотала Вирджиния, — Эбби вот-вот умрет, а вы с Хардести, словно какие-то мистики, только и делаете, что бродите по улицам… Я отказываюсь тебя понимать. Неужели ты думаешь, что меня расстроил этот сон?

— Вирджиния, — сказала госпожа Геймли, пытаясь обнять свою дочь.

— Нет-нет, мама, только не надо меня жалеть!

Старая женщина взяла дочь за руку, и они молча направились в сторону госпиталя. Они шли молча, прислушиваясь к шуму ветра и звону церковных колоколов.

В маленьком скверике в Челси они увидели заметенный снегом памятник воинам, погибшим на фронтах Первой мировой войны. На его пьедестале виднелась надпись: «Памяти героев Челси».

— Ты помнишь эту статую? — спросила госпожа Геймли.

— Нет, — смущенно ответила Вирджиния.

— Когда ты была совсем еще маленькой, мы приехали в город, для того чтобы встретить отца, который должен был вернуться с войны. Неужели ты этого не помнишь?

— Совершенно не помню.

— Мы еле-еле сюда добрались. Прожили же мы в городе несколько месяцев. Очень многие солдаты погибли, но их семьи были оповещены об этом телеграммами. Мы же никаких телеграмм не получали и поэтому считали, что Теодор жив. Все эти месяцы мы жили в Вест-Сайде, возле реки на окраине Челси. Иногда мы с тобой гуляли по этому парку. Ты говорила другим детишкам, что здесь живет твой папа. Он так и не вернулся. Погиб за несколько месяцев до этого…

— Откуда же тебе это стало известно?

— Узнав о возвращении их дивизии, мы поспешили в порт. Ты была очень возбуждена и не выпускала из рук букетика, который хотела подарить своему папе, даже после того, как мы узнали о его смерти. Я смогла забрать у тебя цветы только ночью, после того как ты заснула. О гибели Теодора нам сообщил Гарри Пенн.

— Гарри Пенн?!

— Он командовал полком, в котором служил твой отец. Все уроженцы Кохирайса служили в одной части. Глядя на тебя, он заплакал. Неужели не помнишь?

— Конечно же нет, — грустно покачала головой Вирджиния.

— Он никогда не напоминал тебе об этом? Вы ведь знакомы уже несколько лет, верно?

— Теперь-то я понимаю, почему он мне все прощал…

— Ты была такая счастливая, а он должен был сообщить тебе о смерти отца. Это произошло в самом начале лета. Ты тут же заболела и выздоровела только с приходом зимы. Тебе хотелось поскорее отправиться к папе. Я хотела того же, но у меня на руках был маленький ребенок…

— Но почему же Гарри Пенн никогда не говорил со мной об этом?

— Значит, на то у него были причины. Нам не дано знать всего. Никто не заставляет нас раз за разом вспоминать все то, что было с нами прежде, никто не дает нам пожизненных гарантий и не представляет нам готовых схем и точных решений, избавивших бы нас от блужданий во мраке. На деле все эти решения ничего не стоят. Люди, которые захотят понять все и вся и взять этот мир под свой контроль, станут жертвой того, что будет казаться им несущественным. Они будут выглядеть жалкими шутами…

— Они выглядят так уже сейчас.

— Ладно, Вирджиния, — вздохнула госпожа Геймли. — Все мы можем ошибаться. Помни, ты все еще жива. Возможно, тебе не удастся спасти своего ребенка, но это не значит, что ты не должна его спасать. И делать это ты обязана не только ради Эбби. Это твой долг.

Снег падал крупными хлопьями, которые с мягким шорохом кружили по небу, и мать обняла свою дочь.

Город в огне

Вначале о пожаре ничего не знали даже в полицейском управлении. Люди, находившиеся на смотровых площадках огромных, в милю вышиной, башен, видели столбы огня где-то у горизонта и по привычке не обращали на них ни малейшего внимания, считая, что пожарная ситуация в городе не вызывает опасений, поскольку находится под полным контролем.

Официальные лица также не замечали огненных столбов, поднимавшихся над трущобами, ибо их вниманием теперь безраздельно владел Джексон Мид. Трущобные жители успели привыкнуть к пожарам и поджогам, однако на сей раз огненные столбы поднимались куда выше и их было куда больше, чем обычно. В то время как все прочие обитатели Нью-Йорка прятались от холода в своих комфортабельных домах и квартирах с беззаботно игравшими детьми и собаками, спавшими возле каминов, на город наступала незримая армия, обращавшая в пепел и прах его улицы и дома.

После Рождества прошло два дня. Молодые мужчины и женщины беззаботно танцевали в «Плазе», подъемники с ревом сновали по строительной площадке, на автострадах Бруклина и Квинса гудели тысячи машин, заводы продолжали свою ритмичную работу. Недремлющие юристы рылись в грудах распоряжений и правил, обосновывая необходимые решения. Глубоко под землей ремонтники вели нескончаемую войну с трубами и кабелями, обеспечивавшими город светом и теплом. Они двигались с неутомимой решимостью танкистов, управляющих тяжелой техникой, пытались проворачивать огромные десятифутовые гаечные ключи, бесстрашно взирали на разрывы снарядов, прорывали ход за ходом, вели за собой по темным туннелям батальоны рабочих, освещая себе путь шахтерскими лампами. Наряды полиции носились с вызова на вызов, биржевые брокеры держали в каждой руке по шесть телефонных трубок, ученые, стараясь не отвлекаться, корпели над своими трудами. Женщины в белых и розовых платьях кружили в объятиях мужчин в строгих черных костюмах и в белоснежных рубашках по «Плазе». Лысеющие виолончелисты с тонкими усиками и на удивление развратными лицами наполняли музыкой зал с мраморными колоннами, что был украшен розовыми и золотыми лентами, гроздьями свисавшими с колонн и с потолка. На спинки кресел были наброшены прохладные на ощупь норковые шубки. Мимо здания клуба чинно проезжал экипаж за экипажем, северный ветер позванивал заиндевевшими ветвями деревьев. Никто не понимал того, что всему этому веселью вот-вот должен был прийти конец.

Где-то в глубинах трущоб, улицы которых постепенно превращались в безликие бурые пустоши, жили старик и его старуха, державшие маленькую лавочку. Ее деревянные полки обычно были пусты, и лишь время от времени на них появлялись мешки с рисом и сахаром, наполненные керосином бутылки из-под лимонада, старая посуда и уродливые сморщенные овощи. Единственная их комнатка освещалась лампой, заправлявшейся бараньим жиром и отработанным маслом. В самые морозные дни старик и старуха натягивали на себя всю свою одежду и прятались от холода в маленькой каморке, находившейся за грубой, сшитой из мешковины занавеской. Время от времени старик отправлялся на поиски щепок, которые он сжигал в старом кофейнике. Большую часть времени они сидели совершенно неподвижно, понимая, что любое неосторожное движение может стоить им жизни. И все-таки умерли они вовсе не от холода. Они сгорели.

В тот момент, когда веселье в «Плазе» достигло апогея, а вальсировавшие красавицы с голыми плечиками исполнились особой чувственности, старик и старуха услышали странные звуки, походившие разом на шум океанского прибоя и на рев пламени.

Они услышали вой ветра и топот множества людей, которые в эту минуту напоминали диких животных, пытающихся спастись от лесного пожара. Кто-то забарабанил по двери лавки. Старик нервно сглотнул, боясь пошевелиться. По щекам старухи покатились слезы. Тем временем входная дверь слетела с петель и в лавку вбежало не меньше полусотни низкорослых грабителей; они в мгновение ока смели содержимое полок, свалили в кучу доски, ящики и коробки и подожгли своими факелами не только сломанную утварь, но и занавеску, за которой прятались хозяева лавки.

Пламя бушевало уже по всей округе. Оно пожирало неказистые деревянные строения и застывшие от ужаса деревья и расползалось по пропитанным нефтью берегам зловонных речушек и каналов.

Джексон Мид сидел в своей темной комнате, окна которой выходили на залив. Он избрал главным наблюдательным пунктом тридцатый этаж относительно невысокого здания, хотя мог бы устроить его куда выше. Он считал, что в данном случае наблюдательная позиция не имеет никакого значения, будь это заурядный тридцатый этаж или крыша десятимильного небоскреба. Избранное положение — не высокое, но и не низкое — устраивало его как нельзя лучше, поскольку он любил говаривать: «Быстрее всего время утекает через средние врата». Смысл этих таинственных слов оставался неведомым как Мутфаулу, так и господину Сесилу Були, которые тем не менее прекрасно понимали, что Джексон Мид ничего не говорит просто так.

Смонтированная им гигантская машина уже не нуждалась в его контроле, он лишь вполглаза присматривал за разраставшейся в ее недрах чудовищной работой. Тысяча директоров взирала на тысячу экранов, директоров этих, в свою очередь, контролировали старшие контролеры, у которых существовали собственные руководителя и руководители руководителей. Работа велась денно и нощно не только на выросших над заливом прозрачных башнях, но и в нескольких десятках огромных подземных бункеров, где и находились все руководители проекта.

Джексон Мид спокойно следил за происходящим из своего надежно охранявшегося наблюдательного пункта. Время от времени к нему заходили Сесил Мейчер и Мутфаул, дававшие ему краткий отчет о ходе строительства. Большую же часть времени он в полном одиночестве молча наблюдал за работой строительных машин и подъемников.

В тот момент, когда в помещении наблюдательного пункта в очередной раз появился Мутфаул, Джексон Мид смотрел на огни висящих в небе вертолетов.

— В городе начались пожары, — тихо сказал Мутфаул. — С каждой минутой их становится все больше и больше.

— Где именно? — спокойно полюбопытствовал Джексон Мид.

— На дальних окраинах, то есть примерно в пятидесяти милях отсюда.

— Огненных бурь еще нет?

— Как сказать. Огонь распространяется достаточно быстро, словно это не город, а жнивье.

— Через несколько дней пожары начнутся и здесь, и небо станет черным от дыма…

— Следует ли мне известить об этом нового мэра?

— Неужели он еще ничего не слышал?

— Насколько мы можем судить, нет.

— Ну что ж. В скором времени он узнает об этом и сам.

— Если мы вовремя предупредим мэра о грозящей городу опасности, он сможет его спасти!

Джексон Мид покачал головой и повернулся к своему подчиненному.

— Доктор Мутфаул, мы терпели неудачи вовсе не потому, что ошибались в расчетах. Нас всегда подводили внешние обстоятельства.

— Сэр?

— Сами по себе молитвы, если они не будут услышаны, ничего не значат. Мы можем начать строительство моста с этого берега, но скажите, куда он будет вести? Мы и поныне не знаем ни того, где находится тот, другой берег, ни того, что будет являться дальней опорой нашего моста.

— Выходит, мы просто сгорим?

— Кто знает. Дело ведь не в самом огне, а в том, чем он отзовется в человеческих душах, рядом с которыми наше сооружение при всей его грандиозности кажется чем-то постыдным и жалким. Город сгорит хотя бы потому, что он уже прожил отмеренный ему срок. В этом мире нет и не может быть ничего вечного — все должно сгореть в огне любви или гнева. Если человеческая душа в этот миг исполнится своего подлинного величия, мы тут же окажемся на другом берегу. В противном случае возведение этого моста станет невозможным и потеряет всяческий смысл.

— Да-да, кажется, я вас понял, — закивал Мутфаул. В комнате появился Сесил Мейчер.

— Пламя пожаров преодолело тридцатимильное кольцо! — сообщил он. — Оно распространяется с неимоверной быстротой!

— А что слышно о Питере Лейке? — спросил Джексон Мид, повернувшись спиной к окну.

Сесил покачал головой и, устало прикрыв глаза, ответил:

— Ни слуху ни духу.

Эбби лежала неподвижно так долго, что о ее смерти мать узнала только после того, как на мониторе появилась горизонтальная черта, а системы срочного вызова дежурной сестры и врача отключились. Ни одна из этих машин так и не смогла помочь маленькой Эбби Марратта.

Жужжание монитора показалось Вирджинии звуком трубы, возвестившей о кончине мира. Госпожа Геймли плакала навзрыд. Она никак не могла поверить, что ее маленькая внучка, прожившая всего несколько лет, могла умереть прежде, чем умрет она, ее бабушка.

Вирджинии стало трудно дышать. Она не сводила глаз с покрывала, наброшенного на бездыханное тельце Эбби. Секунда проходила за секундой, минута сменялась минутой, но чуда не происходило. Внезапно ее внутреннему взору предстала настолько яркая и живая картина, что она тут же устыдилась ее неуместности, которую можно было уподобить разве что смеху во время богослужения, что, впрочем, не помешало ей тут же перенестись в иное время.

Стояло невыносимо жаркое лето. В наползавшей с залива горячей дымке угадывались темные силуэты зданий, подчеркивавшие необычайную белизну паривших в небе невесомых облаков. Из тумана выплыл смешной старомодный паром с высокой трубой, который направлялся к находившемуся неподалеку от Бэттери причалу. Судя по положению солнца и по жаре, стояла середина июля. Палубы были усеяны пассажирами, с нетерпением ожидавшими прибытия на берег. Над их головами виднелось множество легких белых зонтиков, вызывавших в памяти образ одуванчиков. Мужчины в тщательно отглаженных светлых льняных рубашках светились как белые фонарики. Паром подошел к самому берегу, остановился. Отполированные до блеска ручки турникета распахнулись, и народ хлынул на берег. Вирджиния неотрывно смотрела на незнакомую ей молоденькую хрупкую девушку в светлой блузке, которая поднялась на трап и прошла через терминал одной из последних.

Ее вид не просто тронул Вирджинию, но исполнил ее светлой радости и счастья. Тем временем девушка — ей было не больше пятнадцати-шестнадцати — миновала турникет, к которому Вирджинию не подпускали, и исчезла в лабиринте темных душных улиц.

Она вновь увидела перед собой накрытое белым покрывалом тело маленькой Эбби и вспомнила о том, что целую неделю не получала вестей от Хардести.

— Понимаешь, — прокричал Хардести, пытаясь не отстать от несшегося по темному туннелю подземки Питера Лейка, — после того как ты купишь жетон, ты имеешь полное право проехать по туннелю.

— Я все это знаю, — ответил на бегу Питер Лейк.

— Тогда куда ты бежишь?

— Неужели ты их не заметил?

— Кого?

— Тех типов в черных куртках!

Хардести тяжело дышал. Он не мог угнаться за механиком, который, подобно олимпийскому чемпиону, без видимых усилий несся вперед и сбавлял скорость единственно из снисхождения к своему немощному компаньону.

— Этих коротышек?

— Да, этих коротышек, которые только и знают, что убивать, грабить и устраивать поджоги! Теперь эти коротышки бегут за нами.

Они остановились. Хардести перевел дух и прислушался. Из глубины туннеля доносились странные звуки, похожие на топот сотни крысиных лап.

— От них теперь просто нет прохода, — усмехнулся Питер Лейк, — хотя время от времени они куда-то исчезают. Я даже рад тому, что они существуют. Не будь их, я жил бы совсем иной, призрачной жизнью.

— Я видел их в Кохирайсе, — отозвался Хардести. — Как это я сразу не сообразил, что они могут появиться и в городе, ведь ими явно движет чувство мести!

— Кохирайс… — задумчиво повторил Питер Лейк. — Знакомое название…

— Там находится дача Пеннов.

Питер Лейк никак не отреагировал на эти слова.

— Гарри Пенн — наш работодатель.

— Никогда о таком не слышал, — ответил Питер Лейк.

Оказавшись на станции «Тридцать третья улица», они запрыгнули на платформу, несказанно удивив своим появлением стоявших на ней пассажиров, которые удивились еще больше, увидев, что вслед за ними из туннеля выбежала целая сотня возбужденно кудахтавших Куцых Хвостов, одетых в дешевые черные костюмы, изрядно потрепанные невзгодами, непогодой и временем. Куцые Хвосты были вооружены инкрустированными жемчугом ножами, кастетами и гигантскими пистолетами, рукоятки которых были украшены изображениями нагих красоток.

Хардести и Питер Лейк перемахнули через ворота Грамер-си-парк и понеслись к дальней его стороне. Большей части Куцых, походивших в эту минуту на взмыленных горностаев, так и не удалось перебраться через высокую парковую ограду, однако часть из них все-таки протиснулась между ее прутьями. Они бежали по превратившейся в сплошную стройку площади Мэдисон, где появилось множество новых зданий с правлениями крупных корпораций. Они пробежали под старыми, отливавшими медью эстакадами, чьи стенки, изъеденные непогодой, поблескивали плоскими металлическими лунами, и под огромными часами, на которых помигивали красные и белые цифры. Окончательно согревшийся и пришедший в себя Хардести бежал теперь вровень с Питером Лейком.

Они хотели сбросить Куцых с хвоста, сделав круг по району, однако после каждого поворота неизменно видели у себя за спиной преследователей, которые были такими же вездесущими, как едкая гарь, стоявшая над городом. Едва завидев беглецов, расставленные по всему городу часовые Куцых тут же оповещали своих сообщников об их появлении, и охота на лис возобновлялась с новой силой, при этом роль охотничьих горнов и красных флажков играл их истошный, пронзительный крик, а также хрипы, стоны и даже вздохи. Питеру Лейку пришла на ум неожиданная идея.

— Послушай, — обратился он к Хардести. — Они кругом и всюду, и меньше их, похоже, уже не станет. Наверняка они настроены решительно, однако до сих пор мне удавалось совладать с ними, и после каждой новой схватки я, как ни странно, становился все сильнее и сильнее. Сейчас за нами гонится около полусотни Куцых, но ты знаешь, я их почему-то не боюсь… Я — механик, а механикам, как ты понимаешь, приходится иметь дело с универсальными законами, которые считаются вечными. Ну, так вот… В последнее время в мире стали происходить очень странные вещи. Его законы конечно же не изменились, но мы, похоже, заняли в нем какое-то иное положение, понимаешь? Другими словами, у нас появились способности, не поддающиеся логическому…

— Говори проще! — перебил Питера Лейка Хардести.

— Куда уж проще?! Нам нужно найти какой-нибудь тупичок и испробовать свои новые силы на деле.

— Я не против.

— Если мне не удастся с ними совладать, эти курносые бестии покончат с нами в одну минуту.

— Ты можешь испробовать свою магию на Верпленк-Мьюз, — ничуть не смутившись, ответил Хардести. — Места там предостаточно, да и прохожих там никогда нет.

— При чем здесь магия? — удивился Питер Лейк, поворачивая на заканчивавшуюся тупиком аллейку. — Я говорю о перераспределении.

— Не важно, — перебил его Хардести. — В крайнем случае, я всегда смогу прийти тебе на подмогу.

Появившиеся в створе тупика Куцые Хвосты походили на сгрудившееся перед входом в каньон стадо овечек. Сначала они полностью перегородили вход, затем стали неспешно продвигаться вглубь, лязгая своими пружинными ножами и поигрывая цепями, к которым были привязаны опасные бритвы.

— Отлично, — произнес Питер Лейк как ни в чем не бывало. — Пока я сидел на крыше, я успел продумать…

— Хватит болтать! — вскричал Хардести. — Они уже здесь!

— Обижаешь, — хмыкнул Питер Лейк. — Сейчас ты и сам все увидишь.

Он закатал правый рукав, зажмурил левый глаз и, протянув руку в сторону Куцых Хвостов так, словно это была не рука, а винтовка, сжал кисть в кулак.