Прожившему на свете целый век Гарри Пенну было неведомо чувство страха, тем более что он чувствовал себя в этом мире полномочным представителем эры президента Теодора Рузвельта, адмирала Дьюи, храбрых бойцов за Союз и Билла Буффало, если вспомнить как называл Буффало Билла Крейг Бинки.

Он смерил противников долгим взглядом и, улыбнувшись, достал из кармана четырехствольный шестизарядный револьвер, который казался со стороны такой же диковинной и безобидной игрушкой, как мушкетон. Прежде чем грабители успели рассмеяться, он всадил в каждого из них по пуле.

Гарри Пенн замер, поскольку ему никогда в жизни не доводилось убивать людей, хотя он прожил целый век и участвовал в нескольких войнах. Впрочем, уже в следующее мгновение он решил не терзать совесть понапрасну и, сунув револьвер в карман, решительным шагом направился к зданию своей редакции.

Под охраной вооруженных людей, стоявших за мешками с песком, сотрудники газеты «Сан», семьи которых находились во внутреннем дворе здания, работали в эту ночь как никогда.

Пока Гарри Пенн поднимался по лестнице, его то и дело останавливали молодые сотрудники газеты, желавшие продемонстрировать ему свою решимость работать до изнеможения. Он хотел подбодрить всех и каждого, и потому ему приходилось терпеливо отвечать на их несущественные вопросы.

На последней лестничной площадке он нос к носу столкнулся с Бедфордом.

— Как вам удалось зажечь свет?

Бедфорд недоуменно пожал плечами.

— Он зажегся сам собой. Стало быть, механикам удалось исправить машины.

Бедфорд тут же был отправлен вниз для разговора с механиками.

Через какое-то время он уже находился в кабинете Гарри Пенна, хозяин которого, покуривая сигару, задумчиво рассматривал портреты Питера Лейка и Беверли.

— Механики говорят, что все оборудование неожиданно заклинило, — стал рассказывать Бедфорд Гарри Пенну, так и не отрывавшему глаз от портретов. — Они разобрали половину машин и решили, что их ремонт займет не менее полугода, но тут в мастерскую вернулся главный механик, который устранил все поломки буквально за одну минуту.

— Что?! Трамбулл? Я ни за что не поверю тому, что Трамбулл мог хоть что-то починить! Он точил мой армейский нож целый год! Здесь явно что-то не так!

— Я разговаривал именно с ним, но, господин Пенн, ведь он уже не главный механик!

— Как так? С каких пор? Хотелось бы знать, где я в это время находился?

— Не так давно механики сами выбрали себе нового начальника.

— Что за дела, Бедфорд?! — возмутился Гарри Пени. — Подобными назначениями в нашей редакции занимаюсь я, а не какие-то там механики! Не забывайте, что в подобных случаях речь, помимо прочего, идет и о количестве долей!

Бедфорд покачал головой.

— У него их столько же, сколько и у подмастерья. Они сделали его своим начальником единственно потому, что он понимает в этих машинах куда больше всех остальных!

— Что это за тип? Наверное, один из компьютерщиков? Приведите-ка ко мне этого сукина сына! Я хочу с ним поговорить!

— К сожалению, я не смогу это сделать.

— Проклятье! — воскликнул Гарри Пенн, возводя глаза к потолку. — Кому, в конце концов, принадлежит эта газета?

Бедфорд почел за лучшее промолчать.

— Как зовут этого вашего главного механика?

— Они величают его господином Предъявителем.

— Господином Предъявителем?

— Да-да, именно так.

Гарри Пенн надолго задумался.

— И почему же вы не привели его сюда?

— Он спит.

— Спит?!

— Да, сэр. Механики не позволили мне его беспокоить. Они считают его чем-то вроде короля механиков!

— Послушайте, что я вам скажу! — злобно прошипел Гарри Пенн, поднявшись с кресла. — Будь этот ваш «господин Предъявитель» даже цыганским бароном, я либо заставлю его подняться на ноги, либо пристрелю на месте и только после этого назначу главным механиком и выражу ему признательность за то, что он смог обеспечить наше здание электричеством!

Гарри Пенн поспешил вниз, не слыша звука собственных шагов и не помня себя от волнения, которое, как ни странно, было вызвано перспективой встречи с лучшим механиком на всем белом свете, получавшим скромное жалованье подмастерья.

Сгорая от страха и нетерпения, Гарри Пенн обратился к механикам:

— Где господин Предъявитель? Он все еще здесь?

— Да, здесь, — ответил один из механиков.

— Покажите мне его.

— Его ни в коем случае нельзя беспокоить! — воскликнул Трамбулл. — Он отдыхает!

— Нет-нет, — сказал Гарри Пенн примирительным тоном. — Я вовсе не собираюсь его беспокоить. Я всего лишь хочу взглянуть на него.

— Он там, — сказал Трамбулл, неопределенно махнув рукой. — Нужно пройти два ряда силовых установок и свернуть возле компрессора. Вы увидите перед собой узкий проход между генераторами…

Гарри Пенн уже не слышал его. Следуя указаниям Трамбулла, он прошел два ряда машин, свернул за компрессор и, оказавшись у генераторов, неожиданно наткнулся на человека, который крепко спал, прислонившись спиной к огромной, мерно работавшей машине.

Гарри Пенн опустился на колени и, прищурившись от яркого света, посмотрел на лицо спящего. Он увидел в нем то, чего не дано видеть и знать даже столетним старцам. Прошлое ожило, явив ему один из своих ликов, в котором он не мог не узнать Питера Лейка.

За прошедшие с той давней поры восемьдесят пять лет Питер Лейк нисколько не изменился, и это означало не только то, что время не имело над ним власти, но и то, что дорогие нашему сердцу люди никогда не исчезают навеки. Гарри Пенн мог умереть теперь со спокойным сердцем, однако, с одной стороны, он не спешил слагать с себя свои многочисленные обязанности, с другой, отнюдь не считал, что его время уже кончилось.

Он схватил Питера Лейка за руку и попытался поставить его на ноги. Так и не проснувшись, тот решительно выдернул руку и пробормотал:

— Я вас об этом не просил!

— Вставай, вставай! — повторял раз за разом Гарри Пени, тщетно пытаясь растрясти сонного Питера Лейка.

Поняв, что сделать это невозможно, он решил прибегнуть к крайне эффективному приему, освоенному им еще в годы войны, и изо всех сил крикнул прямо в ухо Питеру Лейку:

— Граната!

Тот буквально взвился в воздух и, тут же придя в себя, увидел перед собой улыбающегося старичка.

— Что такое? — удивленно спросил Питер Лейк.

— Я никак не мог вас добудиться. Знали бы вы, как я счастлив вас видеть! Может быть, это самое радостное событие в моей жизни!

— Вы это серьезно? — Питер Лейк смотрел на старичка с явным недоверием. — Разве мы когда-нибудь встречались?

Гарри Пенн залился звонким смехом.

— Я — Гарри Пенн! — воскликнул он.

— Стало быть, вы — владелец газеты «Сан» и мой начальник? Поверьте, я вижу вас впервые!

— Ошибаетесь! — воскликнул торжествующим голосом Гарри Пенн. — Со времени нашей последней встречи прошло больше восьмидесяти пяти лет. Тогда мне не было и пятнадцати. Нет ничего удивительного в том, что вы меня не помните, но вас-то я узнал с первого взгляда! Должен заметить, что вы не постарели ни на день!

Питер Лейк заглянул в глаза старику, ожидая продолжения истории и пытаясь представить, как тот мог выглядеть в пятнадцатилетнем возрасте.

Гарри Пенн, пришедший в необычайно возбужденное или, вернее, восторженное состояние (он пребывал в нем до самой кончины), попытался собраться с мыслями.

— Мне вспомнилось еще более раннее время, когда мне было всего четыре годика. Мы ехали по горной дороге, ведущей к озеру Кохирайс. Стояло прекрасное июньское утро. Мы провели ночь в гостинице и ждали, когда отец то ли получит, то ли отправит какую-то важную телеграмму. Мне очень хотелось поскорее попасть в Кохирайс, но отец сказал, что мы отправимся в путь только около полудня. Делать было нечего, и я принялся бродить по округе, пока не нашел большой-пребольшой черничник. Я провел бы на нем не один час, если бы не поезд… Его вид вызвал у меня непонятную оторопь. Поезд понравился мне настолько, что я решил его остановить. И знаете, как я хотел это сделать? — Питер Лейк покачал головой. — Я хотел бросить в него ягоды! Я взял в руку самую большую черничину и встал наизготовку возле рельсов. В тот момент, когда семидесятитонный локомотив поравнялся со мной, я бросил в него ягоду. После этого поезд не только не остановился, но понесся еще быстрее и уже через несколько мгновений исчез за поворотом. И знаете, как я на это отреагировал? Подобного облегчения я не испытывал никогда в жизни! Мне казалось, что с моей души свалился тяжелый камень. Я побежал к гостинице, решив никогда больше не бросать в поезд чернику. Все должно идти своим чередом. Признаться, я думал, что вы немало удивитесь нашей встрече, но вы, похоже, меня вообще не помните…

— Нет, сэр, не помню.

— В этом нет ничего удивительного. Семидесятитонный локомотив невозможно остановить маленькой ягодкой. Но сестру-то мою вы, надеюсь, не забыли?

— Как вам сказать. Вы говорите о событиях почти столетней давности. Я помню то время крайне смутно…

— Выходит, вы не помните собственную жизнь?

— Так оно и есть.

— Я помогу вам.

— Сделайте одолжение. Я буду вам очень признателен. Я мучаюсь этим с того самого момента, как меня вытащили из воды…

— Вы не знаете даже собственного имени?

— Вы правы, сэр, я запамятовал даже собственное имя!

— Идемте, — сказал Гарри Пенн. — Я хочу показать вам два замечательных портрета.

Питер Лейк поднимался вслед за Гарри Пенном по лестницам «Сан», держась рукой за бок. Каждый шаг отзывался в ране резкой болью, и тем не менее он не столько поднимался, сколько взлетал по лестнице и не воспарял к потолку единственно усилием воли. Ставший свидетелем этого во всех отношениях необычного явления молодой копировщик разинул от изумления рот и выронил толстую пачку бумаг, полетевших по коридору с той же легкостью и изяществом, с какими Питер Лейк поднимался по лестнице.

Железным усилием воли Питер Лейк заставлял свое тело шагать по коридору. Забудься он хотя бы на миг, оно, пробудившись к какой-то неведомой ему новой жизни, тут же прошло бы сквозь стену и, влекомое заоблачными далями, взмыло бы ввысь.

Он вошел в кабинет Гарри Пенна и тут же увидел два стоявших на столе больших портрета, от которых исходило нечто дотоле ему неведомое, ибо они источали удивительную, играющую тончайшими оттенками цветов, изменчивую, словно отблеск солнца на поверхности морской волны, ауру. Люди, изображенные на портретах, казались живыми не только Питеру Лейку, но и Гарри Пенну. Темный фон, слегка подсвеченный невидимыми лучами, которые выхватывали плывущие в его разреженном пространстве мельчайшие пылинки, уходил в бездонные глуби. Казалось, что Беверли, сжимавшая в правой руке сложенный веер и касавшаяся левой рукой складок голубого шелка, собранного на плече серебряной брошью, вот-вот улыбнется. В ее взгляде читалось не только благоволение и всепрощение человека, взирающего на мир из далекого прошлого, но и знание его удивительной и прекрасной будущности. Изображенный же на портрете Питер Лейк в отличие от нее испытывал явную неловкость и неуверенность в себе.

Они действительно были живыми, и эти слова, которые не являлись ни фигурой речи, ни поэтическим образом, ни метафорой, следовало понимать буквально. Мало того, Беверли внимательно следила за происходящим.

— Вы — Питер Лейк. А это моя сестра Беверли, — громко произнес Гарри Пенн.

Питер Лейк поднял руку в красноречивом жесте: «Тише-тише! Я и сам это знаю!» Теперь он знал все. Мало того, он знал то, чего не знали другие.

Он посмотрел в глаза Беверли и, резко развернувшись, направился к двери.

— Художник писал эти портреты весь день, — стал рассказывать едва поспевавший за ним Гарри Пенн. — В тот день стояла прекрасная погода, и мне страшно хотелось побродить по берегу озера, но Беверли уговорила меня остаться с ней. Я то и дело присаживался на стоявший за Беверли маленький стульчик и за весь день так и не увидел солнца. Каково же было мое удивление, когда ближе к ночи я обнаружил, что мое лицо и руки покрылись золотистым загаром! Она сказала, что это лишь часть награды за мое терпение. Смысл ее слов стал понятен мне только сейчас.

Гарри Пенн остановился и, проводив взглядом сбегавшего по лестнице Питера Лейка, вернулся в свой кабинет, дабы продолжить руководить газетой.

Полный, вечно щурящийся Сесил Мейчер разгневался не на шутку.

— Сделай то! Сделай это! Сделай то! Сделай это! — повторял он снова и снова, глядя на письменный стол, заваленный тоннами бланков, накладных на материалы, запросов, требований и разноцветных памятных записок, написанных рукой Джексона Мида, на каждой из которых значилось: «Срочно, безотлагательно, нулевым приоритетом! Если бы я был султаном, я бы приказал отрубить вам голову, за то что вы до сих пор не выполнили этого поручения!»

Он сжал свой кулак так, что тот стал походить на маленькую круглую булочку, и изо всех сил ударил им по огромному столу, на что полдюжины электронно-лучевых мониторов ответили возмущенным помигиванием.

— Сам же он при этом целыми днями сидит на одном месте! — прошипел Сесил, явно пытаясь распалить себя еще сильнее. — Подумаешь, командир нашелся! «Господин Були, пошлите двадцать тысяч грузовых вагонов на железные рудники Миннесоты! Господин Були, перестройте супертанкеры, строившиеся нами в Сасебо, в транспортные суда для перевозки жидкого водорода! Господин Були, удвойте план производства титана предприятиями Ботсваны! Сделайте то! Сделайте это!» Еще немного — и я просто сойду с ума!

В кабинете материализовался Мутфаул.

— Он хочет, чтобы ты навел справки о темпах распространения пожара. Огонь движется с севера с необычайной скоростью. Ты должен приблизиться к линии огня и собрать информацию как о пожарах, так и о Куцых Хвостах.

— А с этим что прикажете делать? — воскликнул Сесил, указывая на стол, заваленный записками с пометкой «срочно». — Колебания цен на Блэк-Том, изменение полярности на Даймонд-Шоулс, контроль за коммутацией в Саут-Бей? Этим-то кто займется?

— Он сказал, что об этом ты можешь не беспокоиться.

— Ты говоришь, не беспокоиться? После стольких лет работы? Сам-то он спокоен?

— Конечно.

Сесил изумленно замер.

— Ну а ты? Ты-то должен хоть что-нибудь соображать! Город охвачен пламенем, нас теснят со всех сторон, лед растаял, по заливу гуляют такие волны, что о создании ледяных линз и мощных световых пучков не может идти и речи…

— Я бы не придавал всем этим делам особого значения, — покачал головой Мутфаул. — Лично меня они не волнуют.

Сесил изумился еще сильнее.

— Как так?! Ушам своим не верю! Таких невротиков, как ты, еще не видел свет! Ведь мы вот-вот реализуем наш проект!

— Сесил, ты когда-нибудь задумывался о том, куда будет вести этот мост?

— К вечному спасению, к раю на земле, к золотому веку…

— А что будет с нами?

— В каком смысле?

— Мы останемся без работы, поскольку этот безблагодатный мир ни с того ни с сего вдруг исполнится благодати.

— Ну и что из того? Неужели тебя не привлекает подобная перспектива?

— Откровенно говоря, нет. Думаю, она не нравится и нашему начальнику. Все дело в том, что война между злом и добром еще не закончилась, хотя человеческой душе и удалось кое-чего добиться. В любом случае, это еще не конец, и потому наша затея лишена смысла.

— Ты предлагаешь повременить еще сто лет? — поинтересовался Сесил.

— Скорее, речь должна идти о нескольких тысячелетиях.

— Ну а как же Питер Лейк?

— Можно ли считать его триумф абсолютным? Вспомни о Беверли Пенн и о многих других людях — разве они смогли изменить этот мир? Хотя, кто знает, быть может, это удастся сделать ему…

— Сомневаюсь…

— Ну, не нам судить.

— Ты что, нашел его?

— В два часа ночи, — кивнул Мутфаул. — Он спал в машинном отделении. Чувствуется моя школа.

— Ну да, — презрительно фыркнул Сесил. — Вспомни, где ты его нашел в первый раз!

— Все этот так, — согласился Мутфаул. — Но я научил его лучше понимать машины. Если ты помнишь, вначале он считал их чем-то вроде животных.

— И где же он теперь?

— Ты всегда считал его своим другом.

— Что было, то было…

— С этим трудно спорить, — вздохнул Мутфаул. — Насколько мне известно, совсем недавно он находился в редакции «Сан». Не забывай о том, что строительство моста может закончиться уже через несколько часов.

Принтинг-Хаус-Сквер заполнилась оцепеневшими от ужаса людьми, пытавшимися разыскать своих близких. Маррат-ты встретили Эсбери, Кристиану и Джессику Пенн в дверях редакции «Сан», после чего все они проследовали в ярко освещенное фойе и уселись возле кадок с пальмами. Паровые котлы «Сан» обеспечивали энергией не только само здание, но и типографские прессы. На противоположной стороне Принтинг-Хаус-Сквер стояло черное как смоль здание редакции «Гоуст», безработные сотрудники которой грустно взирали на сверкающую огнями редакцию «Сан».

Спустившись вниз, Питер Лейк увидел в дальнем конце фойе чету Марратта и не раздумывая направился прямо к ним, морщась от сильной боли в боку. Те были увлечены разговором. Хардести и Эсбери говорили о банковской ячейке, в которой Хардести оставил когда-то старинное золоченое блюдо.

Питер Лейк вышел из-за пальм. В тот же миг в фойе «Сан» вбежал Сесил Мейчер, которому с трудом удалось пробиться сквозь стоявшую на площади толпу горожан. Стоило ему увидеть Питера Лейка, как его глаза-щелочки сами собой наполнились слезами. Питер Лейк также почувствовал странное расположение к Сесилу и обратился к нему с такими словами:

— У тебя есть инструменты, при помощи которых мы могли бы вскрыть ячейку?

Буквально просияв от счастья, Сесил ответил:

— Я в любой момент могу их достать.

— В «Сан» есть коловороты и молотки, — продолжил Питер Лейк. — Но наши машины изготовлены из очень мягкого металла. Мне понадобятся алмазные сверла всех размеров, зажимные патроны и набор щупов. Все остальное у меня есть.

— Нет проблем! — завопил Сесил, выбегая наружу. — Жди меня здесь!

Питер Лейк повернулся к Эсбери.

— Опишите мне коня, о котором вы только что говорили. Он так велик, что на него нужно забираться с лесенки? Он бел как снег и прекрасен? Ему нет равных в бою? Он совершает абсолютно немыслимые скачки и иногда даже летает?

— Все верно, — согласно кивнула Кристиана.

— Стало быть, вы видели моего коня, — сказал Питер Лейк так, что Кристиана тут же потупила взор. Заметив сидевшую возле нее Вирджинию, Питер Лейк спросил: — Где ваша маленькая дочка?

— Она умерла, — ответила та. — Вы же видели!

— Где она теперь?

— Мы похоронили ее на острове Мертвых, — ответил Хардести.

Питер Лейк прикрыл глаза и надолго задумался, после чего, кивнув, негромко произнес:

— Ее надо откопать.

— Что ты сказал? — опешил Хардести.

— Что я сказал? Я сказал, что вы должны отправиться на остров Мертвых и выкопать ее из могилы, или, говоря иными словами, достать ее из-под земли.

— Но зачем? — спросил Хардести дрожащим голосом.

— Она будет жить, — все тем же тихим голосом сказал Питер Лейк. — Я знаю это от Беверли. Делайте, как я сказал. Коня я заберу, потому что он и так принадлежит мне, но прежде я вскрою сейф и достану оттуда ваше блюдо.