— На Сухасулу, — не слыша собственного голоса, произнес я.

Как меня раздражал его елейно-добродушный тон, сочувствующий взгляд, беспрестанное «молодой человек» и «хочу помочь», звучавшее, как «хочу похоронить»…

— Если согласны, то завтра же улетите. Утром прибывает корабль с грузом, а вечером возвращается на Землю. Выделим шикарную комнату, переночуете, днем прогуляетесь, осмотритесь, хотя здесь нет достопримечательностей, но планета ценится девственной природой. Решайте. Ответ нужен сейчас, чтобы успеть все оформить.

Решение далось легко. Так как иного выхода, действительно, не предвиделось. Я попал в передрягу, помочь искать было не у кого. В первый миг, конечно, возникла мысль, что мэр врет. Но даже если так, то суд не поможет — наверняка все здесь повязаны одной веревочкой. Скандалить, кричать, заявлять о своих зыбких правах сейчас — все равно, что махать транспарантом перед звездами, болтаясь на без скафандра на орбите.

— Согласен, — одними губами произнес я.

В глазах резко потемнело, сдавило в висках. Я кое-как встал, выпрямил скрюченное креслом тело и, пошатываясь, покинул кабинет.

Полумрак, царивший на планете благодаря густым лесам, медленно переходил во тьму — садилось солнце.

Я расположился на кочке, обросшей серебристым мхом, ощущая спиной широкий, узловатый ствол лесного исполина. Дерево дарило странные для неместного жителя ощущения: внутри тела разливалось нежное, едва ощутимое тепло и ощущение уюта, хотя внешне, спиной я чувствовал лишь, что упирался в твердую поверхность…

В сгущавшихся сумерках кто-то принялся стрекотать. Тихо, подобно десятикратно ускоренному звуку секундной стрелки, через несколько минут — быстрее. Вскоре к тиканью прибавился еще и тихий сип. В ту секунду подумалось, что сейчас по лесу разнесутся песнопения хора местной фауны. Но когда прислушался, стало ясно, что какофония сотен инопланетных цикад (или кто там прятался в чаще?) слуха моего не достигнет — звуки издавало одно и то же существо. Спустя короткое время во тьме леса застрекотало-засвистело второе насекомое… или животное. Через пару мгновений начала звучать, как показалось, уже вся семья, прайд или стая…

Обладатели негромкого, приятного стрёкота не показывались, и воображение рисовало скачущую где-то по мягкому мху то ли тучку шестиногих кузнечиков, то ли сидящих на ветвях иных полужесткокрылых, а может даже и членистохоботных, проснувшихся для своих повсеночных игрищ.

В иной момент ничто не помешало бы мне насладиться этим прекрасным теплым лесом, обладающим какой-то светлой древней магией… но, космический дьявол их всех побери! Кто только придумал такие высокие штрафы? Это же… не по-человечески! Это же… антидемократично!

В расстроенных чувствах я даже не мог подобрать нормальных бранных слов, чтобы выразить негативные эмоции, порожденные вопиющей несправедливостью и чиновничьем беспределом по отношению к рядовому жителю галактики. Во мне кипел котел возмущения, отравляя мысли едким зеленым паром ненависти к роду человеческому.

Ну надо же так! Отняли корабль за посадку без предупреждения… Что дальше? За переход проезжей части в неположенном месте лишат физической возможность передвигаться? За любое не понравившееся слово отнимут умение складывать из звуков слова? За крамольную мысль в обход цензуры лишат разума?

Когда котел негодования вскипал особо сильно, а бурлящая в нем желчь начинала переливать за края, я пытался утешиться иными мыслями…

Ничего, заработаю, куплю новый, пусть подавятся. Искусство требует жертв! Пусть злорадствуют… пока можно. И на нашу планету упадет космогруз с пряниками, расцветут и на нашей широте мягкие субтропики…

Наивно, где-то даже глупо и по-детски, но ничего иного в этой ситуации я сделать не мог. Такие мысли, естественно, независимо от воли человека, не только не успокаивают, но еще больше раззадоривают. Начинаешь жалеть себя и ненавидеть других. Поздно, но я понял это, когда заметил, что сижу на земле, озлобленно прищурившись и даже немного оскалившись.

Но также я и понимал, что лишился корабля не только за «неправильную парковку», но и за погубленные деревья. Стоили ли они целого глиссера? Неизвестно. Недоказуемо. Определенно, штраф наложить требовалось. Но сумма его казалось чрезмерной, выходящей за рамки установленных галактическим законом чисел.

Я вздохнул, закрыл глаза и, чтобы отвлечься, стал тихо напевать старую песенку из детства — про воровские сапоги.

Ночью тихой, долгожданной,
Вор крадется меж домов.
Тенью незаметной, странной —
Он украсть весь мир готов.


Вот забор помечен мелом,
Злобный пес спит на цепи.
Деловито, между делом,
Вор снимает сапоги.


Тихо досочку забора
Руки двинут вперекось.
И для взяточки у вора
Есть собаке сладка кость.


Крепко спит ночная стража,
Пес молчит, как рыба-сом.
Эх, удачной будет кража!
Человек прокрался в дом.


Тихой поступью шагая,
Золотишко вынес вор.
Глядь, мелькнула тень кривая —
Сапоги уж кто-то спер!

Песенка немного приподняла настроение. Я мельком окунулся в детство. Наверное, лет пять-шесть мне тогда было, точнее уже и не вспомнить.

Перед моим внутренним взором показался дед, его потерявшие былую морскую яркость глаза и лёгкая улыбка с хитрецой, словно он знал какой-то очень важный секрет Вселенной. Он всегда так улыбался — сквозь многозначительное ироничное молчание.

Помню первый наш полет на его старом глиссере: до этого он целый месяц гремел инструментом в ангаре у себя на ферме, пытаясь устранить незначительную поломку, то ли вмятину на обшивке, то ли погнувшуюся ступеньку трапа.

Маленькая ферма уже давно ничего не растила, поле покрывал бурьян, и только облезлый рыжий пес по кличке Пират иногда угрюмо, по старой привычке, обходил территорию, склонив к самой земле грустную морду и принюхиваясь шершавым носом — не пробегал ли суслик… иных развлечений у Пирата не было.

В тот раз мы с дедом взяли пса с собой на борт, оказалось, что это и его тоже первый полет. Ох и страшно же нам было с Пиратом. Когда запустились двигатели, все время что-то гремело в обшивке корпуса. Казалось, что дед забыл там инструменты, и теперь они от вибрации корабля прыгают внутри фюзеляжа и гремят…

Мы уселись с Пиратом оба на одно кресло, дед пристегнул ремни — так было проще, ведь детских ремней на борту не предусматривалось, а ребенок и собака в объеме как раз дотягивали до некрупного взрослого сапиенса. Когда этот гремящий допотопный кораблик стал отрываться от земли, я не закричал… но зубы лязгали не хуже этих вымышленных мной «забытых в корпусе инструментов».

Глиссер дернулся и пополз вверх. Я видел в дисплеях внешних камер, как мы медленно отрывались от поверхности планеты. Клочья бурьяна и земли разлетались в разные стороны. Тогда мы взлетели на целый метр. Это длилось целых невероятных три секунды. Пират в моих руках задрожал и собирался выскочить, но ремни крепко удерживали нашу пару в кресле. Я закричал: «Мы летим! Мы летим!» Тогда-то мы и рухнули. Старый глиссер, видимо, не выдержал дедовых починок и с метровой высоты брякнул тушей об землю, разметав клубы пыли измученного жаждой поля. Двигатели надсадно ухнули и замолкли с каким-то разочарованно-скрежущим стоном.

Через полминуты я уже восторженно скакал вокруг обшарпанного и слегка помятого глиссера, собирая разлетевшиеся вокруг заклепки от обшивки и еще какие-то нужные деду кусочки металла, чтобы он снова с помощью фургона и лебедки затащил это корыто в ангар и несколько недель покрякивал под кораблем, постукивая инструментами…

Спустя пару месяцев к нам прилетели какие-то люди в ярко-синих комбинезонах. Огромный грузовой корабль приземлился в поле, закидав крышу фазенды песком, клочками сухой земли и замшелой травы. Высокие крепкие мужчины с помощью тросов и машин выволокли дедушкин глиссер в поле, а потом беззубая пасть грузового корабля поглотила наш кораблик. Я не понимал, что происходит, прижимался к деду и едва не рыдал. Но дедушка похлопал меня по спине и сказал:

— Не переживай. Все будет хорошо. Наш кораблик немножко заболел. Скоро его вылечат. Дадут ему новый современный корпус, подлатают где надо, а что надо — заменят. Время мое пришло. Чувствую. Кораблик вернется новеньким и будет ждать тебя в ангаре. Когда ты повзрослеешь, сможешь прорвать атмосферу Сухасулу и полететь в открытый космос. А дедушка будет смотреть на тебя со стороны звезд и улыбаться. Поверь мне, так и будет…

Еще через месяц деда не стало…

Он оставил мне глиссер и ферму. Но в наследство я вступил лишь частично: неожиданно оказалось, что передавать потомкам ферму дед не имел права. Право собственности было аннулировано задним числом, так как по версии сухасулинской власти пятьдесят лет назад это самое право собственности оказалось оформлено с нарушениями со стороны все той же власти (которая теперь уже не та, старая, а новая, а полномочия той уже давно иссякли и спрашивать не с кого, а преемственность не работает, так как ошибку совершил какой-то мелкий чиновник, но и спросить с него уже нельзя, так как все давно поменялось и ничью личность установить невозможно, но все это не отменяет факта нарушения какого-то пункта какого-то подзаконного акта) и поэтому земля по факту считалась лишь отданной в бессрочную аренду.