Потом она выходила в сад и пряталась в беседке, наблюдая, как старательный Бенисио приводит в порядок лужайку, подравнивает кусты, чистит бассейн. Его круглая чёрная голова пострижена грубо, как овечьими ножницами или газонокосилкой, а смуглая потная спина блестит, как мокрые коричневые камни, обрамляющие садовую дорожку, а комбинезон линялый, как хлорированная вода, — но на лице дремлют коровьи глаза и цветут тёмные губы, ведь ему всего лет семнадцать, но тебе, Дора, тебе-то семь. Девять… Одиннадцать… Ты уже почти девушка, Дора, незачем заглядываться на прислугу.

Он же не обращал на неё ни малейшего внимания, из лета в лето упорно обихаживал сад, огибая её, как белотелую скульптуру. Но с безрукой гипсовой девки хотя бы смахивал паутину, замедляя движения губки на круглой груди с острым соском (второй отбит). У Доры к тринадцати годам сиськи стали не хуже, но для Бенисио хозяйская дочь была существом бесполым, бесполезным и посторонним в его ясной жизни.

Однажды Дора нарядилась в красное. Надела блузку с объёмными рукавами из тончайшей почти не жаркой шерсти, и юбку, обтягивающую худые бёдра и расходящуюся к подолу тюльпаном. Кровавый цвет ей не шёл, делая бледное лицо чуть зеленоватым, но это была её самая взрослая одежда, купленная к празднованию Рождества, которое устраивали в папиной фирме для семей сотрудников. Дора притащила костюм на летние каникулы специально для решительного шага. Она надела узкие белые туфли с двухдюймовыми каблучками, взяла лаковую сумочку и с независимым видом подошла к Бенисио, увязая в жирной садовой земле. Он даже не разогнулся, продолжая пропалывать клумбу.

— Привет, как дела, пойдём послезавтра танцевать куда-нибудь, — храбро глядя на его тёмную спину, проговорила она. После мучительной паузы добавила: — Мама меня одну не отпускает.

Через несколько бесконечных секунд парень поднял голову и мутно уставился на неё, Дора не выдержала, повернулась и побежала к дому, подворачивая лодыжки. Когда она захлопнула дверь и взглянула в окошко, оказалось, что он до сих пор смотрит ей вслед. Потом Бенисио снова занялся сорняками.

Два дня Дора болела от стыда, вспоминая каждый свой шаг и жест — зачем, зачем? И что она сделала не так? Как нужно было сказать? И как теперь жить, если немедленно умереть не получилось? По утрам, пока он возился в саду, она пряталась в доме, но в пятницу мама попросила заглянуть в почтовый ящик, и Доре пришлось выйти. Улучила момент, пока его вроде нигде не было, но когда возвращалась, парень оказался тут как тут. Остановил её около бассейна и сказал:

— Пять баксов.

Дора подумала, что ослышалась.

— Что?

Парень хмыкнул.

— Ладно, мисс, три доллара, и я отмажу тебя от мамки.

Дора собрала волю в кулак и небрежно ответила:

— О’кей, заезжай за мной в восемь.

Оставшиеся часы прошли в тревоге, она не могла решить, как лучше нарядиться: красное в прошлый раз вроде бы принесло ей неудачу, но с другой стороны, он всё же согласился, а главное, ничего более взрослого у неё нет. Не надевать же майку с «Хелло Китти» и юбку в клеточку, как утром.

Дора наврала насчёт мамы, родители уезжали в гости, и с семи до одиннадцати она была совершенно свободна. Как только их машина отъехала от ворот, Дора оделась и, громко топая неудобными туфлями, пошла в родительскую спальню, чтобы напудрить перепуганное лицо и накрасить губы алой помадой. В следующие сорок пять минут она мялась в прихожей и мечтала. Бенисио приедет на старой, но симпатичной машине, на нём будут белые штаны и шляпа, он распахнёт перед ней дверцу и увезёт на первые в жизни танцы. Весь вечер он не выпустит её руку из своей сильной ладони, а потом, на обратном пути, наверняка поцелует. О том, что бывает у парней с девчонками на заднем сиденье, она, конечно, знала, но думать не могла, потому что впадала в полуобморочный жар от волнения. Поэтому просто гладила прохладный деревянный косяк и улыбалась ему, опускала ресницы, пожимала плечами, закидывала голову, поправляла волосы и репетировала другие взрослые жесты, которые, она знала, положены девушке на первом свидании.

Без одной минуты восемь она, не торопясь, вышла за ворота.

В четверть девятого Дора всё-таки решила вернуться в сад, потому что соседи уже дважды спросили, всё ли у неё в порядке.

Ещё через пятнадцать минут она услышала звяканье. Бенисио заявился на потрёпанном велосипеде, в шортах и умопомрачительно яркой гавайке, застёгнутой до шеи.

— Что смотришь? Давай баксы, и поехали.

Она расстегнула сумочку, расплатилась (всего у неё было двадцать долларов), немного помедлила и села на грязноватый багажник.

— Держись.

Дороги она не запомнила, потому что, ухватившись за его спину и вдохнув свежий острый запах, сразу перестала соображать и думала только о том, чтобы не сжимать руки слишком крепко.

Бар «Джекки» славился как самый дешёвый в округе, и к тому же там иногда закрывали глаза на возраст и респектабельность гостей, лишь бы платили. Но тут вышибала Джош, наряженный в кожаный жилет на голое тело, откровенно расхохотался при виде парочки:

— Бенисио, придурок, ты бы ещё горшок и коляску для малышки прихватил. Совсем спятил, чудила?

Парни отошли в сторонку и немного пошептались, потом Бенисио вернулся к замершей Доре.

— Десятка.

— Но у меня тогда ничего не останется почти…

— Не жмись, колы тебе и так нальют. Или ты думала, Джош будет бесплатно нарываться на неприятности с твоей семьёй?

Дора покорно отдала бумажку, и вышибала проводил их в самый тёмный и душный угол зала.

— Сиди, не высовывайся, — сказал он, — и чтобы в десять я тебя тут не видел. Бен, ты отвечаешь.

— Ну!

Бар потихоньку наполнялся, Бенисио не собирался брать её за руку, и Дора от нечего делать разглядывала прокуренный танцпол. Диджей крутил жгучую латину, и Дора заметила, как неотрывно Бенисио таращится на огромные груди и пышные мексиканские зады смуглых пляшущих женщин. Они действительно завораживали своей самостоятельной подвижностью, габаритами и крутизной. Дора поёрзала на том, на чём сидела: в её школе среди девочек господствовали глянцевые стандарты, некоторые даже пытались соблюдать диету — конечно, в промежутках между посещениями «Дайнеров», «Старлайтов» и прочих соблазнительных закусочных. Подруги бы пришли в ужас от этих толстух, но Бенисио (уже почти её Бенисио) нервно подёргивался на табурете и всё больше мрачнел, что должен пасти эту капризную маленькую козу. Но, несмотря на недалёкость, он понимал свои обязанности, и раз уж его наняли, отрабатывал деньги. У него были три разновозрастные сеструхи, и он точно знал, какое шило водится у девчонок в задницах: только отвернись, найдут приключений, а его, Бенисио, потом в «Джекки» на порог не пустят.

Дородная немолодая официантка, покачиваясь, принесла колу и пиво.

— Детки, — она оперлась на стол, демонстрируя щедро набитое декольте, и оглядела их расширенными зрачками. — Джош сказал, у вас пятнадцать минут и проваливайте.

— Ок, Мэгги! — Бенисио с готовностью присосался к кружке. Он не хотел потерять место, где иногда удавалось подцепить покладистую девицу.

Дора взялась за свой стакан, но он оказался липким, с отпечатками чьих-то пальцев, и она не смогла сделать ни глотка. Подождала, пока Бенисио допьёт, и встала.

— Пошли.

— Эй, заплати за моё пиво, мисс. Телохранитель всегда пьёт за счёт хозяйки.

Она молча высыпала на стол мелочь и вышла.

Уже стемнело, они быстро покатили в сторону дома по тёмному полупустому шоссе. Деревья нависали над дорогой, редкие автомобили окатывали их светом фар и проносились мимо. Где-то на полпути Бенисио остановился, и Дора, которая уже успела всё простить, пока обнимала его спину, тут же затрепетала: «сейчас поцелует».

— Подержи велик, — буркнул Бенисио. — Я поссать.

Отошёл на пару метров и, ни капли не смущаясь, зажурчал. Потом вернулся, без приключений довёз её до ворот и уехал, не прощаясь.

Дора вошла в дом, не включая свет поднялась в детскую, разделась, бросилась на кровать и заплакала. Тихо вернулись родители, похихикали и улеглись спать, а она ревела от разочарования, пока не заснула. Утром проснулась и подумала: «Красное всё же невезучее».

Через несколько дней наступил тринадцатый день рождения Доры, странный праздник, который в последние годы мучил её несоответствием внутреннего и внешнего возраста. Особенно сейчас, когда сердце её было разбито, она познала разочарование, тайно посетила гнездо разврата, впервые обняла мужчину, а ей дарят розовый торт и медвежонка. У неё в душе бездны, а мама и папа заставляют задувать именинные свечи перед камерой смартфона. Дора испытала некоторое удовольствие от семейного праздника, но единственного подарка, которого жаждала душа, она не получила: Бенисио не пришёл её поздравить. После всего, что между ними было!

Казалось, обида сковала сердце льдом и уничтожила любовь, но в середине недели она вдруг поймала себя на мысли, что подаренные папой пятьдесят долларов было бы неплохо прокутить. Она использовала именно это слово: кроме прочих мелочей, Дора получила от мамы хорошенький блокнот в блестящей обложке и решила в очередной раз завести дневник. В нём она первым делом описала недавнее приключение с Б., подбирая для этого самые красивые и лихие выражения. Поэтому их поездка называлась кутежом в шикарном притоне, которые она, Дора, щедро оплатила восемнадцатью баксами, раз уж привыкла ни в чём себе не отказывать. Весь вечер она была звездой танцпола и остановку на обратной дороге тоже представила несколько иначе: Б. внезапно затормозил, остановил свой подержанный, но крутой «Кадиллак» и покрыл её поцелуями, всю. Отложив ручку, Дора слепо уставилась в окно: придуманная картинка виделась отчётливее, чем были настоящие воспоминания, и она отчаянно захотела повторить. Поэтому, спрятав блокнот в ящик стола, Дора спустилась в сад, нашла Бенисио и почти спокойно предложила: