8

Как и все остальные помещения дома Густава, библиотека — она же кабинет хозяина — была отмечена печатью его индивидуальности.

В последних поколениях семейства женщин было немного, и в доме воцарился стойкий мужской запах. Здесь пахло кожей, ружейным маслом, табаком.

На кожаном диване лежали закрытая книга и стоял поднос с пустой бутылкой из-под шампанского и двумя бокалами, которые экономка не успела убрать. Интересно, с кем это Густав пил и когда? — подумала Маргрит. Рядом с диваном в высоком хрустальном с серебром кувшине красовался одинокий цветок магнолии — нелепый женский штрих в холостяцком быту.

Маргрит невольно подумала о женщине, которая стала женой Густава. Долго ли длился их брак? Почему распался? Они жили здесь или где-то в другом месте? Лучше бы в другом. Поймав себя на этой мысли, Маргрит рассердилась на свою излишнюю чувствительность. Какое ей дело до бывшей жены Густава? Особенно сейчас, когда рядом находится человек, сделавший ей предложение… Правда, она не собиралась его принимать. Но к хозяину дома это не имело ровным счетом никакого отношения. Или все-таки имело?..

Глядя в стену, на которой висели в рамках фотографии быков разных пород, молодая женщина пыталась отогнать от себя мысли о Густаве Бервальде, но они упрямо к ней возвращались. Ей предстоял серьезный разговор, нужно было как следует собраться, чтобы чувствовать себя уверенно.

Конечно, на эту тему лучше было бы поговорить с Александром где-нибудь в другом месте, например в незнакомом ресторане. Где угодно, лишь бы подальше от заваленного бумагами письменного стола Густава, его соломенной шляпы, небрежно брошенной на потертый кожаный стул…

Пока Александр долго выбирал себе место, подтягивал у колен тщательно отглаженные брюки и раздражающе медленно усаживался, Маргрит с трудом сдерживала себя. Но она твердо решила отказать ему с наивысшим тактом, на который только была способна.

— Маргрит, насколько я понял из слов Густава, ты не собираешься возвращаться со мной.

Может, мне удастся тебя переубедить?

Молодая женщина со вздохом опустилась на краешек стула напротив, жалея, что после второго за утро купания у нее не было времени обновить макияж. Сейчас он бы ей совсем не помешал.

— Александр…

— Если же нет, — словно не слыша ее, продолжал он, — то я бы тебе предложил передать мне полномочия в деле с адвокатами твоего бывшего мужа. Видишь ли, на следующей неделе будет выставлена на продажу маленькая, но необычайно ценная коллекция английских миниатюр, которая должна восполнить…

— Александр! — Маргрит была настолько раздражена, что напрочь забыла о своем решении вести себя крайне деликатно.

Он остановил ее жестом ладони, такой же розовой и гладкой, как у самой Маргрит.

— Знаю, дорогая, что ты не желаешь вникать в подробности. Вот и я хочу уберечь тебя от хлопот, и, поскольку завещание скоро будет официально утверждено, мы могли бы кое-какие второстепенные…

— Александр, замолчи! Я уже решила, как распоряжусь имуществом Карла. Спасибо тебе за заботу и желание помочь. Но, видишь ли, я не могу принять твою помощь со спокойной душой, потому что абсолютно уверена: Карл вовсе не собирался оставлять меня главной наследницей. Я много думала об этом. В его возрасте завещанию не придают большого значения.

Он мог даже и не помнить, что изменил его после нашей свадьбы, а потом было уже слишком поздно. Так что видишь…

— Нет, не вижу! — прервал ее босс. — Карл прежде всего хотел бы, чтобы его коллекция оказалась в руках знающего человека. У него один Модильяни чего стоит!

— Александр! Послушай, — ответила ему Маргрит, — я собираюсь поговорить с прямыми наследниками Карла и убедить их не возражать против передачи его коллекций в Национальную галерею. В таком случае ценные бумаги пойдут на оплату административных и прочих расходов. Ведь, насколько я понимаю, потребуются дополнительные средства на хранение и экспонирование этого собрания художественных произведений. Не говоря уже о налогах…

Было и еще кое-что, но Маргрит сейчас не хотелось вдаваться в детали. А речь шла о чувстве собственного достоинства. Она не желала иметь ничего общего с человеком, который почти полтора года ее жизни превратил в ад, ни разу даже не повысив голос, а лишь с улыбочкой нанося оскорбления, после которых она переставала уважать себя и как личность, и как женщину. Завещанные Карлом ценности Маргрит воспринимала как своего рода материальную компенсацию за причиненные ей страдания. А на это она пойти никак не могла.

Сомнения в своей полноценности отравляли существование молодой женщины даже после развода. Именно эти сомнения и отчаянное желание избавиться от них вкупе с лихорадочным ритмом жизни и постоянной нервотрепкой на работе привели к тому, что Маргрит окончательно выбилась из сил.

Только теперь, по прошествии времени и вдали от привычного окружения, обрела она способность к трезвым суждениям и смогла дать оценку своей семейной жизни. Маргрит поняла, что, порождая в ней комплексы, Карл тем самым, видимо, заглушал свои собственные, запрятанные глубоко в душе.

К счастью, здесь, на острове, она неожиданно ощутила себя женщиной, достойной уважения. Ей не надо было его покупать или получать в наследство. У нее есть работа — по крайней мере, молодая женщина очень на это надеялась, если, конечно, удастся отказать Александру достаточно тонко и тактично. Но что бы ни случилось, она твердо стоит на ногах и без куска хлеба не останется. Никогда больше ее самооценка не будет всецело зависеть от того, что о ней думает мужчина.

Царственно выпрямившись и подняв голову, Маргрит произнесла:

— Александр, боюсь, я не смогу выйти за тебя замуж.

Его улыбка была скорее похожа на снисходительную гримасу.

— Ты все еще не пришла в себя, дорогая. Я и сейчас не одобряю твоего решения съездить на родину. Питаться одной рыбой в таком захолустье, конечно, забавно. Но это совершенно не то, что тебе нужно…

— Рыбой?! В захолустье?! — воскликнула она, не веря своим ушам. — Это ты о моем родном острове?!

— Сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос, дорогая. Но, учти, я не принимаю всерьез твоего отказа, — спокойно ответил ей Александр. — Конечно, за последние месяцы ты переутомилась, но поскольку все же осталась трезвомыслящей женщиной, то не сможешь привести ни одного разумного аргумента против нашего брака. Все будут в его пользу. Так что просто подождем еще немного.

Обреченно вздохнув, она не пыталась больше перечить Александру. Когда босс в таком настроении, переубеждать его было бесполезно.

Трезвомыслящая женщина! Что ж, придется поддержать репутацию, решила Маргрит. Ее новорожденное «я» не понесет существенного урона, если она не станет пока настаивать на своем. И молодая женщина перевела разговор на новое открытие Александра, на то, как быть с художницей, если, конечно, удастся заполучить ее работы. Маргрит была вовсе не уверена, что госпожа Норен не заключила уже соглашения с какой-нибудь галереей. Это только Александр свято верил, что цивилизация простирается на юг не дальше Мальме.

Когда, высказав все свои соображения на сей счет, Маргрит поднялась, чтобы идти, Александр уже тянулся к телефонной трубке.

Молодая женщина была еще в комнате, но он уже начисто забыл о ее существовании.

У самого дома Густава Маргрит обнаружила садик с розами, совсем заросший и наполовину затененный огромной сосной. Запрокинув голову и прикрыв глаза, она вбирала всем телом влажный пряный воздух, идущий от сырой земли. Легкий ветерок облепил юбку вокруг бедер и приклеил к порозовевшей щеке прядь блестящих волос.

Издалека донесся раскат грома, и она не услышала шагов Густава.

— Ну как, есть у меня талант садовода? — спросил он, остановившись рядом с ней.

И вновь его низкий тягучий голос вызвал в молодой женщине живой отклик. Ей пришлось сделать усилие, чтобы его подавить.

— Ни капли, но это-то мне и нравится, — призналась Маргрит. До нее донесся мускусный запах, которым была пропитана его рубашка, хотя он и переоделся перед обедом.

Должно быть, она слишком уж явно повела носом, потому что Густав сухо произнес:

— Извини. Ты, наверное, сто лет уже не была на скотном дворе.

Не могла же она ему сказать, что запах, въевшийся в его одежду, вызывает у нее сильнейшее возбуждение.

— Испытай меня. Я могу без опаски подойти к любой корове, — усмехнулся он.

— Ну, давай.

Они сели в грузовичок и поехали к длинному коровнику, находящемуся в четверти мили от дома. Миновав несколько жердевых ограждений, Густав притормозил на полдороге и указал на загончик, где мирно паслись три годовалых бычка.

— Будущие производители.

Марфит вопросительно взглянула на него, и он пояснил:

— Два моих лучших быка скоро уходят в отставку. Хельмуту нынче исполняется десять лет, и, как поется в песне, слишком стар он стал для любви. У меня еще восемь быков, от четырех до девяти лет, и через пару лет эти трое займут среди них свое место.

Маргрит полюбовалась тем, как лоснящиеся темные шкуры могучих животных переливаются в ослепительном солнечном свете.

— Они не дерутся?

Положив загорелую руку сверху на руль, Густав метнул на молодую женщину насмешливый взгляд.

— Пока еще у них нет повода для драк. Вот когда я дам каждому по гарему, тогда другое дело.

Возле коровника Маргрит всей грудью вдохнула душистый, с детства родной запах.

— А кошки у тебя там живут? — внезапно спросила она, вспомнив одно из любимейших своих развлечений на ферме у деда.

— Очень может быть. Потом сходим на сеновал и посмотрим. Но сначала я хочу тебе показать мою любовь на всю жизнь.

Пройдя мимо нескольких пустых стойл, Густав остановился у выбеленных известкой низких ворот.

— Эй! — позвал он с такой нежностью в голосе, что у Маргрит перехватило дыхание.

Над воротами показалась золотистая голова.

И молодая женщина, ахнув от восторга, отступила назад, чтобы лучше рассмотреть великолепную лошадь.

— Она потрясающа!

— Это и есть та приболевшая кобыла, о которой я тебе как-то говорил, — произнес Густав. — Погоди, ты сейчас увидишь кое-что получше. Посторонись-ка, девочка, пропусти нас.

Вот так.

— Ой, Густав, это же настоящее чудо! — воскликнула Маргрит, протягивая руку к жеребенку. — Только взгляни на эту звездочку!

Жеребенок еще не научился бояться и позволил Маргрит погладить свой бархатистый нос и осторожно подергать за смешные большие уши. Все это время лошадь не спускала с них настороженных глаз. Маргрит дала малышу пососать свой палец, но тут Густав потянул ее за руку.

— Ему всего несколько часов от роду, мы лучше заглянем сюда потом. У матери это первенец, и роды несколько затянулись. Вчера вечером мне приходилось забегать сюда через каждые полчаса. Организм работал нормально, но закончилось все только к пяти утра. Вместо завтрака мы с ветеринаром откупорили шампанское и подняли тост за нашего славного малыша.

Так вот откуда в библиотеке взялись два бокала и бутылка! — догадалась Маргрит и сказала:

— Ты, наверное, с ног валишься от усталости. Когда ты спал?

— Об этом я подумаю завтра! Кто так говорил, помнишь? Скарлетт!

— А вот Маргрит Вестберг утверждает, что тебе необходимо отдохнуть, прежде чем ты повезешь нас вечером к своей подруге. Если тебе на свою шею наплевать, то мне моя еще пригодится!

Густав поднял руки и стал растирать затылок сильными пальцами.

— Радость моя, твоя шея мне тоже дорога. И раз ты так настаиваешь, мы сейчас отправимся на сеновал и…

— Мы отправимся в дом! А вообще ты мог бы объяснить мне, как добраться до мастерской госпожи Норен, и мы с Александром сами провели бы там деловые переговоры, а ты бы тем временем преспокойно выспался…

Густав тут же повернулся и приник лбом к ее плечу. Маргрит едва удержалась, чтобы не обвить его руками, не зарыться пальцами в темные волосы с серебристыми нитями, похожими на иней. Она позволила себе потереться щекой о его мягкую шевелюру, но через секунду отступила, твердо отстранив его от себя, — Вот видишь! Ты же на ногах не держишься!

— Сеновал? — вызывающе предложил Густав.

— Спальня! — последовал непреклонный ответ.

— Да, там, конечно, удобнее. — Он искоса взглянул на молодую женщину, и она, смеясь, силой повернула его в направлении грузовичка.

— Хватит пошлых намеков. Поехали домой, пока ты окончательно не свалился, — велела она.

— Надеюсь, он не обиделся, — сказал Густав, включая зажигание, когда, обогнав его, Маргрит самостоятельно забралась в высокую кабину.

Молодая женщина метнула на него подозрительный взгляд.

— Не понимаю, о чем ты…

— Отлично понимаешь. Выйти замуж за этого робота, обтянутого кожей, все равно что…

О, этот взгляд Густава. Трудно было сохранить высокомерное выражение на лице, когда так и подмывало рассмеяться. Пришлось поджать губы и нахмуриться.

— Дуешься? — прорезал влажную тишину мягкий мужской голос.

— Не будь смешным. — Маргрит постаралась произнести это как можно надменнее.

— В шесть часов приходи меня будить. За полчаса, думаю, ты с этим делом управишься, и я отвезу тебя домой переодеться во что-нибудь приличное. Предупреждаю: Валери перещеголять нелегко.

— С чего ты взял, что я хочу ее перещеголять?.. Александра она интересует с точки зрения чисто профессиональной. И потом, мы с ним все равно деловые партнеры… и добрые друзья, — помедлив, еще раз подчеркнула она. — Александр не робот! Он необычайно добрый, умный, образованный человек, и мне…

— И мне он ужасно нравится! — закончил за нее Густав. — Конечно, нравится. Я тоже люблю копченую лососину и шоколад «Годива», но это не значит, что я хотел бы питаться только этим.

Забившись в самый уголок кабины, Маргрит в знак возмущения скрестила руки на груди. Ведь Александр совсем не такой… ну, может быть, самую чуточку. Но уж явно не заслуживает столь едкого сарказма! Всю дорогу до дома она злилась, не желая повернуть головы даже тогда, когда почувствовала на себе взгляд Густава.

Когда грузовичок затормозил у самого входа, Густав неожиданно откинул голову назад, обнажив загорелую шею, и громко засмеялся.

Маргрит в недоумении посмотрела на него, открыла дверцу, спрыгнула с подножки и решительно зашагала к дому.

— В шесть часов! — крикнул он ей вслед.

— Я сама съезжу в Зюдерхольм. Не нужна мне твоя помощь!

— Да что ты говоришь, радость моя? А я-то думал, что без меня ты и шагу ступить боишься!

Маргрит, чтобы чувствовать себя в безопасности, увела Александра в тенистый розовый садик, где стояли металлические стол и скамейки, оказавшиеся на ощупь почти прохладными. Полин, маленькая седовласая женщина с красным лицом, угловатая, как пожарный кран, подала им охлажденный чай с покупными булочками и снова исчезла в доме.

Вскоре стол был завален исписанными клочками бумаги. Ее босс строил планы, как распорядиться своим открытием.

— Александр, может быть, ты сначала поговоришь с этой Норен? Мы ведь про нее совсем ничего не знаем, но она явно не любитель. Вдруг она вообще не заинтересована в этом?

— В том, чтобы выставиться в Стокгольме? — недоверчиво переспросил он. — Не глупи.

— Ну хорошо, а если она уже подписала с кем-нибудь контракт?

Но Александр явно не желал ее слушать.

День постепенно превратился в настоящее пекло. И Маргрит, благо ее машина была под рукой, отправилась к своему домику, не дожидаясь Густава. Она справедливо полагала, что там будет немного прохладнее…

Вот и любимое озеро, которое так и манит искупаться.

Неожиданно, как всегда перед грозой, все потемнело, а темно-зеленые силуэты деревьев на противоположном берегу словно бы зафосфоресцировали на фоне синевато-серого неба.

Начали сверкать молнии. И Маргрит решила, что пора выходить из воды. Хотя ее познания в физике оставляли желать лучшего, ей было ясно, что при данных обстоятельствах сидеть посреди озера не лучший вариант.

На берегу ей показалось, что все ее чувства необычайно обострились. Запрокинув голову, молодая женщина глубоко вздохнула, наслаждаясь прохладой, которую несли порывы ветра ее мокрой коже. И тут по горячей пыли застучали первые капли. Она едва не жалела, что нужно одеваться и ехать обратно. Уже несколько лет у нее не было такого изумительного ощущения свободы… и светлых надежд.

— Боже мой, Маргрит, что ты делаешь?

Густав Бервальд! Его темная фигура отделилась от расщепленной сосны, направилась к ней и замерла, не доходя двух шагов. Молодая женщина застыла на месте, совершенно забыв о наготе своего отливающего перламутром тела.

— Густав, а ты что здесь делаешь? Где Александр?

С минуту оба не могли сдвинуться с места.

Теперь Маргрит каждой клеточкой ощущала его взгляд на своем теле. Молния озарила его лицо, придав ему непривычно резкие черты.

— Ступай в дом! — приказал Густав, но она не пошевелилась.

Тогда он взял ее за руку и едва завел под выступ крыши, как у неба словно вышибли дно и хлынул настоящий ливень.

— Господи, ну почему, как только приезжаю сюда, к тебе, я обязательно вымокаю до нитки?

Они столкнулись в дверях, и Маргрит с размаху влетела в душную темную комнату. Хорошо, что она не зажгла фонарь, прежде чем пойти купаться. Сзади послышалось какое-то движение, и на пол со стуком упала медная пряжка.

— Густав, что ты делаешь? — Маргрит стала на ощупь искать полотенце, но наткнулась на его твердое мокрое тело. — Уйди с дороги, слышишь?

Цепкие пальцы схватили ее за плечи и отодвинули в сторону.

— Надо же избавиться от этих мокрых тряпок! Если ты случайно не заметила, то могу сообщить, что за последние несколько минут температура упала на десять градусов, и я не собираюсь расплачиваться воспалением легких за твою девичью стыдливость!

Возразить было нечего, и рассудком Маргрит это понимала. Но в то же время отчетливо ощущала флюиды взаимного притяжения, заполнившие комнату, где стало еще теснее от их страсти, рвущейся наружу.

Марфит ждала неизбежного продолжения. Ей казалось, что с того момента, как она села на старенький теплоход по имени «Ханс Сторссен», каждый шаг вел ее к этой точке во времени, к этому месту в пространстве… к этому человеку.

В тот раз Густав сказал, что не может взять на себя ответственность. Не желала этого и она.

А теперь… Господи, меньше всего она хотела снова оказаться сброшенной с небес на землю.

Так что же она застыла как соляной столп?

Густав снова дотронулся до нее, потом нетвердыми пальцами сжал ее руки у локтей и слегка встряхнул, словно этим движением выплескивая обуревающие его чувства. Вздохнув почти с облегчением, Маргрит прислонилась лбом к его плечу, и Густав вздохнул в ответ, в то время как его руки скользнули вниз по ее спине и, обхватив бедра, оторвали от пола.

Он прижал ее к своему напряженному телу, и Маргрит затаила дыхание. Ее кольнуло воспоминание о недавней обиде, но в его сильных руках она наконец расслабилась. Их сердца еще не застучали в унисон, но одно лишь ощущение мужского тела разлило по ее жилам вместо крови дикий мед. Соски грудей терлись о его кожу, пробуждая в ней небывалую чувственность.

Снаружи небо почти непрерывно озарялось вспышками, но совсем другого рода молния засверкала между двумя людьми, которые сплелись воедино в плотном полумраке маленькой комнаты. Маргрит чувствовала, что густая волна наслаждения вытесняет воздух из ее легких. Она непроизвольно качнулась и мгновенно ощутила бедром явственный отклик Густава.

— О, дорогая… — Ничем не замутненная нежность прозвучала в этих словах, когда он взял в ладони ее лицо.