— Сосиски, — сказала мама, — сосиски стали последней каплей. Я очень любила сосиски. Даже те, которые на вокзалах продавались. С горчицей. Я купила сосиски на ужин. Твой отец поставил их вариться. Съел четыре штуки, а мне оставил две. Да и те — в воде. Они остыли и размокли. Я стояла над кастрюлей и не понимала, как он мог со мной так поступить. Мало того, что оставил мне всего две сосиски, да еще и в воде. Понимаешь?

— Да, мам, — ответила Марина, хотя не понимала, как могут сосиски привести к разводу. — Я тебе напишу, как мы доберемся до гостиницы.

— Отдохни там, развейся, — пожелала мама, но очень, как бы это сказать, по-светски, неискренне.

Марина задумалась. Если посмотреть с другой стороны, у ее матери были сосиски, после которых понимаешь, что все, это конец, а у нее футболка с пайетками. Пришла такая мода — в магазинах стало невозможно найти футболку для девочки, которая не была бы вышита дешевыми пайетками. Если провести рукой по вышивке, пайетки меняли цвет и рисунок. Маринина мама подарила внучке такую пайеточную подушку — проводишь рукой, и подушка в форме сердца меняет цвет. Можно написать что-нибудь или нарисовать. Аня сидела и вместо уроков могла рисовать на этой подушке цветочки и выписывать буквы. Марина взяла подушку и тоже не могла оторваться — проводила рукой по пайеткам и наблюдала, как под светом настольной лампы на потолке появляются рисунки.

Потом она купила Ане футболку с пайетками и еще одну майку — с длинными рукавами. На этом решила остановиться. Аня от блесток просто впадала в ступор. Да еще и все подружки, которых она встречала на улице, проводили пальцем по ее груди, разглядывая, какой получится рисунок. Марина не хотела, чтобы ее дочь трогали все встречные и поперечные.

Аня с отцом пошла в кино — традиционный воскресный день — и вернулась совершенно счастливая. Гриша купил дочери блокнот с обложкой из пайеток, пенал, две футболки и толстовку. И все — в пайетках. Особенно Марину потряс выбор футболки — сверху кошачья морда, а внизу — русалочий хвост, который менял цвет с синего на зеленый. Марина заплакала. Сочетание кошачьей морды с рыбьим хвостом ее убило. И да, именно эта футболка стала последней каплей, после которой Марина нашла семейный отель и заказала билеты. Гриша спрашивал, почему она вдруг решила сорваться, но Марина не могла объяснить мужу, что все из-за футболки и этих пайеток, которые она находила везде — в ванной, в стиральной машине, в кровати. Как не могла объяснить, почему ей плохо.

Последний месяц она выживала, держалась «на зубах» — ее тошнило, кружилась голова, не было никаких сил. Утром она с трудом отводила Аню в школу. Раньше ей нравилось выходить рано утром и не спеша возвращаться домой. Она обходила школу, спускалась к реке, быстрым шагом шла по набережной и поднималась по крутой лестнице уже другим человеком. Ей нужны были эти личные утренние сорок минут — продышаться, привести себя в форму. Но даже такую маленькую радость, удовольствие — дышать, когда воздух еще относительно чист, ловить ощущение, что хочется жить, Марина больше не испытывала. С трудом заставляла себя разлепить глаза, заплести Ане косы, накинуть на себя старую куртку и доползти до школы, а потом бегом назад, домой, успеть выпить кофе.

Она взяла на работе отпуск, впервые за последние три года. Смотрела утренние новости, повторы сериалов и понимала, что ей так плохо, как не было никогда. Она будто все время находилась внутри стиральной машины и ее выполаскивало, выжимало, замачивало в режиме тысячи оборотов. Марина сходила к врачу, который посоветовал отдых и прописал витамины. Ее продолжало крутить. Она вдруг поняла, что не хочет так жить дальше — с Гришей. Вставать каждое утро по будильнику, возвращаться вечером в семь, ехать на работу, спрашивать, что Аня ела в школьной столовой и сделала ли уроки на продленке. Врач допытывался, что именно вызывает тошноту — запахи, еда? Марина не смогла признаться — тошноту вызывает сама жизнь. И Гриша. И пайетки. А еще — семейный отдых, спланированные выходные на два месяца вперед, расписанная по графику жизнь.

Врач посоветовал поехать на море, и Марина ухватилась за эту идею. Да, она уедет. С Аней. Без мамы, которая обидится. Без Гриши, который сначала промолчит, но потом будет выспрашивать у нее, почему она поступила так, а не эдак, и все это превратится в нескончаемый допрос с пристрастием. Разве что лампой Гриша не будет светить ей в лицо и мучить вопросами, догадками, версиями. Он будет обижаться, молчать, обвинять, искать виноватых, прощать, чтобы через минуту снова зайти на тот же круг. И так каждый день. Гриша… неужели она его когда-то любила? Обычно мужчины признаются, что с облегчением уходят утром на работу и не спешат вернуться домой вечером, потому что дома пилит жена, надо зайти по дороге в магазин и вообще есть целая куча прочих дел. Марина винила себя в том, что она неправильная жена и мать. Ей тоже не хотелось возвращаться домой, где, как это ни смешно, ее никто не ждал. Даже Аня, которая умела себя занять. А если Марина звонила дочери и сообщала, что немного задержится, потому что зайдет в магазин, дочь просила купить шоколадное яйцо или мармелад в форме мишек. В этом случае она ждала маму. Гриша по вечерам садился работать, как он говорил, «во вторую смену». У них давно сложились разные графики жизни. Марина рано засыпала и рано вставала. Гриша мог проспать до одиннадцати и работать до двух ночи. Марина опять погружалась в стиральную машину. Ее рвало, тошнило, кружилась голова, пульс зашкаливал, давление было ниже всякой нормы. Врач сказал, что у нее депрессия, и это лечится. И надо бросить курить конечно же. Здоровое питание, умеренные физические нагрузки, не нервничать.

* * *

Серпантин. Марину тошнило, уши закладывало, голова болела уже нестерпимо. Марина любила водить машину, рано села за руль. Но серпантины ей давались с трудом, несмотря на солидный водительский стаж. Это тоже было связано с Гришей. И мамой. Аня тогда была маленькой, только исполнилось два года. Они поехали отдыхать всей семьей, на море. Марина взяла маму, чтобы помогала с Аней. Они поехали в местный зоопарк, чтобы показать девочке зверей. Марина была за рулем, Гриша сидел рядом. На заднем сиденье — мама с Анечкой. Машина заглохла на серпантине. Марина покрылась липким потом. Ей стало страшно, как в тот день, когда она в первый раз не сдала на права, застряв на эстакаде. Ровно в том же положении — при въезде на гору. Марина слышала, что ей сигналят сзади, но не могла завести машину — руки тряслись. Анечка расплакалась, а Гриша начал смеяться:

— Если Елена Ивановна выйдет из машины, мы быстро поднимемся в гору.

Да, Маринина мама тогда была грузной. Даже очень. Мама пила таблетки, сидела на диете, но никак не могла справиться с гормонами и щитовидной железой, которая требовала наблюдения врачей.

Мама не слышала, что сказал зять. Или слышала, но сделала вид, что не слышит. У них с Гришей и без того были прохладно-вежливые отношения. А Марина на Гришу обиделась. Каким-то чудом ей удалось завести машину и вырулить. Она тогда не курила — бросила, когда узнала, что беременна Аней, и спокойно держалась после родов. Даже позывов взять сигарету не возникало. Но когда они доехали до зоопарка, Марина вывалилась из-за руля, нашла ближайшую курилку и попросила сигарету с зажигалкой у таксиста. Она выкурила крепкую сигарету, закашлялась, поперхнулась дымом, чуть не грохнулась в обморок, но успокоилась. С тех пор она курила и не собиралась бросать.

В зоопарке, где можно было кормить зверей, Аня испугалась уже на входе, у клетки с кроликами. Марина тоже терпеть не могла всяких зайцев, хомяков, шиншилл, а у дочки неприятие животных и страх перед ними только закрепились. От собак Анюта в испуге шарахалась, к кошкам испытывала легкую неприязнь. Даже повзрослев, Аня не стала спокойнее. Могла расплакаться от собачьего лая, отказывалась ездить в лифте в компании даже с самой маленькой собачонкой, которая сидела на руках у хозяйки. Девочка не гладила кошек, не кормила голубей хлебом и не восторгалась уточками на пруду в парке. Пони, лошади? Нет, дочь никогда не просилась покататься, хотя все дети выстраивались в очередь, чтобы сделать круг на старом пони Геракле, который был таким же неизменным атрибутом их парка, как главная кормушка для белок.

Марина даже подумывала завести какое-нибудь домашнее животное, чтобы Аня научилась справляться с эмоциями и перестала застывать на месте, едва завидев вдалеке собаку. Хотя, когда Аня отказывалась заходить в лифт с псом, вернувшимся после вечерней или утренней прогулки, да еще во время дождя, Марина прекрасно понимала дочь. Собаки воняли нестерпимо. Марина, чувствительная к запахам, ощущала, как подступала тошнота — именно на запах мокрой псины особенно остро реагировал желудок. Да еще Гриша купил себе парфюм, дорогой и модный. Но для Ани это был песий запах. Она сказала мужу, что его новый аромат не очень ей нравится, а Гриша обиделся и долго допытывался — почему не нравится? Может, у нее есть ассоциации?

— Ты сейчас намекаешь на прошлое? — устало повторяла Марина. — Нет, просто мне не нравится запах.