— Ты хоть понимаешь, какую чушь ты несешь? — возмутился молодой человек. — Что за тебя решила моя мама? Не готова рожать, так не рожай. Ты хоть слышишь себя со стороны? У тебя во всем виновата свекровь. Прямо анекдот какой-то. Еще твоя полоумная подруга всему самолету успела сообщить, что мы едем зачинать ребенка под северным сиянием. На меня смотрят как на сектанта или больного на всю голову.

— Да это шутка, ты совсем шуток не понимаешь? И Алиса мне не подруга. Просто коллега. Ты же не захотел лететь в Турцию или Египет. То тебе пошло, то все прутся, а ты не такой, видишь ли. Сказал бы просто, что тебе денег жалко, вот ты и согласился на эту поездку, раз Алиса часть расходов на себя взяла. — Девушка говорила уже зло, отчаянно, на срыве.

— Мне нужно просмотреть еще три графика, — ответил молодой человек и нацепил наушники.

— Мы разговариваем! — закричала девушка. — Сними немедленно наушники, или я сейчас их выброшу! Ты всегда так делаешь! Как только я пытаюсь с тобой что-то обсудить, ты надеваешь эти долбаные наушники! Я вообще никуда не хочу лететь! С тобой! Иди ты в жопу!

— Не хочешь, не лети, вон запасной выход. Дерни ручку и выдави стекло, — ответил молодой человек.

— Придурок.

Девушка замолчала. На короткое время все утихли. Слышалась только молитва, которую продолжала читать воцерковленная женщина.

Паша уже не несся по проходу, а шел вполне спокойно, держа в руках сразу три стаканчика с водой на случай, если кому-то понадобится.

Он благополучно дошел почти до начала самолета, как его окликнул молодой человек. Высокий, вполне брутальный на вид. До этого он сидел тихо. Вообще в головной части самолета все вели себя достаточно тихо — паника началась в хвосте.

— Простите, пожалуйста, — окликнул Пашу молодой человек.

— Да? Воды? Пожалуйста. — Паша с готовностью протянул стаканчик, надеясь, что на этом просьбы пассажира будут исчерпаны.

— Нет, скажите, мне интересно, — продолжал молодой человек. — А почему самолет обрабатывают жидкостью именно розового цвета? Это безопасно? Вы знаете, что входит в состав этого средства? Мне кажется, я чувствую запах.

— Нет, этого не может быть, — горячо заверил молодого человека Паша. — Самолет закрыт. Этой жидкостью обрабатываются все самолеты, так что могу вас заверить в ее безопасности.

— А какой именно датчик не сработал в первый раз? — не отставал молодой человек.

— Я не знаю. Я же стюард. — Паша отчаянно пытался сбежать.

— А если в этот раз тоже не сработает датчик?

— Не волнуйтесь, все будет хорошо. Пристегнитесь и затяните ремень безопасности, пожалуйста.

Но молодой человек вдруг начал сдирать с себя ремень безопасности.

— Я хочу выйти. Немедленно. Нет, я хочу поговорить с командиром экипажа. Получить ответы на вопросы.

— Сядьте, пожалуйста. — Паша искал глазами поддержку у остальных пассажиров. Но те пожимали плечами. Мол, что тут можно поделать? Сорвался человек. — Хотите, я принесу вам успокоительное? — спросил стюард без всякой надежды в голосе.

— Нет, я хочу выйти! Сейчас же! Вы же не имеете права меня задерживать?

— Конечно, нет. Никто вас не задерживает, — покорно согласился Паша.

— То есть я в любой момент могу выйти из самолета и не лететь? — уточнил молодой человек.

— Да, если только мы не в воздухе, — кивнул Паша.

— А мы не в воздухе, поэтому выпустите меня немедленно. Я требую! — закричал на весь салон молодой человек.

— Хорошо, конечно. Подождите буквально две минуты. Мне нужно доложить о ситуации.

Еще через пятнадцать минут мучительного ожидания Паша объявил по громкой связи, что самолет вновь возвращается на место парковки к зданию аэропорта.

— Почему? Что опять случилось? — закричали пассажиры чуть ли не хором.

— По техническим причинам, — ответил Паша.

— Паша! Что происходит? — Алиса, долго молчавшая, решила вновь выйти на сцену. — Мы же имеем право знать! Объясните хоть что-то. Мы же живые люди!

На связь вышел командир корабля, объявивший, что новая задержка происходит из-за того, что некоторые пассажиры решили отказаться от полета. И сейчас стюард Павел пройдет по салону и составит список желающих, точнее не желающих лететь. А пока всем следует оставаться на своих местах с пристегнутыми ремнями.

— Как список? То есть много желающих? — ахнула Алиса. — Это значит, опять будут выгружать багаж? Еще на час задержка? А как же я? Как же мой день рождения? А северное сияние? Не понимаю… И что теперь делать?

— Алле! — У дедушки опять яростно зазвонил телефон. — Что значит, где я? В самолете, где же еще? Нет, мы не летим, мы едем. Да, колесами едем по полю. Куда? Откуда я знаю куда? Что? На табло указано, что мы летим? Нет, мы точно не летим. Нет, не только я, весь самолет не летит!

Дедушка нажал на кнопку телефона и посмотрел на него с ненавистью.

— Почему они думают, что я старый дурак? — спросил он сам себя.

— Они просто беспокоятся. Это же счастье, — взволнованно отозвалась женщина в платке. — Мне бы иметь таких заботливых детей и внуков. Как хорошо вы их воспитали! Мой сын если и позвонит раз в месяц, и то счастье.

— А вы ему пообещайте завещание оставить, он тоже начнет звонить каждые пять минут, — ответил дедушка. — Тяжело мне без Кати. Она с ними умела, а я не умею… Не могу. Бросила она меня, никому я не нужен. Мне вон дети билет оплатили, такси, лишь бы приехал и бумаги подписал.

— А почему документы по почте не отправили? — Элегантный мужчина оторвался от книги.

— Они мне не доверяют, будто я полоумный. Хотят убедиться, что я все правильно подпишу, — пожал плечами дедушка.

— Так не подписывайте, и все. Откажитесь. Прямо сейчас можете выйти, — посоветовал элегантный мужчина.

— Зачем мне? Без Кати ничего не нужно. Это ее все — и дача, и сад, и дом. Она для детей и внуков старалась. Мечтала, чтобы они приезжали на лето или в гости. Каждое лето ждала. А они все обещали: «На следующий год — точно». Катя моя не дождалась.

— Она вас бросила? — ахнула взволнованная женщина.

— Да, бросила. Умерла. Дети на похороны не приехали. Дела у них. Деньги да, прислали. Но зачем мне деньги? Я Катю свою рядом, на местном кладбище похоронил. Под березкой, как она хотела. Пусть забирают все. У меня только одно условие — пусть меня рядом с Катей похоронят. Скорей бы к ней. Устал я здесь без нее. Ради нее и на дачу эту ездил, и грядки копал, погреб вырыл, чтобы ей было где закрутки свои хранить. Она у меня такие закрутки делала! И грибочки, и компоты. А варенье какое… Все подпишет, каждую баночку, каждую крышечку тесьмой перевяжет. А огурчики малосольные ее… да с картошечкой… После ее смерти открыл банку, а есть не могу. Огурец поперек горла встал. Думал, задохнусь. Еле откашлялся. И пахнет рассол то ли плесенью, то ли смертью, а не укропчиком да чесночком. Соседям банки раздал. Кому они нужны? Детям предлагал привезти, они сказали, что не надо, еще за багаж платить отдельно. А если без багажа, то билеты дешевле. Такие дела. Ничего, мне уже недолго осталось. Вот долечу, документы все подпишу, и можно уже к Кате собираться. Я бы не полетел, но она бы расстроилась. Так она мечтала все детям и внукам оставить…

Взволнованная женщина тихо плакала. Элегантный мужчина смотрел в спинку впередистоящего кресла, забыв про книгу.

— А вы зачем летите? — спросила взволнованная женщина у спутника. — По делам, наверное?

— Не знаю, наверное, по делам. Пригласили выступить в местной библиотеке. Директор — моя давняя знакомая, мы вместе в Ленинграде в школу ходили. Потом они переехали — отец военный. Там она и осталась. Нашла меня в Одноклассниках, написала, предложила приехать. Я не смог отказать. Первая любовь… Даже не знаю, почему согласился. Если честно, уже сто раз пожалел. Я бы и сам с удовольствием сошел с этого самолета. Ну что мы будем делать? Детство вспоминать? Не знаю… обычно отказываюсь от таких поездок. У меня график расписан. Лекции, семинары… Я обычно за границей выступаю, а уже год никуда не ездил. Пандемия. Сначала радовался — наконец время на чтение нашлось. Потом ненужным себя почувствовал. Никто не звал — границы закрыты, а я уже не так молод, чтобы искать другие пути и стыковочными рейсами летать. Тяжело. Давление высокое. С утра уже две таблетки выпил. А тут вдруг она написала и предложила приехать. Я опять себя нужным почувствовал. А книги эти? Я так память тренирую: учу наизусть прозу. Врач посоветовал. Раньше лекции читал, даже в записи не заглядывал, а сейчас выхожу и слово не могу вспомнить. На языке крутится, а я не помню, хоть убей. Потом мучаюсь до тех пор, пока не вспомню. Места себе не нахожу. Могу ведь в интернет заглянуть, но нет, хочу сам. Таблетки пью, а толку никакого. А после такого перерыва вообще страшно на публику выходить. Вот хотел потренироваться перед, так сказать, неискушенной аудиторией. Нехорошо это. Нельзя так. Я знаю. Все понимаю. Но что мне делать? Я уже не мальчик, не молодой ученый, не блестящий лектор, каким считался. Никому я не нужен. Вот только здесь меня еще ждут.

— Я тоже забывчивой стала, — призналась взволнованная женщина. — Вспоминала, как внучку зовут. У меня внучка есть. Сын за границей давно живет. Я внучку даже не видела, только по ватсапу. Они собирались приехать, да границы закрылись. Ну как можно имя внучки забыть? А я не помню и спросить стесняюсь. Похоже на французское имя Амели. Точно не Эмили. Может, Амаль? Или Амелия? Я внучку Анечкой называю.