— Посмотрите на контракт, — продолжила я. — Оставьте его на моем столе. И дальше будет вопрос с вывеской. Скромной, но четкой.

— Нет проблем, — сказала Лола, и даже — впервые за наш разговор — чуть посмеялась. — Художник Висенте Манансала живет на Калле Легаспи, у Святого Франциска, рядом, делает вывески.

— Так. Еще мне нужно будет дать объявление в газетах. Которые читает американский и местный серьезный бизнес. Вот только на каком языке? И какие газеты?

Лола морщила свой идеальный лоб недолго.

— Нет проблем. Все английские. «Трибьюн» официальная. И «Санди трибьюн». И еще «Манила дейли буллетин». Все рядом. В Интрамуросе.

— Мне потребуются расценки — и скидки. Да-да, скидки. Это может занять у вас целый день или два.

— Нет проблем, — сказала Лола. И замерла снова. А есть ли у нее деньги хотя бы на калесу?

— Задаток, — кивнула я. — О деньгах в целом поговорим позже, я подъеду на Викторию через час, ждите меня. А пока что — вот, для начала.

Сколько платят здесь глупые иностранцы своим секретаршам, если они так красивы? Сейчас узнаю у кого-нибудь в отеле и разделю цифру на два, потом спрошу у кого-то еще.

Лола сделала боком несколько шагов к выходу, глядя при этом мне на руки. Что такое? Она не хочет, чтобы кто-то в отеле видел, как я даю ей деньги? Любопытно. Или местные особенности, или нечто другое.

Но это было утром. А сейчас у меня абсолютно точно появился свой офис. И секретарша, которая знает, что мне лучше обедать в ресторанчике на углу Магальянеса и Виктории, а дальше по Магальянесу не ходить, потому что приличная когда-то улица быстро становится притоном бандитов, но по большей части в вечернее время.

Настоящим испытанием для Лолы станет следующий этап — когда придется разобраться, создавать ли компанию, какую и насколько быстро. Если она лично знает — а здесь все всех знают — хорошего юриста, то дальше все просто.

И остается пустяк. Что мне с этой компанией делать? Ну а поскольку инвестиции действительно серьезное занятие, то пока и будем себя вести как нормальный инвестор. То есть посмотрим на людей, разберемся, что это за… Страна? Или еще не совсем страна?

У нее есть уже президент. Собственно, он этим словом называется с начала двадцатых, поскольку был президентом сената. А так как при умном губернаторе Харрисоне американцы потихоньку передали управление филиппинцам (кроме ключевых вопросов, конечно), то сейчас всем понятно: Мануэль Кесон-второй здесь давно и останется надолго. Надолго потому, что в этом, тридцать пятом, году, семнадцатого сентября, он — после громокипящей кампании под лозунгом «Кесон или хаос» — избран уже на пост президента Содружества. Причем с тотальным перевесом голосов. Осталось только вступить в должность, что предстоит через несколько дней.

Ситуация ясна. Но есть другие.

Это что за история была здесь второго и третьего мая? Вот этого, тысяча девятьсот тридцать пятого, года?

«Сакдал» — значит «ударить». Сакдалисты — это совсем дикие люди, сельские батраки, тао. Верят в чудодейственные антинг-антинги, заколдованные деревья, святые колодцы, появление Христа на Филиппинах. Лидер — Бенигно Рамос, который пять лет назад был выгнан из служащих сената за несубординацию и за подстрекательство учеников манильских школ к забастовке. Идеи? Ганди, минимум налогов с бедных, раздел собственности, раздел гасиенд. Ну, и повышение зарплаты.

И вот второго мая, в Кабуяо — Нуэва Эчиха — Кавите… хорошие названия… всего в одиннадцати городках, и одновременно… начался мятеж. Через несколько часов констебулярия навела порядок, война длилась по сути несколько минут, убиты пятьдесят девять красных, четверо констеблей. Сколько бунтовщиков всего было? Вооруженных «не больше» семи тысяч. Ого.

И еще. Оказалось, что лидеры восстания получали телеграфные приказы от Бенигно Рамоса из Токио. Тонны печатной пропаганды сделаны в Японии. По большей части все подробности дела остаются секретными. Но лидеры убедили всех участников, что Япония придет на помощь. Выгонит американцев. Высадятся солдаты с судов, и прилетит много самолетов, целые тучи. Так вот повстанцы и смотрели в небо, ждали самолетов.

Расследование вели американцы из Малаканьянского дворца, в том числе лично генерал-губернатор Мэрфи.

И это не всё. Когда Мануэль Кесон восьмого июня, после мятежа, возвращался из Америки в Манилу, на седьмую пристань не пустили публику, туда вышел 31-й американский полк, как бы в виде почетного караула своему губернатору, встречавшему Кесона. А констебулярия выстроилась вдоль улиц до самого дома Кесона в Пасае, к югу от столицы.

И что мне до всего этого? Да почти ничего, если не считать вот этого слова — «японцы».

Были и совсем ни к чему не причастные, но очень любопытные новости, совсем свежие. И снимки.

Вот он, «Китайский клипер», первый гигантский аэролайнер, который пересечет Тихий океан и окажется в Маниле, фото сделано в Балтиморе в этом месяце. Отправится от Аламейды в Калифорнии 22 ноября и прилетит сюда 29-го.

И пока наш, британский «Империал Эйруэйз» строит 18-тонные аэропланы, каждый из которых может нести тридцать пассажиров, со спальными местами, но радиус лишь 1600 миль… Эти американцы…

Пересечь Тихий океан, пусть и в несколько прыжков?

Я смотрела на фото с надписью «China Clipper PAA», это, собственно, скорее корабль с гофрированным черным низом. Запас топлива на три тысячи миль. «Пан-Америкен» затратила на эту штуку четыре миллиона долларов и четыре года. Комитет возглавлял полковник Чарльз Линдберг.

И я это увижу? Совсем скоро?

Я посмотрела на трепещущие гребенки запыленных пальм за окном.

А если выйти из моих дверей и пройти по Виктории направо, то сразу будет очень хорошая пекарня «Ла Суиза» на Калле Реаль. Это здесь главная магазинная улица: базары, торговцы антиквариатом, портные, парикмахеры… А еще — японские шпионы в громадных количествах.

Что касается шпионов, то тут дело было все в том же Хуане. Я абсолютно не удивилась, увидев его на выходе из «Манила-отеля». Я вообще уже ничему не удивлялась. Он знал, когда я выйду?

Цок-цок по камням, Хуан считает своим долгом меня просвещать, в том числе насчет той улицы, по которой едем, той самой Калле Реаль, «Королевской».

— А вот хало-хало, освежительная гостиная, мадам, и здесь у нас центр японского шпионажа. Тут знаменитое монго кон хиело. Им торгуют везде, но здесь лучшее. Везде эти японцы, у них в руках лучшее мороженое. Вкуснее всего японское маис кон хиело.

— Хуан, а откуда вообще?..

— Мадам, я образованный человек. Читаю газеты. Закончил колледж Ла Салль, хотел учиться в Лицео де Манила. Не Атенео, я не аристократ. Бросил. Надо что-то есть. Вот лошадь, ее надо кормить. Но я читаю газеты. Вон они, японские базарчики по Калле Реаль, жестянщики и прочие. Все шпионы. Это всем известно. А про Давао вы знаете? То-то же.

Про Давао я знала. Это был новый город на дальнем юге, на острове Минданао, тысяч на шестнадцать человек — и полностью населенный японцами. Они там выращивали абаку, а это очень нужная штука для изготовления мешков. Если я, конечно, ничего не путаю.

— Хуан, а почему бы филиппинцам не выращивать эту абаку?

— Никогда не выращивали, — махнул он кнутом. — Не знаем, что это. Там, в Давао, и люди никогда не жили. Только японцы. Тянут руки к нашей земле.

— А китайцы тянут?

— Китайцы скупили весь бизнес. Филиппинцам нет места. Ненавидят японцев, потому что они ведут в Китае войну. А японцы шпионят, потому что хотят завоевать нас. Правительство ничего не делает.

— Какое правительство, Хуан? Американское?

— Кто же его теперь разберет. Может, генерал все сделает правильно. Он привез нам план обороны.

Японец — настоящий — с улыбкой посмотрел на нашу калесу, громыхавшую мимо его чистенького магазина. Хуан бросил в его сторону мрачный взгляд.

Это что, так просто? Можно не продолжать работать?

Дело в том, что именно японцы должны были — почти неизбежно — стать центром всей этой истории, которая началась для меня совсем недавно.

Желтый туман Шанхая, британский генерал, не без замешательства рассматривающий меня и без сомнения оценивающий состав моей крови. Это был человек, встретиться с которым меня просил как можно быстрее — то есть мгновенно — тот, от чьих просьб я никогда еще не отказывалась. И никогда об этом потом не жалела. Господин Эшенден, а почему в этот раз все происходит так странно?

— Итак, — кашлянул в руку генерал, — прежде всего вы вручаете нашему американскому коллеге этот пакет. Вы можете посмотреть на содержимое, конечно.

Спасибо, а то бы я сама не догадалась это сделать, без всяких разрешений.

— Особенно вот на эти пометки на японском. Ну, а дальше, как я понимаю, вы сами знаете, как поступать.

Я мрачно кивнула ему.

Но штука в том, что до сего момента — мой второй день в Маниле — я так и не знала, что делать дальше. Раньше было по-другому, кто-то писал, приезжал, чтобы объяснить мне хоть что-то. Сейчас — я уже здесь, и… ничего. Что, установить слежку за всеми японскими торговцами в столице?

Остается гадать и читать газеты.

Что происходит? Вот итальянские атаки с воздуха рассеивают отступающие эфиопские войска. Хотя фашисты также отбивают абиссинские контратаки. Генерала Мариотти осадили в узком горном проходе возле Ажи, но с помощью пулеметного огня он пробился, потеряв пятьдесят человек. И где-то под Аддис-Абебой захватили колонну мулов, снабжавших итальянскую армию.

Но это все было и когда я спешно уезжала из Пенанга.

А вот наша империя, наш Египет — в Каире королевским декретом фактически отменена свобода печати из-за выступлений студентов. Если ближе к нашим краям, то «источники из Токио» предсказывают народные волнения за независимость китайского севера, включая Бэйпин, Тяньцзинь. Им мало сожранной Маньчжурии? И конечно, правительство в Нанкине ничего не знает ни о какой «автономии» севера и опасается очередной агрессивной акции Японии там. Она может произойти через несколько дней.

Конечно, может. Особенно если вспомнить японский налет, уничтоживший всю авиацию Чан Кайши — да, сегодня уже генералиссимуса — под Нанкином. Не то чтобы его авиация была хоть как-то заметна числом. Важнее другое — никто ничего по этому поводу не сделал. Ни одна империя.

И вот я сижу здесь, на краю мира, который в очередной раз идет к чертям.

Тут в офисе появился Эдди, в хлопковой рубашке и мятых брюках, он сейчас совсем не такой, как в отеле, хотя по-прежнему бесконечно обаятельный. Лола, увидев его, заулыбалась неуверенной улыбкой, но он лишь весело помахал ей забинтованной ладошкой.

— Добрый день, Амалия, мой человеческий ресурс, как я вижу, уже на месте? Вы построже с ней, но в целом, я не сомневаюсь, этот ресурс вам принесет какую-то пользу. А если нет — гоните вон без пощады.

Он сурово улыбнулся.

Как он меня нашел? Адрес… Адрес он спросил у Лолы, конечно. А она сама его узнала только сегодня утром. Ну, проверила телефон — работает ли, а позвонила, соответственно, вот ему. Версия подтверждается. Два красивых человека. Очень подходят друг другу.

— Посидите и отдохните, Эдди, — с удовольствием оторвалась я от газет (а даже если без удовольствия — куда же денешься). — Вы проходили мимо или специально решили посмотреть, как у нас дела?

— Если честно, то мимо, — чуть боком изогнулся в кресле Эдди и скрестил ноги. — Я постоянно захожу по соседству, в Августин, когда оказываюсь в Маниле, там есть любопытные документы насчет галеонов. Да ведь и картинки, и какие! Ну а еще тут рядом, между Кабильдо и улицей генерала Луны, есть Национальная библиотека. А между Кабильдо и двором Августина — Импрентат и либрерия Хосе Мартинеса, причем угадайте, как называется короткий переулок, на котором они находятся. А? Аллея Урдането. Я там почти как дома.

— А где ваш дом, Эдди?

— Смотря что считать моим домом. Семейная гасиенда — в Илокосе, а вот в Маниле… Есть два места, но… Что, Лола?

Лола, как мне показалось, ничего ему говорить не пыталась, но теперь она молча подошла и остановилась в дверях, как бы присоединяясь к нам, на всякий случай бросив на меня взгляд.

— Кстати, Эдди, — посмотрела я на него с интересом, — а не могли бы вы коротко мне объяснить, как выглядит ваш галеонный проект с точки зрения…

— Практической? — поменял он положение в кресле и засмеялся, приглаживая двумя руками волосы. — Понятно: то, что было в отеле, — для романтиков, а сейчас вы — в офисе, и это склоняет…

Он глубоко задумался и потом щелкнул пальцами:

— А почему бы и нет! Почему нет! Но я поступлю с вами жестоко. Я вам дам несколько ответов, и попробуйте выбрать правильный. Итак: я не знаю, и никто не знает, во сколько обойдется постройка самого корабля. Вот я сейчас нанял двести рабочих в Себу, но не знаю, сколько из них смогут успешно работать, сколько времени это займет. Опыт утрачен… Первая стадия, стадия открытий, — как вся наша страна, для которой начался какой-то новый век!

Он уперся в меня пристальным взглядом:

— А теперь посмотрим не на то, как этот проект может окупиться, — второй корабль будет дешевле, но за сколько мы их сможем сдавать в аренду и для каких путешествий, мы тоже не знаем… Давайте оценим смысл предприятия. Торговлю китайским шелком за мексиканское серебро я возрождать, конечно, не собираюсь. Не тот век. А вот какой? Кто-то это знает? Кто-то думает о том, что теперь с нашей страной — которая через десять лет получит уже полную независимость — будет происходить?

А это, кстати, был хороший вопрос.

— Испания, — щелкнул он пальцами. — Сонный великан. Американцы вышвырнули отсюда испанцев тридцать шесть лет назад. Сейчас они могут вернуться! А это деньги. Но нужен толчок, эффектный жест, что-то, способное разбудить сердца. Далее, Китай. Да, его дела плохи. Но это не вечно будет так. Китай — это тоже деньги. И дело тут совсем не в одном или двух уникальных кораблях, а в том, что служит сердцевиной проекта. Не манильские галеоны, а корпорация «Манильский галеон».

Он сделал паузу — видимо, тут было самое главное.

— Которая может начинать самые разные сопутствующие проекты. Сколько угодно проектов. Вот например. Знаете, сколько манильских галеонов не дошли до порта и лежат на дне? Документы в Августине и прочие говорят — почти сто. Раньше, да и сейчас, это никого не интересовало. Вся штука в том, что мы живем в век водолазных костюмов… И они совершенствуются.

Он снова сложился в кресле, головой вперед, как змея.

— А кто владелец этих сокровищ? Уверяю вас, что трюма одного галеона, по сегодняшним ценам, хватит…

Эдди щелкнул пальцами.

— Так кто? Испания? Мексика? В этом списке до недавних пор не могло быть Филиппин. Потому что такой страны не было, только территория. Под американским флагом. А что будет дальше?

Эдди вздохнул и почти лег в кресле.

— А самое главное все же, — сказал он мечтательным голосом, — что они были чертовски красивы. А красота…

Он опять щелкнул пальцами — другой, забинтованной руки, поморщился, и тут я услышала голос Лолы, еле слышный, она произнесла два слова на языке, который, как я знала, тут не учат в школах, перейдешь на него с английского или испанского — получишь линейкой по пальцам. Но этот язык существует, и он их.

Эдди, не глядя, царственным жестом вытянул руку в сторону и назад. Лола начала осторожными пальцами разматывать бинт. Что, у нее есть запасной в сумочке?..

И я вспомнила, что здесь, в их стране, совсем одна.

Есть вещи, которые постепенно учишься делать без особого труда. Они получаются почти сами собой. Что я и собиралась продемонстрировать сама себе в этот, второй, день в городе.

Точнее, было это ранним вечером… говорят, закат над Манильской бухтой знаменит на весь мир, это национальное достояние? Жаль, сегодня не удастся его посмотреть. Потому что сейчас я, выйдя из отеля, задумчиво прогуливаюсь по его саду среди магнолий. И после магнолий как бы случайно приближаюсь к усыпанным золотыми цветами кустам, у которых под руку идут две женщины.

Шляпка, воротник хорошего старого кружева, кружевной платочек, лицо в морщинах, и очень красивые глаза — ими она улыбается всем и каждому, и мне, приближающейся к ней.

Мама нашего генерала. Друзья зовут ее «Пинки». Хотя нет — кажется, это ее официальное имя. Мэри Пинки Макартур. Ничего удивительного, что она здесь. Говорят, единственное место, куда она сына не сопровождала, — это фронты Великой войны.

А это кто с ней, обнимает ее за плечо, ведет по дорожке за талию? Та самая Джин, о которой здесь пишут все газеты, — генерал познакомился с ней только что, по пути сюда, на борту «Президента Хардинга»… то есть познакомилась она сначала со всей американской военной делегацией, много-много офицеров, но как-то постепенно делегация сделала несколько шагов назад. Потому что генерал, который до того не мог выдержать более получаса на вечеринках с танцами (обходил несколько человек и исчезал), вдруг начал проводить там часа по полтора. И как-то стало ясно, из-за кого.

Она получила наследство, отправилась увидеть загадочный Восток, думала о том, чтобы начать новую жизнь. В итоге генерал уговорил Джин вместо Шанхая поехать и посмотреть Филиппины, и вот она здесь.

Да мы же похожи как родные сестры, мелькнула у меня мысль, — обе небольшие, обе примерно одного возраста, у нее такая же выдающаяся челюсть и очень много хороших зубов, белых, делающих улыбку на редкость веселой. Правда, эти великолепные серо-зеленые глаза — это совсем не я. К сожалению.

А вот и прочие члены военной делегации, на отдалении, как бы занятые разговором между собой. И совершенно естественно, что я не хочу натыкаться на двух медленно идущих женщин, поскольку — как и все в отеле — знаю, кто такая матушка Пинки… и почтительно делаю пару шагов назад, при этом спиной вперед, чтобы дать им пройти… так, где у нас там корень или неровная плита дорожки под ногами? А вот она. Ах!..

— О, благодарю вас… Нет, я не упаду, и голова у меня не кружится…

Кто меня вовремя поймал? Отлично, его-то мне и нужно. Это он неправильно держал шляпу во время фотосессии. Тот самый плотный, состоящий будто из одних тяжелых мышц человек лет сорока, напрочь лишенный затылка, — шея у него примерно той же толщины, что и голова. Очевидно, военный, совсем военный. И со странно большими и умными глазами.

— Вы — человек с фотографии, я вас уже видела… Майор… э-э-э…

— Просто Дуайт, леди. Даже просто Айк. А что касается майора, то как-то я привык это слышать, даже уже не хочется. Я майор с восемнадцатого года, с войны, а дальше в американской армии особо не продвинешься. Поскольку она имеет тенденцию уменьшаться, а не наоборот.

— Значит, просто Айк?

— Ну, с нами, американцами, только так и надо, привычка. Вдобавок фамилия у меня такая, что не надо ею никого обременять. Добром не кончится. Предки мои были немцами, а с этим в Америке сложно, наиболее точное, чего я однажды удостоился, — это когда меня обозвали однажды «Айзеншпитцем». Спасибо и за это…

— Отлично, Айк. А я в таком случае — просто Амалия, хотя у нас, в британской половине мира, на такие вольности до сих пор хмурят брови. Ваша соседка по отелю.