— Весь мир открыт Поднебесной, и Поднебесная открыта миру,- продолжала Ян с серьезным лицом.- Храмы всех учений вырастают в Чанъани, музыка и еда с дальнего Запада так же хороши в нашей столице, как и у себя дома. А то и лучше. Великое спокойствие империи основывается на ее открытости. Это еще не все осознали. И поэтому император, возможно, задумается вскоре о смене девиза правления. А мы, собравшиеся здесь, должны ему помочь.

Вот тут уже тишина стала мертвой. Мы отсчитывали четырнадцатый год правления под девизом «Небесная драгоценность». До того тот же император долго правил под девизом «Начало». И — об этом мало кто знал, — в первые два года своего правления он сменил, нетерпеливо отшвыривая, множество иных девизов.

Собравшиеся быстро трезвели: намечалось великое событие. Два иероглифа, предложенных кем-то из нас и принятых Императорским городом, означали бы приход новой эры. Они должны были потрясти умы, показать людям, что пришел новый век. Нам предстояло творить историю.

Чего хотела Ян? Чтобы Властителю Поднебесной представили иероглифы, означающие бескрайний Запад, открытые дороги, единство народов, общее процветание? Не знаю. В любом случае я совершенно не собирался участвовать в этом состязании. На протяжении всего банкета (с отличным супом из верблюжьей ноги и достойными уважения оленьими языками из Ганьсу — видимо, поступившими из императорской кухни) я старался смотреть на госпожу Ян с должным почтением, но не мог отделаться от одной мысли. И эта мысль касалась не только ее брата — премьер-министра.

Дело в том, что вчера вечером Юкук, который день за днем терпеливо просеивал множество имен и фактов, узнал одну очень серьезную вещь.

Он узнал, что хотя сама идея Второго Великого западного похода еще только обсуждается, но уже известно имя полководца, который должен его возглавить. И это было очень серьезное имя: Ань Лушань.

Что интересно: речь шла о великом полководце, который, как были убеждены восхищенные жители империи, не так уж давно пользовался очень, очень большим расположением прекрасной Ян.

И — что еще интереснее — Ань Лушань был заклятым врагом двоюродного брата той же прекрасной Ян. То есть врагом премьер-министра великой империи Ян Гочжуна. Того самого, чья канцелярия как раз и готовила тот самый поход.

Вражда премьера и полководца не вызывала никаких сомнений. Совсем недавно закончился громкий судебный процесс, на котором премьер-министр обвинил полководца в измене. Но император оправдал Ань Лушаня (не приложила ли к этому руку прекрасная Ян?) и сделал то, чего требовал полководец и что считал изменой премьер: назначил все-таки на генеральские должности в армии Аня выходцев из Великой Степи. Таких же точно тюрок, как и те степные воины, от которых, собственно, и защищал северную границу начальник сразу трех пограничных округов Ань Лушань. И полководец, осыпанный после процесса императорскими подарками, отбыл к себе в ставку в Фэньян на северо-востоке.

Из чего следовало, в частности, что премьер-министр (и брат нашей хозяйки) не так уж восторженно относился к идее «новой Поднебесной», матери для всех без исключения народов, которую только что предложила нам для обсуждения его собственная сестра.

И как это — все вместе — следовало понимать? Как войну брата против сестры и императора? А какое отношение имеет к этому некромантский заговор, от расследования которого я совсем недавно решил отказаться? И как мне спросить об этом наедине мою пациентку, чтобы она даже не заметила, что разговор перешел на слишком уж серьезные предметы?

Честно говоря, на протяжении всего банкета я просто бесновался от всей этой груды вопросов, желая сорваться с места и скакать куда-то, — хотя прекрасно понимал, что скачка не поможет, что предстоит долгий и тяжелый труд, требующий терпения.

Видимо, я увлекся этими мыслями, потому что после прощальной чашечки неизбежного чая почти не заметил возникшего у меня под боком того самого скучного усатого чиновника, который сочинил короткий стих о заболевшем коне. А он, оказывается, уже некоторое время провожал меня к моему (здоровому) коню и рассказывал что-то важное для него. Про крупного чиновника, сына бывшего министра правой руки, который хотел продать кому-нибудь парчовый шелковый халат эпохи династии Суй. То есть более чем вековой давности.

Вот тут я, наконец, начал его слушать. Война войной, но я знал множество покупателей, которые за тяжелый и варварски роскошный шелк суйской эпохи готовы были отдать любые деньги. И покупатели эти жили вовсе не только в землях Поднебесной империи.

— Цвет? — поинтересовался я у чиновника. — Пурпур, как у высшего чиновника? Темно-синий, как у академика? Или красно-золотой, как у чиновника чуть пониже рангом?

— Не знаю, господин Мань,- озабоченно ответствовал он, глядя в землю и семеня за мной. — Но почему бы мне не заехать к вам завтра утром и не проводить вас в дом к этому человеку? Он долго хранил этот шелк, но сейчас ему зачем-то нужны деньги…

Длинноусому чиновнику — как его там звали, господин Ду? — явно хотелось получить комиссионные за эту сделку. Что, конечно, отнюдь не было преступлением. И я согласился, не видя в этом приглашении никакого подвоха.

Вот с чего началась цепочка совершенно неожиданных событий.

ГЛАВА 9

КАРАВАНЫ ДОЛЖНЫ ИДТИ

То, что господин Ду привел меня в какой-то очень странный дом, я понял слишком поздно.

Снаружи все дома в империи одинаковы. Стена и ворота под тяжелой крышей, никогда не угадаешь, что ждет тебя внутри. А внутри был большой и странно пустой двор, посыпанный, как и положено, песком — истоптанным и не очень свежим. А в глубине этого двора и по бокам его шли обычные галереи довольно скучного вида; вроде бы ничего странного, если не считать…

Запах. Вот о чем я мог бы догадаться сразу, если бы был настороже. Жильем этот странный дом не пах абсолютно. Ни женских духов, ни ароматических мешочков у пояса мужчин, ни аппетитных запахов из кухни в дальних галереях.

Зато тут угадывался запах пыли и туши. И редко стираемой, очень потной одежды — весьма мужской запах. И еще-металл. Металл очень даже пахнет, если смазывать его, как положено, маслом.

Все вместе, если не считать туши,- запах солдат. А тушь, рядом с которой маячат солдаты,- это… это вовсе не жилой дом, а нечто совсем иное.

Когда я все понял, было уже поздно. Господин Ду представил меня чиновнику, сидевшему на низкой галерее в дальнем конце двора, после чего без особых церемоний удалился, поднимая облачка песка.

— Я отвлек вас от важных дел, господин Мань,- сказал мне чиновник,- но извинением мне послужит то, что и у меня есть важные дела. И получилось так, что эти дела у нас с вами одни и те же.

Я мрачно поклонился ему, а мысли начали свой путь: мою любимую (в отличие от нервного ферганца) серую тохаристанскую Мышку уже, конечно, увели куда-то под уздцы, ворота сзади перекрыты, а если я сейчас полезу вот по этому дереву вверх на черепицу, то стрела достанет меня быстро и легко… И это помешает мне доставить себе удовольствие и свернуть серому господину Ду шею. Только представить себе — он перехитрил меня. Меня!

— Моя фамилия — Чжоу,- улыбнулся мне чиновник, показав желтые лошадиные зубы.- Можете называть меня Чжоу цзиньши.

Эта короткая фраза позволяла узнать о господине Чжоу очень многое. Цзиньши — высший ученый титул, присуждавшийся на императорском экзамене и означавший, что мой собеседник знает наизусть все работы Учителя Куна и множество его учеников и адептов, писал на темы их сочинений собственные трактаты. «Цзиньши» также показывало, что передо мной чиновник очень высокого ранга. И — раз он захотел, чтобы я обращался к нему именно по его ученому титулу, а не по чину, — это означало еще массу вещей. Например, что передо мной скорее всего коренной ханец, так и не научившийся воспринимать спокойно тюрок и полутюрок, включая — как это ни прискорбно,- принцев по фамилии Ли из правящего дома Тан. А это, в свою очередь, означало, что господин Чжоу хоть и крупный чиновник, но ему никогда не дослужиться до уровня, на котором можно запросто встретить во дворце какого-либо из принцев Ли и заговорить с ним, а не только поклониться.

Ну, и, наконец, внешность моего хозяина говорила о том же. Он был в подчеркнуто простой, никак не выдававшей его ранга чиновничьей твердой шапке с торчащими в сторону «ушами» и в черной одежде, широкими складками лежавшей вокруг сиденья. Брови его были подведены не очень аккуратно, и довольно грубые румяна на щеках тоже говорили о невнимании к собственной внешности. Бородка, каждый из очень толстых волосков которой рос как бы отдельно-и так по всем щекам, тоже явно намекала на прошлую эпоху, как будто не вошли в моду еще несколько лет назад аккуратные клинообразные поросли, росшие из нижней части подбородка, если не из шеи.

И еще-он выглядел очень статично, сидя под черепичным коньком галереи как статуя. И хотя вряд ли он был старше меня, а то и на несколько лет младше, но производил — старался производить — впечатление строгого старца. Перед ним стояла заслуженная и лишенная намека на изящество каменная тушечница, в глубине которой масляно поблескивала черная жидкость. Несколько кистей, чьи рукоятки носили следы его зубов, и желтоватая дешевая маньская бумага помещались рядом.

Мне было указано место напротив него, куда еле-еле попадала тень от крыши.

— Вам принести, может быть… стул? — с явным неодобрением к такому новшеству любезно выговорил этот ревнитель классических традиций.

— Я еще не привык к ним,- порадовал я его, и Чжоу удовлетворенно кивнул.

— Ну, а маленькое угощение, как я вижу, вам уже несут. Я все же пригласил вас как гостя и хочу вам сказать, что вы — очень уважаемый гость.

Тут здоровенный детина без тени мысли на лице — кроме как солдатом, он просто никем быть не мог,- возник у меня из-за спины (ненавижу сидеть так, чтобы за спиной кто-то находился или что-то происходило) и поставил перед моими подушками чашку с четырьмя половинками красного персика, залитыми густыми сладкими сливками из кобыльего молока. К угощению прилагалась маленькая фарфоровая ложечка.

Кроме этого детины и нас во всем большом дворе никого не было. Я, однако, прислушался и с мрачным удовлетворением уловил где-то за галереями еле слышный звон металла. Так звучат пластиночки брони, когда ее владелец садится.

— Да, вы весьма уважаемый гость, — повторил Чжоу, — хотя мало кто в Поднебесной знает, кто вы в действительности такой и до какой степени вы достойны почтения. Ну, а я знаю.

Я тяжело вздохнул — какая, в сущности, все это банальность! — но это не произвело на господина Чжоу ни малейшего впечатления.

— Самым удивительным для меня было то, что я узнал о ваших давних, очень давних предках. Этот великий воин, который пришел завоевывать ваш город много веков назад… Ведь говорят, что вы — его прямой потомок?

Следовало быть очень осторожным с этим человеком — но в разговоре о древности осторожностью можно было пренебречь.

— Кого вы называете великим воином, Чжоу цзиньши? — поинтересовался я.- Человека, которого мы именуем Сакандаром? Принца из горного западного княжества, который множество столетий назад прошел со своим войском полмира? Да, он великолепно командовал своей армией, пока громил персов. Но, господин Чжоу, кто только не бил персов! А вот дальше — извините, весь его поход — это история катастроф, одна катастрофа за другой. Ну, посмотрите: он гонится по всей Бактрии за каким-то мелким сподвижником Дария, разгромленного персидского монарха,- и попадает в совершенно незнакомую ему раньше страну. В Согд.

— И берет ваш Самарканд… — подсказал Чжоу.

— Мараканду, он тогда так назвался. Да нет же, господин Чжоу, как мог Сакандар взять громадный и богатый город, одна крепостная стена которого по длине была — двадцать шесть ваших ли? Его просто впустили туда. Возможно даже, чтобы дать ему приют и отдых. И что происходит дальше? А дальше — одно восстание за другим, одна битва за другой. Мараканду ему пришлось брать несколько раз. Осаждать семь восставших городов одновременно — это, по-вашему, удачная война? Да это кошмар! Вашего «великого воина» ранили в этих боях несколько раз, господин Чжоу. И тут только он начал понимать, на что нарвался и куда попал. И тогда он убивает десятки тысяч безоружных людей — потому что больше ему ничего не оставалось. Он просто обезумел от крови, этот мальчишка. Да, он выигрывает все новые битвы. И уничтожает все новые города. А в результате? Все впустую. Бежит со всем воинством, кроме раненых и инвалидов, на юг, в княжества Инда. Но и там его бьют без пощады, иначе почему он убрался в итоге куда-то обратно, на Запад, где и умер? Вы этого человека называете великим воином, господин Чжоу? На мой взгляд, человек, который выиграл большую часть своих сражений и проиграл все свои войны, — это великий неудачник. А если посчитать убитых им, в том числе женщин, детей и стариков, то это еще и убийца, и подонок, а не воин.

Господину Чжоу было по-настоящему интересно — это я заметил без труда. Он схватил клочок бумаги и сделал над ней несколько взмахов одной из своих обгрызенных кистей.

— Господин Мань, вы знаете, мне стыдно, что я так мало знаю историю западного мира… Но все же я удивлен, что вы говорите таким образом о своем предке…

— Сакандар, он же Искендер, он же Александр, не оставил потомства, господин Чжоу, — просветил его я. — Его жена и дети были убиты вскоре после его смерти матерью вашего великого воина. Но я только что упомянул его супругу, Роксану… Которую отец, бактрийский царь Оксиарт, выдал замуж за этого озверевшего от крови маньяка, чтобы помочь ему остановиться, чтобы заключить мир. Вот здесь ваши сведения про мою семью верны. Потому что у Роксаны были братья и сестры, и вот один из них — действительно мой предок. Это — по линии моей матери.

— Я знал, что род вашей уважаемой матери — один из древнейших в Самарканде, — господин Чжоу тщательно выговорил это название, чтобы не оскорблять меня имперской версией такового — «Самоцзянь»,- но что вы потомок древних бактрийских царей… Немногие в Согде могут этим похвастаться. Это же древнее, чем…

— Чем Чжоу-гун? — улыбнулся я.- Кстати, а вы не его родственник?

Тут мой хозяин снова показал здоровенные, темно-желтые зубы. Чжоу-гун, окруженный мускулистыми молодыми людьми — слугами, домочадцами и так далее (говорили, что в его доме нет ни одной женщины), всю свою жизнь как бы извинялся неизменной кривой улыбочкой за то, что древнее его рода и богаче его самого в империи не было почти никого.

— У всех Чжоу общий предок, конечно, но Чжоу-гун… — тут мой хозяин развел руками. — Но речь не обо мне, о вас. Есть еще тюркская линия — линия вашего уважаемого отца. Я узнал от моих подчиненных удивительные вещи. Ваше драгоценное имя — Маниах? (Он выговорил это имя очень тщательно, чем заслужил мое уважение, хотя это получилось скорее как «Ма-ни-а-хэ»).

— Это мое имя, — вяло кивнул я, ожидая продолжения.

— И история вашего торгового дома отсчитывается от одного очень интересного эпизода, — начал оживляться он. — Согдиец Маниах, тогда — подданный тюркского кагана, был отправлен каганом с посольством к персидскому властителю. Надо было открыть путь в Бизант для караванов с накопившимся в Согде шелком — нашим, кстати, шелком, а персы этого не хотели… почему, господин Маниах?

— Потому что, если бы император Бизанта получил слишком много дешевого шелка, он нанял бы на вырученные деньги новые армии и бросил бы их, конечно, против персов, — объяснил я. — У них тогда были такие вот сложные отношения. И персы хорошо это понимали.

— Ну вот, — покивал Чжоу. — И ваш почтенный предок — сколько это было лет назад, почти двести? — напрасно уговаривал шаха персов открыть караванам дорогу. После этого он, как я знаю, уговорил тюркского кагана разорвать союз с персами, начать с ними войну, а сам отправился в Бизант заключать тайный торговый договор и военный союз императора и кагана. И у него это получилось, так что ваш предок, получается, изменил ход истории. Он, правда, вскоре после этого скончался, но благодаря его усилиям тюрки получили окончательную власть над Согдом — и неожиданно для персов вместе с согдийцами открыли северный путь в Бизант, в обход большого моря и земель шаха! А шах только-только подумал, что война для него кончилась не так уж плохо и мир он подписал выгодный, — а оказывается, она была лишь отвлекающим маневром! М-да, ваш предок был не только купцом, господин Маниах!

Я молчал и скромно кивал.

— Но ваш торговый дом знаменит и другими интересными историями, — продолжал господин Чжоу с явным удовольствием. — Вот эта случилась уже не так давно. Мне говорят, что дом Маниаха как-то причастен к заключению союза тюркского кагана с нашей прежней династией, Суй? Опять же, цель союза — чтобы шелк продолжал поступать к согдийским купцам. И еще — когда после этого началась новая война с персами, у одной нашей принцессы был какой-то согдийский любовник — не правда ли, лично вам эта история должны быть особенно интересна, господин Мань? Из-за него у династии Суй возникли кое-какие проблемы — и опять говорят, что тут поработал дом Маниаха…

— Древность, — пожал я плечами.

— Да, да,- покивал Чжоу.- Древность. Я понимаю, как вам неудобно об этом сейчас говорить. — Я сохранял каменное лицо. — Что ж, вспомним события недавнего прошлого. Им всего около полувека.

Ваш торговый дом все теснее дружит с Бизантом, господин Маниах, а персидской империи уже нет. Завоевана народом даши — «черными халатами». И ваша страна тоже ими завоевана. Но торговый дом Маниаха стоит прочно при всех правителях и завоевателях. И вот что происходит: императором Бизанта становится настоящий воин, такой же, как основатель нашего дома Тан. Его предки терпели одно поражение за другим, отдали «черным халатам» треть своих земель, включая даже город Дамаск. Но когда флот «черных халатов» осадил столицу, новый император сделал удивительную вещь. Он зажег море, господин Мань. И флот осаждавших сгорел. Мир еще не видел такого оружия! И представьте себе, некоторые люди в Самарканде говорят, что всю операцию по доставке императору этого огня организовал именно торговый дом Маниаха. Господин Маниах, а не расскажете ли вы, как мне приготовить такой огонь?

Он, конечно, спрашивал не всерьез — хотя на лице его не было и тени улыбки. И мой ответ, сопровождаемый искренним вздохом, не стал для него неожиданным:

— Господин Чжоу, если бы я знал секрет этого вещества, то не сидел бы сейчас перед вами, и весь наш мир был бы несколько другим. Наш торговый дом поставил императору Бизанта всего лишь каменное масло в больших горшках. Оно — не секрет. Его добывают не так уж далеко от их столицы, на берегу другого моря, к востоку от Бизанта. Но дорога туда была перекрыта «черными халатами», и мы помогли императору. Это масло, возможно, есть и у вас в Поднебесной. Можно найти озера из такого масла, можно найти его под землей, как воду. Оно черно-коричневого цвета, и оно горит. Но в Бизанте его смешивали с чем-то еще. И вот этот секрет охраняется так, что узнать его невозможно. Если умрут два-три человека, которые его знают, то и секрет умрет навсегда.