— Другой, совсем другой, — замахала руками Ян. — Ли Бо писал о красоте жизни, о луне и цветах. А этот… Его стихи пахнут дымом пожарищ, в них звучит металл. А еще — он и сам настоящий воин и герой. Почти такой же, как ты. Знаешь, что с ним произошло? Его арестовали мятежники, когда он, переодетый в крестьянское платье, пробирался через их боевые порядки в ставку императора в Линьу.

Тут я заинтересовался — история действительно была, скажем так, по моей части.

— Они притащили его в Чанъань, сделали рабом и заставили таскать награбленное, грузить на спины верблюдов. О Небо, жители несчастной столицы, наверное, теперь никогда не смогут видеть обыкновенных верблюдов без ужаса — сколько же их, караванами, ушло в пещеры к варварам! Казалось, что грабить уже нечего, но верблюды приходили снова и снова… Какие страшные дни пережила Поднебесная…

— И что наш герой в крестьянском платье? — напомнил я ей.

— Он работал — но месяц за месяцем наблюдал, записывал, составлял планы варварских позиций в столице. И готовился к побегу. И ведь бежал! Он пробрался-таки в ставку к Сыну Неба, рассказал ему все, один на один, а потом, как ты уже знаешь, был штурм столицы. И мы победили. И наш великий поэт стал советником императора. Да ведь ты однажды встречав его! — вдруг спохватилась она. — Хотя вряд ли ты помнишь, он тогда держался как-то скованно, наверное, потому, что стихи его были тогда не так знамениты. Но вот когда началась война… Это просто невероятно, какая сила звенит теперь в его строчках!

— Ты забываешь, что хоть и медленно, и в два приема, но что-то прочитать я могу, — напомнил я, преодолевая лень, чтобы встать с лежанки и подойти к ней. — Может быть, я все-таки способен оценить и эти стихи? А заодно и вспомнить, о ком же речь?

— Ты невероятный, прекрасный человек, более достойного я не знала, — сказала мне она прерывающимся голосом. — Но не обижайся — вот этого ты никогда не сможешь оценить. А жаль, как жаль…

Я склонился над ее плечом, на теплой коже которого играли отблески свечей, и с изумлением увидел в правом верхнем, заглавном углу свитка знакомую фамилию господина Ду. И еще его имя, которого до этого момента я не знал и не интересовался им: Фу. А дальше выстроенные Ду Фу в боевые порядки ряды прямых жестких иероглифов двинулись на меня, как воины империи из клубов красной пьии, под мерный рев барабанов:

Когда ворвались варвары в столицу
И овладели алыми дворцами,
Все девять храмов начали дымиться,
И Млечный путь стал красным, словно пламя.
На десять ли взлетела черепица,
И занавеси жарко запылали,
И предков наших древние таблицы
Среди развалин жарким пеплом стали.
И бушевал всю ночь грабеж позорный,
Не кончившись и в утреннем тумане,
Пока толпа предателей придворных
Писала поздравленья Ань Лушаню.
Но вот победы барабан ударил,
И мы войска империи встречали,
И радовались от души от самой,
Что вновь сажают тутовые рощи,
Что снова строятся дворцы и храмы,
Исполненные истинною мощью.
Сам государь руководил обрядом,
И я стоял, не зная, что со мною,
С могучими сановниками рядом.
Мне, несшему таблицы из нефрита,
Колокола звучали золотые,
Ворота храма были мне открыты,
Все ликовало, как во дни былые.
Сияло солнце, небо было сине,
Счастливое блаженствовало утро.
И во дворце, на женской половине,
Огонь румян подчеркивала пудра.