— Кирюшка для меня! — некстати вставил Мишутка.

— Это братец твой, что ли? — вклинился в разговор его величество Шпиготский.

— Да, это мой брат, — чуть громче, чем надо было, произнёс я.

Злость уже начала закипать во мне. Диман может смеяться над чем угодно, но если он посмеет тронуть моего брата, я за себя не ручаюсь.

А этот гад, как ни в чём не бывало, наклонился к Мишутке:

— Ну и как, хороший Кирюшечка братик? — просюсюкал он.

Не поняв издёвки, Мишка восторженно ответил:

— Самый лучший! У мамы завтра день рождения, а Киря ей купил большущий букет цветов! Он сам на них заработал, когда объявления расклеивал. Я ему, правда, помог, но совсем чуть-чуть!

— Ух ты! Медников у нас, оказывается, расклейщик объявлений! — радости этого козла не было границ.

— Ты нарываешься, Шпиготский! — заметил я, изо всех сил стараясь сдержать клокочущую внутри ярость.

— А Кирюшка не хочет в подарок маме помыть за неё полы в школе? — поинтересовался у Мишки Шпиготский.

Брат озадаченно замолк. Кажется, он начал понимать, что человек, разговаривающий с ним, не совсем добрый. Вернее, совсем не добрый.

— Ещё раз упомянешь всуе кого-то из членов моей семьи, Шпиготский, убью, — буднично сообщил я.

Мне удалось обуздать свою злость. Я не могу разбираться с этим гадёнышем при Мишке.

Диман чувствовал себя в окружении друзей абсолютно безопасно, поэтому ответил очень борзо:

— Я буду упоминать кого хочу, когда хочу и с кем хочу. И не тебе мне указывать, босота подзаборная!

Они расплатились за свои энергетики и наконец-то свалили. Последнее слово осталось за Шпиготским.

— Молодой человек, не задерживайте кассу!

Спохватившись, я полез за бумажником, но тут обнаружил, что все руки у меня в крови. Я даже не заметил, что очень сильно сжал розы, и шипы прокололи газету, вонзившись в мои пальцы.

Повезло хотя бы в том, что домой мы всё-таки пришли раньше матери, и я успел пихнуть розы на шкаф, прикрыв их коробками из-под «Лего». Стебли, чтобы не завяли, опустил в тазик с водой.

В общем, это была сложная конструкция, но риска практически никакого: до завтра мать вряд ли затеет уборку, а Мишаня умеет хранить секреты.

Правда, после встречи со Шпиготским брат стал каким-то мрачным и вялым. Уж не заболевает ли? Но температуры у него вроде не было.

Я попытался развеселить Мишку, но безуспешно: ни во что играть брат не захотел. И в пиратов, а это, между прочим, его любимая игра. Даже вожделенные мармеладные червячки не съел! В итоге по его просьбе я достал набор акварели, принёс воду в чашке, и Михан принялся что-то сосредоточенно рисовать.

Мама пришла где-то через полчаса после нас. Я, балда, и забыл — она собиралась зайти в магазин, купить что-нибудь к столу на завтра. Институтская подруга и мамин двоюродный брат с женой. Вот и все, кто обещал прийти.

Когда отец ещё жил с нами, день рождения каждого члена семьи праздновали шумно, и гостей всегда звали много. Накрывали огромный стол. В центре обязательно стояла запечённая отцом по его особому секретному рецепту курица — пальчики оближешь.

Может, поэтому я сейчас курицу на дух не выношу. В любом виде, хоть жареную, хоть пареную.

Пошарив по принесённым мамой пакетам, я понял одно: завтра будут котлеты.

— Мишка тихий какой-то, — отметила мать, разбирая продукты. — Не заболел?

Вечный конский хвост каштановых волос, красивое лицо с сеткой мелких морщинок в уголках глаз… У отца с мамой был общий бизнес: стоматологическая клиника, где она работала бухгалтером. После того, как он ушёл в другую семью и уволил маму, она никак не могла найти работу по специальности. Пришлось устроиться в нашу школу уборщицей. Деньги нам были нужны, как никогда.

— Лоб не горячий вроде, — проговорил я. — Сама ещё потрогай.

Но и мама признаков надвигающей болезни не нашла. Наверное, Михан просто набегался в детском саду. Он же такой — как мячик— попрыгунчик.

Уже перед сном брат проник в мою комнату, сжимая в руках результат своих долгих трудов. Вид Мишка имел жутко серьёзный.

— Ты должен взять это завтра в школу, — произнёс он, протягивая рисунок.

— Это детский сад? — догадался я, разглядывая альбомный лист. — А почему вода чёрная?

Брат изобразил двухэтажный дом в разрезе, стоящий у речки, закрашенной угольно-чёрной краской. В самом доме было восемь комнат. Маленькие человечки спали на прямоугольных кроватях, играли, читали, ели. В центре дома Мишка изобразил кабинет директора детского сада: за столом сидел человек в очках.

— Это не детский сад, — неожиданно возразил Миша. — Это плохое место. Очень плохое… Страшное.

— А зачем мне надо взять его в школу? — поинтересовался я.

— Ты должен, — упрямо сказал брат и повторил. — Должен.

Боясь выдать улыбку, я со значением положил рисунок рядом со своим рюкзаком. Мишка, похоже, затеял какую-то новую игру, и я, конечно, подыграю ему.

Ночью мне приснился непонятный и пугающий сон. Два странных существа в полицейской форме везли девушку в зелёном платье по ночному лесу. Я чувствовал под пальцами красную потёртую кожу сиденья машины и обонял резкий запах мокрой собачьей шерсти. Я ощущал животный панический страх девушки. Она точно знала — те, кто на переднем сиденье — не люди и хотят сделать с ней что-то ужасное. А я ничем не мог помочь.

Утро с самого начала не задалось. Я проспал — мама уже ушла, прихватив с собой Мишку. Она отведёт его в детский сад, потом на работу. А я-то хотел подарить ей цветы сразу после того, как она проснётся, чтоб с самого утра было хорошее настроение.

Пометавшись немного, как ошпаренный, по квартире, я принял решение подарить маме букет прямо в школе. Покидав какие-то тетрадки в рюкзак, поскакал на занятия.

Рисунок Михи в такой спешке я, конечно же, забыл.

Наскоро сорвав с роз газету, ввалился в комнату техничек. Мама уже переоделась в синий рабочий халат и убирала волосы под косынку.

— Мам, с днём рождения! — выпалил и добавил, запнувшись, — Люблю тебя!

Она выронила косынку. Карие глаза засияли.

Можно однозначно сказать, что сегодня я стал в глазах персонала школы героем дня. Присутствующие в комнате технички в красках поведали о том, как я поздравил маму, учителям, и теперь все дружно глядели на меня и умилялись.

Такой популярности я не хотел. Но главное — маму поздравил.

Последние два урока были сдвоенные — труды. Мы выжигали на разделочных досках рисунки.

Михалыч обычно уходил куда-нибудь минут на сорок, поэтому труды все любили. Мне было уютно в небольшой обложенной кафелем мастерской. Наверное, из-за того, что она не была похожа на обычный класс. К тому же мне нравилось работать по дереву.

Короче, я настолько увлёкся работой — а выжигал я на своей доске сюжет из Тома и Джерри, что не сразу услышал разговор неподалёку.

— Медников своей мамаше преподнёс цветочки, — делился Щука последними новостями со Шпиготским и его кланом. — Прям картина маслом. Все уборщицы в шоке.

Самое интересное, на меня они не обращали никакого внимания. Хоть ради приличия голоса понизили. Но Шпиготский со товарищи вели себя, как хозяева положения. Они знали, что численное преимущество на их стороне.

— Никто и не сомневался, что он маменькин сынок! — с презрением отозвался Диман.

— Кого ты назвал маменькиным сынком?

Я как-то незаметно и очень быстро оказался рядом со Шпиготским. Незаметно даже для себя, а уж для него и подавно.

Стало очень тихо.

— Тебя, Кирюшка, конечно, тебя! — отозвался толстяк. — Ты же у нас прямо сю-сю-сю, подтираешь попку младшему братику, мамаше своей цветочки даришь.

Он был глуп. Он просто не понимал того, что на него надвигается. Не понимал, что каждым словом фактически подписывает себе смертный приговор. Но я мог сдержать себя. Пока ещё мог.

— Я ведь предупреждал тебя, Шпиготский, — произнёс я очень сдержанно. — Предупреждал, чтобы ты не трогал меня и мою семью?

— А я предупреждал тебя, что буду высказываться, о ком захочу и когда захочу. У нас в стране, кажется, свобода слова. Если ты вообще понимаешь, о чём я, — свысока бросил Диман.

Ребята, которые не относились к клану Шпиготского, у нас в классе имелись. Но их было мало, и связываться с этим умником они откровенно побаивались. А он об этом прекрасно знал. Ещё бы, учителя ему заочно выдали пакет индульгенций. Так что крайним в любом случае оказался бы не он.

— Пацаны, хорош! — попытался вмешаться наш староста Стёпка Митрофанов. — Раскуситесь! Сейчас Михалыч вернётся, и не поздоровится всем!

— вот именно, — усмехнулся Шпиготский. — Отвали, Медников! Благо класса превыше всего, слышал о таком?

— Отвалю без проблем, — кивнул я. — Если ты извинишься передо мной, моим младшим братом и моей матерью. Как ветром меня сдует!

Шпиготский откровенно рассмеялся. Этот козёл был настолько уверен в собственной безнаказанности, что мне стало даже забавно. Его верный клан, в коем состояло семь человек, окружил своего предводителя. Щукин поигрывал напильником, очевидно воображая, что выглядит жутко крутым.

— Пацаны, хватит уже, а? — бубнил Митрофанов. — Из-за фигни какой-то сцепились! Михалыч классной доложит, и будут у нас проблемы, а ведь мы выпускной класс!