Позавтракав, он отправился к Верити. Он решил, что сегодня можно и постучаться. Никто не ответил. Его настроение уже не было столь благодушным. К тому же, наконец, всплыли детали его ночного поведения. Весьма вероятно, что ему может быть оказан более чем холодный прием.

Дверь все же открылась, но на пороге стояла не Верити, а светловолосая девушка. В руках она держала вчерашнее платье Верити и иголку с ниткой.

— Миледи здесь нет, сэр. Она ушла до моего прихода.

Но внизу Верити тоже не оказалось. Она опять сбежала — была его первая мысль. Он попытался навязать ей поражение. Хуже того. Он вел себя неуклюже и под конец сделал ей больно. Своим побегом она дала ему знать, что между ними все кончено и она никогда не сдастся.

Стараясь подавить в себе ярость и вместе с тем беспокойство, Хоксуэлл послал за Криппином и миссис Брэдли. Ожидая, когда они придут, он мысленно сочинял письмо, которое пошлет Саммерхейзу, и другое, более строгое — Дафне Джойс. Только когда Криппин и миссис Брэдли прибежали в библиотеку, он понял, что не может больше сдерживаться.

— Я хочу знать, что моя жена делала сегодня утром, — кричал он. — Расспросите слуг, поговорите с конюхами. Делайте все, чтобы узнать, куда она уехала.

Криппин взглянул на миссис Брэдли. Миссис Брэдли съежилась.

— Милорд, — осмелился Криппин, — леди Хоксуэлл проснулась рано, спустилась вниз и попросила принести ей чай. Потом она вышла из дома. Сейчас она в саду. Я только что ее видел. Думаю, она все это время провела в саду.

В саду. Ну конечно.

Чувствуя себя идиотом, Хоксуэлл вышел на террасу.

Он заметил ее в дальнем углу сада, где дикая природа отвоевала себе большой участок. На Верити было голубое платье и шляпка — те самые, в которых он впервые увидел ее в Камберуорте. Она то наклонялась, то выпрямлялась…

Он направился к ней. Садовник подстригал кусты самшита около террасы. Рядом была клумба со сломанными цветами, глядя на которую легко было понять, что произошло. Хоксуэлл мог голову дать на отсечение, что на клумбе видны отчетливые отпечатки женской головы, плеч и бедер.

— Эту клумбу надо всю скосить, Сондерс. Сондерс перестал подстригать куст и поклонился.

— Я начал этим заниматься, милорд, но миледи мне запретила. Она сказала, что нет вреда в том, чтобы срезать цветок, но если срезать все растение до корня в это время года, оно погибнет. Так она сказала.

— И это действительно так?

Сондерс кивнул.

— Она сказала, что бедные растения не должны страдать из-за небрежности какого-то идиота.

— А еще она что-нибудь сказала?

Сондерс покраснел.

— Не помню. Память стала не та, милорд.

Хоксуэлл пошел по тропинке к тому месту, где находилась Верити. Она опять наклонилась, потом разогнулась и бросила в стоящее рядом ведро какое-то растение.

— Вы решили восстановить эту часть сада? — спросил он, разглядывая цветы среди некошеной травы.

— Пожалуй. — Она вернулась к своей работе.

— Сондерс сказал, что вы не разрешили ему скосить цветы, которые мы помяли прошлой ночью.

— Прошу вас не думать, что мною руководила сентиментальность.

— А я и не думаю.

— Нет смысла убивать растения. Слуги и так знают, что произошло. Миссис Брэдли была весьма озабочена моим здоровьем, когда я утром спустилась вниз. Она все время спрашивала, как я себя чувствую и не надо ли мне чего-либо. — Она вырвала еще один сорняк. — Они все были здесь — кто внизу, кто наверху. У вас было достаточно свидетелей, как вы и хотели.

— Я уверен, что они ничего не видели и не слышали, Верити. Они просто предполагают. Ведь прошло два года, не так ли?

— Не сомневаюсь, что им не понравилось, что я заставила вас так долго вести образ жизни монаха. Где им было знать здесь, в Суррее, что вы не страдали от воздержания все это время. Они не читают лондонских скандальных листков и ничего не знают о ваших многочисленных любовницах.

У него чуть было не вырвалось, что любовница — это не то же самое, что жена, но здравый смысл взял верх, и он промолчал.

— Что еще вы сказали садовнику? Он уверял меня, что не может вспомнить, но, насколько я понял, он просто решил быть тактичным.

Она сняла одну перчатку и, достав носовой платок, стала им стирать капельки пота с лица и шеи.

— Я сказала, что свидетельства ночи были настолько очевидными, что, возможно, стоит поставить на клумбу табличку и покончить с этим. А на табличке написать: «Здесь лежала леди Хоксуэлл, когда лорд поимел ее в первый раз».

Он не понял, сердится она или издевается.

— А что вы ответили, когда миссис Брэдли справилась о вашем здоровье, Верити?

— Я сказала ей, что испытывала трудность при ходьбе сегодня утром, но потом все прошло.

— Вы действительно все это говорили? — Он был в ужасе. Не может быть!

Она бросила в ведро очередной сорняк, и в ее глазах промелькнула насмешка.

— Люди, с которыми мне приходилось общаться в детстве и юности, могли иногда выражаться и более непристойно. Нет, на самом деле я так не говорила.

Она по крайней мере не слишком сердится, раз может отпускать такие шуточки.

Верити больше ничего не сказала и продолжила полоть. Возможно, подумал он, надо извиниться.

— У меня не было намерения причинять вам боль, Верити. Если это случилось…

— Я совершенно точно знаю, каковы были ваши намерения, милорд. И хорошие, и плохие.

И чем меньше говорить об этом, тем лучше, понял он и не стал оправдываться.

— Что касается боли, меня о ней предупреждали. Я уже могу ходить. Благодарю вас за заботу.

Она выдернула с корнем еще один сорняк, стряхнула с него землю и бросила в ведро.

— Что вы собираетесь посадить в этой части сада? — спросил он.

— Луковичные растения. Я посажу их осенью, чтобы они взошли весной.

— Это может сделать садовник.

— Он слишком стар, а эта работа не из легких.

— К осени мы наймем ему молодых помощников.

— Я хочу делать это сама. Хорошо иметь перед собой цель.

Он снял сюртук и бросил его на землю. Этот жест привел ее в недоумение, но больше — в смятение. Он сделал то же самое вчера ночью, перед тем как овладеть ею.

— Леди Хоксуэлл не пристало быть такой осторожной. Ее муж не собирается снова поиметь ее в саду на земле. — Он засучил рукава. — Вы хотите все это выдернуть? И это деревце тоже?

— Да, все это должно быть уничтожено. Мы должны начать с самого начала.

Он нагнулся рядом с нею, ухватился за тонкий стволик и с силой дернул.

Глава 13

Целых три дня соседи выдерживали паузу. На четвертый начались визиты. Кареты подъезжали и отъезжали в течение всего дня. Леди изучали Верити, а джентльмены снисходительно улыбались. Глаза у всех светились гораздо большим любопытством, чем осмеливались выразить рты.

Верити научилась вставать рано, чтобы поработать в саду. Потом она мылась и одевалась для приема визитеров. Иногда просматривала свой архив газетных вырезок, а также писала письма Одрианне в Эссекс и своим дорогим подругам в «Редчайшие цветы».

Ей тоже приходила почта, Дафна сообщала, что Кэтрин благополучно до нее добралась и все еще живет у них. В другом письме она описала, как к ним приезжали люди из четырех богатых особняков в Мейфэре, чтобы заключить контракт на поставку цветов и комнатных растений. Одрианна написала, что приедет в Лондон, как только Верити решит побывать там.

С севера не пришло ни одного письма, и Одрианна тоже ничего не переслала. Верити надеялась, что викарий даст ей знать, что получил ее письмо и прочитал его Кэти. Она также написала мистеру Тревису, надеясь узнать, как идут дела на металлургическом заводе, но управляющий молчал. Ей оставалось лишь предположить, что ее письма не доходили до адресатов.

Отчаявшись, она написала мистеру Торнапплу, чтобы тот сообщил ей что-нибудь о мистере Тревисе и заводе и о ком-либо из ее старых друзей. Она надеялась узнать что-нибудь о Майкле Боумане — работал ли он все еще на заводе или его арестовали и судили.

Ответ мистера Торнаппла пришел на шестой день. Его письмо немного успокоило ее, но вместе с тем привело в уныние. Уверив ее, что мистер Тревис все еще выполняет свои обязанности, он напомнил, что детали работы предприятия теперь касаются только ее мужа, вежливо, но твердо посоветовав, что лучше бы она занялась домашним хозяйством.

Ей, конечно, надо было бы поехать домой. Только так она может все узнать. Придется уговорить Хоксуэлла разрешить ей съездить домой. Ее раздражало, что осуществление даже малой части ее плана теперь зависит от его разрешения. Надежды узнать что-нибудь из писем не оправдались.

Она уже убирала в ящик письменного стола письмо мистера Торнаппла, когда к дому подкатила элегантная карета. Из окна она увидела, как из кареты выходит прелестная женщина — видение в белом с красной розой на соломенной шляпе. Это приехала Коллин, и она была не одна. Из кареты вышла тонкая как тростинка женщина средних лет в голубом платье.

Верити послала за Хоксуэллом, с утра уединившимся в кабинете с управляющим. Все эти дни он занимался своим поместьем, и Верити его почти не видела. Он уезжал верхом рано утром и возвращался поздно вечером.

Он вошел в гостиную одновременно со своей кузиной.

— Коллин, тетя Джулия, — приветствовал он дам, — добро пожаловать. Дорогая, позволь тебе представить миссис Эккли, сестру моей матери.

— Вы тоже должны называть меня «тетя Джулия», моя дорогая, а я буду обращаться к вам по имени — Верити. В нашей семье не приняты формальности между родственниками.

Верити не была уверена, что хочет называть эту женщину тетей. Миссис Эккли бесцеремонно впилась глазами в Верити, разглядывая ее. Она была более худой, более пожилой и менее дружелюбной версией своей дочери Коллин.

— Я знаю, что ты обещал совсем скоро навестить нас, Хоксуэлл, — сказала Коллин, когда все они расселись в гостиной. — Но миссис Пунтон сказала, что была у вас с визитом и она не единственная, кого вы принимали. Мама не захотела больше откладывать наш визит.

— Эти визиты как раз нас и задержали, а также мои обязанности по поместью, — сказал Хоксуэлл. — Я намеревался завтра с утра, пока к нам никто не приехал, отвезти к вам Верити, тетя Джулия.

Миссис Эккли приняла намерение Хоксуэлла как должное. Они немного посплетничали о миссис Пунтон и других соседях, а потом миссис Эккли обратила свое внимание исключительно на Верити.

— Итак, дорогая, где вы были все это время?

Этот неуклюжий вопрос поразил всех, кроме самой миссис Эккли.

— Другие не осмелились вас об этом спросить, а если бы и спросили, не могли ожидать, что вы ответите, но я думаю, что вы удовлетворите мое любопытство, моя дорогая, тем более что вы можете рассчитывать на мой такт.

— Мама, пожалуйста, — сказала Коллин, бросив на Хоксуэлла извиняющийся взгляд.

— Тетя Джулия, важно то, что она сейчас здесь. Остальное не имеет значения, — ответил Хоксуэлл. — Я никому не позволю ее допрашивать, даже тебе.

Миссис Эккли отступила, но надула губы, выражая этим свое неудовольствие замечанием племянника. Коллин поспешила с другими вопросами — о том, какие изменения она планирует произвести в Гринли-Парке.

— Я гостила у друзей, миссис Эккли, — сказала Верити. — Хоксуэлл с ними познакомился и знает всю правду. Так же как мы доверяем вашему такту, вы можете доверять моему объяснению.

— Гостили у друзей, говорите?

— Да. Это были женщины. Подруги.

— Странно, что вы гостили так долго.

— Да. Это был детский импульсивный поступок.

— Надеюсь, что таких импульсов больше не будет, не говоря уже о том, что он длился два года.

— Думаю, не будет. Не дадите ли мне совет по тому вопросу, который задала ваша дочь? Как бы вы обновили этот великолепный дом?

У тети Джулии оказался очень длинный список усовершенствований, которые она хотела бы порекомендовать. На это у нее ушло не менее четверти часа. Потом она перешла к дому Хоксуэлла в Лондоне, а потом и к собственному поместью.

— Мой дом в Лондоне заперт уже год, Хоксуэлл. Ты должен пообещать мне, что мы его опять откроем. Когда ты поедешь в Лондон, я пошлю с тобой Коллин, чтобы можно было начать что-то делать.

— Мы поговорим об этом и обсудим список расходов, которые ты наметила, в другой день, тетя Джулия. У меня есть обязанности перед людьми, которые нуждаются во мне гораздо больше, чем те, что сидят сейчас в этой гостиной.

Миссис Эккли упрек не понравился. Она взглянула на Верити.

— Вы очень молчаливы, дорогая. Можно даже забыть о вашем присутствии здесь.

— Она вряд ли может участвовать в разговоре об обновлении дома, который никогда не видела, мама, — сказала Коллин.

— Как графиня, вы должны участвовать в разговоре, даже если вам нечего сказать. Иначе вы заработаете репутацию гордячки, дорогая, а принимая во внимание ваше происхождение, обществу это не понравится. — Она посмотрела на Верити с сочувствием. — Вас пугает, что вы стали графиней, не так ли? Поэтому вы и сбежали. Не бойтесь, дорогая. Мы с Коллин поможем поднять ваш статус, так что моему племяннику не придется за вас краснеть.

— Вы слишком добры.

— Да, слишком, — подтвердил Хоксуэлл. — Именно поэтому мы должны отклонить ваше щедрое предложение. Полагаю, вы хотите стать наставницей Верити. Даже слышать об этом не хочу. Сомневаюсь, что я когда-либо буду краснеть за свою жену, тетя Джулия, так что в обучении, которое вы предлагаете, нет необходимости. Что же касается молчания Верити во время вашего визита, обращаю ваше внимание на то, что я тоже молчал. Так же как Коллин. Все всегда внимают вашему красноречию с благоговением и не решаются его прервать.

Удивление миссис Эккли этим монологом сменилось подозрением. Она внимательно посмотрела на Хоксуэлла, стараясь определить, не было ли его многословие для нее оскорбительным.

Коллин встала.

— Думаю, нам пора прощаться. Пойдем, мама. Ты хотела сегодня нанести визит миссис Уитхилл, а день уже на исходе.

Пока Хоксуэлл провожал тетушку вниз, Коллин, улучив минутку, сказала Верити:

— Как ты просила, я написала письмо твоему кузену. Ответ пришел вчера. Томпсоны, конечно, потрясены, но очень рады. На следующей неделе они приедут в Лондон в надежде, что ты тоже будешь в городе. Так что они смогут повидаться с тобой и выразить свои чувства.

— Я как раз собираюсь в ближайшее время в Лондон и, вероятнее всего, действительно встречусь с Томпсонами.

— Сообщи мне, когда соберешься ехать. Я представлю тебя моим друзьям, которые живут в Лондоне круглый год. Летом в городе почти никого из высшего света нет, так что это, возможно, самое подходящее время для твоего странного возвращения. К тому же у нас будет время, чтобы обсудить, как обновить наш городской дом, как этого хочет мама.

Верити постаралась казаться вежливой, но очень надеялась, что планы Коллин не заполнят все ее время. Этим летом у нее более важные планы, чем утренние визиты и обновление чьего-то дома.

В тот вечер они обедали в большой комнате за огромным столом. Было странно видеть их двоих, примостившихся на краю этой полированной поверхности. Перед самым обедом начался дождь, который барабанил по высоким окнам столовой.

Им подали фазана под соусом, и во время еды Хоксуэлл вернулся к визиту тетушки и кузины.

— Я никогда не понимал, почему люди считают, что родственные отношения позволяют им быть грубыми. Прошу прощения, Верити. Моя тетя бывает невыносимой и в лучшие дни. Обида из-за того, что мы не поспешили с ней увидеться, вызвала ее грубость. Она просто забылась.

— Не думаю, что она забылась. Однако я рада, что она высказалась откровенно и не придется возвращаться к этой теме. Откровенный разговор, даже на грани грубости, помогает избежать непонимания или двусмысленности.

— Что бы ни было у нее на уме, ты расправилась с ней просто замечательно.

— Нет, это ты поставил ее на место. Если бы не это, она продолжала бы навязываться и поучать меня. Спасибо, что защитил меня. — Она действительно была ему благодарна.

— Коллин, кажется, хочет стать твоей подругой.

— Потому что я умею обращаться с ее матерью?

— Может быть. Но она, видимо, подозревает, что стоит за твоим долгим отсутствием, и чувствует какую-никакую, а ответственность.

Может, готовность Коллин подружиться с ней — это способ загладить свою вину? Когда она сегодня говорила о Томпсонах, Верити показалось, что она на их стороне. Но скорее всего Коллин еще не поняла истинную сущность Бертрама и сама стала его невинной заложницей.

— Она написала моему кузену и получила от него ответ. Они хотят нанести мне визит в Лондоне.

— А тебе этого хочется?

— Я вовсе не хочу их принимать, ни здесь, ни в Лондоне. Но если это необходимо, пусть это будет в городе.

— Значит, мы через несколько дней поедем в Лондон. Надо кое-что там уладить.

— Полагаю, ты хочешь встретиться с моим попечителем мистером Торнапплом.

— Да. Придется подписать кое-какие бумаги.

— Я должна тебя сопровождать?

— В этом нет необходимости.

Разумеется. Она уже не может самостоятельно распоряжаться своим наследством. В глазах закона она перестала существовать. В письме мистера Торнаппла так прямо и было сказано.

Ее муж будет получать доходы от компании, плюс к нему перейдет все наследство, доставшееся ей после смерти отца. После того как она вышла замуж, все ее имущество перешло к мужу.

Она намеревалась встретиться с мистером Торнапплом наедине, чтобы просить его совета по поводу аннулирования брака. Теперь причины для этого не было. Как она может утверждать, что не давала согласия на брак, если согласилась на его подтверждение?

Ведь согласилась же. И лгать себе о том, что произошло в ту ночь, она не могла, как бы ни пыталась.

Он, конечно, соблазнил ее, узнав, что она хочет избежать супружеской близости. Он воспользовался ее невежеством и наивностью, но он не заставлял ее силой.

Эта близость изменила их отношение друг к другу. Хоксуэлл держал себя уверенно, как человек, решивший важную проблему. Она, в свою очередь, чувствовала все увеличивающуюся невыгодность своего положения и неловкость. Она не знала, что ей делать с той новой жизнью, которой, как когда-то предполагалось, у нее никогда не будет.

— Они от тебя зависят? — спросила она, возвращаясь к разговору о посетивших их родственниках. — Они вели себя так, будто ты сейчас же готов выложить крупную сумму денег.

— Моя мать завещала мне позаботиться о ее сестре, что я и делаю. Тетя Джулия была замужем за армейским офицером, но он почти ничего ей не оставил. Женщины иногда обходятся дорого, так что мне приходилось напрягаться, чтобы выполнить свое обещание.

— Я уверена, что ты делал все, что мог. Они обе элегантно одеты, так что, полагаю, ты был щедр.

— Я сожалел, что не смог увеличить состояние Коллин. Ее приданое весьма скромно. К счастью, она пока не выразила желания выйти замуж. Она все еще не забыла своего жениха, который разбился насмерть, упав с лошади.

— Возможно, сейчас, если ее приданое может быть увеличено, молодые люди проявят к ней больший интерес и она перестанет горевать. Я попытаюсь помочь ей в этом.

— Я был бы этому рад. Мы с ней были близки с самого детства, и я отношусь к ней как к сестре.

— В таком случае и я постараюсь относиться к ней как к сестре, если только мне не придется думать о тете Джулии как о своей свекрови.