Мег Вулицер

Женские убеждения

Книга посвящается

Розеллен Браун

Норе Эфрон

Мэри Гордон

Барбаре Кроссман

Рейни Киддер

Сюзан Кресс

Хильме Вулицер

Айлин Янг

потому что без них…

Часть первая

Сильные

Глава первая

Знакомство Грир Кадецки с Фейт Фрэнк состоялось в октябре 2006 года в Райланд-Колледже, куда Фейт приехала читать публичную лекцию, посвященную памяти Эдмунда и Вильгельмины Райланд; и хотя в тот вечер в церковь колледжа набилась куча студентов, причем многие постоянно отпускали в полный голос замечания, но — удивительное дело, и при этом чистая правда — из всех присутствовавших Фейт и проявила интерес именно к Грир. Грир училась тогда на первом курсе в этом скромном заведении на юге штата Коннектикут и страдала избирательной, но тяжелой застенчивостью. На вопросы отвечала легко, а вот личное мнение высказывала редко. «Что совершенно необъяснимо, потому что личные мнения из меня так и прут. Я просто кладезь личных мнений», — заметила она в разговоре по Скайпу с Кори: с тех пор, как студенческая жизнь их разлучила, они беседовали каждый вечер. Грир всегда была прилежной ученицей и заядлым книгочеем, но почему-то стеснялась высказываться так же буйно и несдержанно, как остальные. В предыдущей жизни это не мешало, в нынешней — еще как.

Что же такое подметила и оценила в ней Фейт Фрэнк? Возможно, думала Грир, скрытую дерзость, на которую ненавязчиво намекала ослепительно-синяя прядь сбоку на голове, среди обычных волос цвета коричневых мебельных панелей. С другой стороны, у кучи студенток были в волосах прядки вырвиглазных оттенков мягкого мороженого, какое продают на сельских ярмарках. Может быть, Фейт — она в свои шестьдесят три года пользовалась немалым влиянием и даже, можно сказать, славой и десятки лет ездила по стране с зажигательными лекциями о доле женщин — просто пожалела восемнадцатилетнюю Грир, которая в тот вечер краснела и запиналась. А может быть, в обществе молодежи — людей, которым еще не уютно в этом мире — Фейт автоматически начинала проявлять чуткость и душевную щедрость.

Грир понятия не имела, чем смогла вызвать интерес Фейт. Зато в итоге четко осознала, что встреча с Фейт Фрэнк стала захватывающим дух началом. До несуразного конца еще было очень далеко.

К моменту приезда Фейт она уже проучилась в колледже без малого два месяца. Большую часть этого времени, посвященного изматывающей притирке к новым жизненным обстоятельствам, она провела, лелея и пестуя собственное несчастье. Вечером первой же ее пятницы в Райланде коридоры общежития заполнил нормальный для такого места гул зарождающейся студенческой жизни — как будто в недрах здания включили генератор. Первокурсники, которым предстояло закончить учебу в 2010 году, вступили в студенчество в эпоху предполагаемого женского равенства, в период, когда девушки-футболистки становились звездами, а презервативы без стеснения засовывали в сумку, в кармашек на молнии — твердый кружок впечатывался в упаковку, оставляя на ней след: так переводят на лист плотно прижатой бумаги узор с надгробия. Весь третий этаж общаги Вули-Холл собирался на гулянки, а Грир, которая никуда не собиралась — разве что посидеть дома и прочитать Кафку к литературному коллоквиуму — лишь наблюдала. Она наблюдала за девушками, которые, нагнув головы и растопырив локти, вставляли в уши сережки, за парнями, которые прыскали на себя одеколон «Стадион» — по запаху смесь сосновой смолы и чего-то копченого. Потом эта перевозбужденная толпа отхлынула из общежития и распределилась по кампусу, разбрелась по разным мутным вечеринкам, на которых одинаково дребезжали одни и те же басы.

Вули, одно из самых старых зданий колледжа, был дряхлым и обшарпанным, а стены комнаты Грир были выкрашены — так она описала их Кори в день приезда — в тягостный цвет слухового аппарата. После всеобщего исхода в общежитии остались одни только потерянные и неприкаянные души. Например, паренек из Ирана, на вид очень грустный, ресницы у него слиплись мокрыми стрелочками. Он сидел на стуле в углу зала на первом этаже и скорбно таращился в стоявший на его коленях ноутбук. Грир тоже пошла в зал — в ее собственной комнате (на одного человека, в отличие от почти всех остальных) было слишком уныло, весь вечер не продержаться — но никак не могла сосредоточиться на чтении: она скоро поняла, что паренек просто смотрит на заставку на рабочем столе, на фотографию родителей и сестры — все они улыбались ему из своего далека. Семейный портрет плавал по экрану, легонько толкался о край, а потом медленно возвращался на место.

Сколько он просидит, глядя на странствия родни по монитору? — задумалась Грир, и хотя сама по родителям совсем не скучала — она еще не простила их за то, что они с ней сотворили, из-за них-то она и загремела в Райланд — парня ей стало жалко. Он вдали от дома, на чужом континенте, возможно, кто-то ему наплел, что это — первоклассный американский колледж, центр науки и просвещения, этакая Афинская школа на Восточном побережье США. Столько потребовалось сложных ухищрений, чтобы сюда поступить, а теперь он совсем один и стремительно понимает, что в месте этом нет ничего хорошего. Да еще и тоскует по родным. Она знала, что такое тоска, потому что по Кори тосковала так непрестанно и настойчиво, что и у нее в душе звучали какие-то душераздирающие басы, хотя Кори находился всего в ста пяти десяти километрах от нее, в Принстоне, а не на другом конце света.

Грир все мучительнее переполнялась чувством сострадания, но тут на пороге возникла страшно бледная девица — она держалась за живот. Девица осведомилась:

— Есть у кого чего от поноса?

— Прости, нет, — ответила Грир, а парень просто качнул головой.

Девица приняла их ответы устало и хмуро, а потом — больше-то делать нечего — тоже села. Сквозь пористые стены просачивался запах сливочного масла и трет-бутилгидрохинона [Трет-бутилгидрохинон — ароматическая пищевая добавка.], заманчивый, но не способный поднять настроение. Через миг явился и источник запаха — вместительное пластмассовое ведерко с попкорном, которое приволокла девица в халате и домашних туфлях.

— Добыла вот, с маслом, как в кинотеатрах продают, — объявила она, чтобы добавить угощению привлекательности, и протянула им ведерко.

Судя по всему, подумала Грир, такая и будет у меня компания, и нынче вечером и, похоже, каждые выходные. Все это выглядело бессмыслицей, не к таким она принадлежала и все же оказалась среди них, одной из них. По-этому она зачерпнула полную горсть попкорна, который, как выяснилось, так отсырел, будто бы плавал в супе. Грир хотела было завести беседу: расскажем друг другу о себе и о том, как нам муторно. Она собиралась посидеть тут, в зале, хотя Кори призывал ее не оставаться сегодня дома, сходить на какую-нибудь вечеринку или еще куда на кампусе. «Наверняка что-нибудь подходящее подвернется, — сказал он. — Импровизни. Импровизнуть — самое то». Ведь это первые ее выходные в колледже: он считал, что ей нужно дать себе волю.

Она ответила — нет, не хочет она давать себе волю, лучше поступит по своему разумению. В будни будет супер-студенткой, станет сидеть в отдельной кабинке в библиотеке, склонившись над книгой, точно ювелир с лупой. Книги — отличные антидепрессанты, мощные, как СИОЗС [Селективные ингибиторы обратного захвата серотонина (СИОЗС) — эффективные и сравнительно безопасные современные антидепрессанты.]. Она всегда была одной из тех девочек, которые подбирают под себя ноги в носочках и приоткрывают рот от сосредоточенности, доходящей до идиотизма. Печатные слова выплясывали перед ней хороводом, создавая соответствующие образы, не менее отчетливые, чем странствующая по экрану родня молодого иранца. Читать она научилась еще до детского сада — когда заподозрила, что родителям не больно-то интересна. С тех пор так и читала — запоем проглатывала все детские книжки с их предсказуемым антропоморфизмом, добралась до странного и прекрасного формализма девятнадцатого столетия, металась вперед-назад по историям кровавых войн, добралась до обсуждения Бога и божественности. Самый сильный отклик, вплоть до телесного, у нее вызывали романы. Однажды она так долго и неотрывно читала «Анну Каренину», что глаза воспалились от перенапряжения — пришлось лежать в кровати с махровым полотенцем на лице, как делали те самые литературные героини прошлого. Романы сопровождали ее все детство — период защищенной изолированности — и, видимо, останутся с ней, какие бы перипетии не ждали ее во взрослой жизни. Даже если в Райланде окажется совсем худо, она точно сможет здесь читать, потому как это ведь колледж, читать в нем положено.

Но сегодня книги утратили привлекательность, лежали нетронутые, позабытые. Сегодня в колледже можно было только веселиться на вечеринке или сидеть в безликом зале общежития, в безкнижье и самоедстве. Она знала, до какого исступления может довести обида. У обиды, в отличие от голого горя, есть собственный вкус. В данном случае обижаться она будет чисто для себя. Родители ничего не увидят, не увидит даже Кори Пинто — там, в Принстоне. Они с Кори выросли вместе, а в любви и единении пребывали с прошлого года; и хотя они дали друг другу клятву, что все четыре года учебы будут постоянно общаться по Скайпу — новая опция, видео, позволяла даже смотреть друг на друга — а еще брать у знакомых машины и встречаться хотя бы раз в месяц, сегодня вечером разлука оказалась полной. Он надел красивый свитер и отправился на вечеринку. Немного раньше она вблизи рассмотрела его видеоверсию по Скайпу, он подошел к самой камере: сплошные поры, ноздри — и лоб точно скальный выступ.