«Бек!» — закричал я.

В голове мутилось от боли и ужаса при виде Пола, умирающего у меня на глазах. И все же мне вспомнился маленький терьер — стремительный, беспощадный, ожесточенный. Я протянул руку к псу, который рвал горло Полу, схватил его за переднюю лапу и нащупал сустав. Я не думал о крови. Не думал про хруст, который должен был раздаться. Я не думал вообще ни о чем, кроме механического действи…

Кость с треском переломилась.

Собачьи глаза закатились. Из носа у пса со свистом вышел воздух, однако челюсти не разжались.

Заглушающий все инстинкт самосохранения требовал от меня скинуть со спины вторую тварь; она дрожала, челюсти ее раскаленными клещами терзали мое плечо. Мне казалось, я чувствую, как выворачиваются мои кости. Я так и представлял, как мою руку с хрустом выдирают из сустава. Но Пол не мог ждать.

Правую руку я почти не чувствовал, но левой схватил песье горло и стискивал его, выдавливая из пса остатки жизни, пока не услышал его хрип. Я был тем маленьким терьером. Пес упрямо не желал выпускать горло Пола, но я был не менее упрям. Вывернувшись из-под второго пса, который рвал мое плечо, я мертвой правой рукой накрыл нос первого и зажал ему ноздри. Я ни о чем не думал: мысли мои были где-то далеко, в доме, в тепле, в музыке, в стихах, где угодно, только не здесь, где совершалось убийство.

Невыносимо долгую минуту ничего не происходило. Перед глазами у меня замелькали огненные мухи. Потом пес рухнул наземь, и Пол вывалился из его челюстей. Повсюду вокруг была кровь — моя, Пола, собачья.

«Не отпускай его! — послышался голос Бека, и я различил хруст веток у него под ногами. — Не отпускай! Он еще жив!»

Я больше не чувствовал своих рук — я вообще больше ничего не чувствовал, но мне казалось, что я все еще сжимаю горло пса, который пытался загрызть Пола. Потом зубы, терзавшие мое плечо, судорожно сжались. Волк, Ульрик, рыча, пытался вцепиться в горло псу, который прижимал меня к земле. Раздался хлопок; я не сразу понял, что это выстрел. Еще один хлопок, на этот раз гораздо ближе, и тварь под моими пальцами дернулась. Ульрик попятился прочь, тяжело дыша, и стало так тихо, что у меня зазвенело в ушах.

Бек бережно разжал мои пальцы, стискивавшие горло мертвого пса, и приложил их к моему изувеченному плечу. Кровотечение мгновенно замедлилось; раны на моем непостижимо искалеченном теле мгновенно начали затягиваться, и мне сразу же стало лучше.

Бек присел передо мной на корточки. Он дрожал от холода, кожа у него посерела, плечи казались неестественно развернутыми.

«Ты победил, понимаешь? Ты спас Пола. Несчастные цыплята не зря отдали свои жизни».

За спиной у него безмолвно стояла Шелби, сложив руки на груди, и смотрела, как Пол судорожно глотает воздух. Как Бек обнимает меня, уткнувшись лбом мне в висок. Руки у нее были сжаты в кулаки, и одна из них была в каком-то черном порошке.

Теперь, в темноте спальни Грейс, я перевернулся на другой бок и уткнулся ей в плечо. Странно, что самую большую жестокость мне приходилось проявлять в своем человеческом, а не в волчьем обличье.

С террасы послышалось негромкое, но отчетливое постукивание когтей о доски. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на ровном сердцебиении Грейс.

Привкус крови во рту напомнил мне о зиме.

Я был уверен, что это Шелби выпустила тех псов.

Она хотела, чтобы я стал вожаком и она была бы при мне, а Пол стоял у меня на пути. А теперь у нее самой на пути встала Грейс.

Глава 34

Грейс

49 °F

Дни слились в коллаж из привычных картинок: неторопливая прогулка от машины до школы, пустующая парта Оливии, Сэм, дышащий мне в ухо, отпечатки волчьих лап на заиндевелой траве в нашем дворе.

К концу недели я вся извелась от ожидания, хотя и сама не понимала толком, чего жду. Сэм всю ночь ворочался и метался в постели, мучимый кошмарами, и в субботу утром вид у него был такой плачевный, что я не стала строить никаких планов куда-нибудь выбраться и, когда мои родители отправились в гости к друзьям, устроила его поудобнее на диване в гостиной.

Я лежала у Сэма под мышкой, а он щелкал пультом, переключаясь с одного дурацкого телевизионного фильма на другой. В конце концов мы остановились на каком-то научно-фантастическом триллере, съемки которого, должно быть, стоили еще меньше, чем мой «бронко». Резиновые щупальца расползлись повсюду, когда Сэм наконец нарушил молчание.

— Ты расстраиваешься? Из-за того, что у тебя такие родители?

Я уткнулась носом в его подмышку. От нее уютно пахло Сэмом.

— Давай не будем о них.

— Нет уж, давай будем.

— Ой, ну о чем тут говорить? Все в порядке. Нормальные у меня родители. Какие есть.

Пальцы Сэма ласково отыскали мой подбородок и приподняли его.

— Грейс, никакой это не порядок. Я тут уже… сколько недель? Я сам даже не помню. Но я все вижу, и это не нормально.

— У меня такие родители, какие есть. Я и не подозревала, что бывают другие, пока не пошла в школу. Пока не научилась читать. Нет, правда, Сэм, все нормально.

Мне стало горячо. Я вывернулась из его пальцев и уставилась в экран; там малюсенький автомобиль тонул в иле.

— Грейс, — тихо сказал Сэм. Он сидел так неподвижно, как будто это я на сей раз была диким животным, готовым скрыться, если он шевельнет хотя бы одним мускулом. — Передо мной можешь не притворяться.

Я наблюдала за тем, как автомобиль рассыпается на куски вместе с водителем и пассажиром. Звук был выключен, и понять, что происходит, было нелегко, но, судя по всему, обломки вновь превращались в щупальца. На заднем плане какой-то парень выгуливал собаку и определенно не замечал ничего странного. Как можно было такое не заметить?

На Сэма я не смотрела, но чувствовала, что он наблюдает за мной, а не за происходящим на экране.

Ну и что, по его мнению, я должна была ему ответить? Мне нечего было сказать. Я не видела никакой проблемы. Это была моя жизнь.

На экране щупальца поползли по земле, пытаясь отыскать своего хозяина, чтобы прирасти обратно. Они не знали, что это невозможно, поскольку их инопланетный хозяин стал жертвой пожара в Вашингтоне и в данный момент плавился неподалеку от мемориала Джорджа Вашингтона. Так что оторванным щупальцам предстояло терроризировать планету поодиночке.

— Почему у меня не получается сделать так, чтобы они побольше меня любили?

Неужели я это сказала? Даже голос не был похож на мой. Пальцы Сэма коснулись моей щеки, но слез не было. Я даже и не думала плакать.

— Грейс, они тебя любят. Дело не в тебе. Дело в них.

— Я так старалась. Я не доставляю им никаких проблем. Я всегда делаю уроки. Я готовлю им еду, когда они дома, а их, черт бы их побрал, никогда нет… — Голос определенно принадлежал кому-то другому. Я никогда не сквернословила. — Дважды я вообще чуть не погибла, но от этого ничего не изменилось. Нет, я вовсе не хочу, чтобы вокруг меня прыгали. Я просто хочу, чтобы в один прекрасный день…

Я не договорила, потому что не знала, что сказать.

Сэм привлек меня к себе.

— Ох, Грейс, прости меня. Я не хотел доводить тебя до слез.

— Я и не плачу.

Он осторожно вытер мне щеки большим пальцем и продемонстрировал слезинку, повисшую на кончике. Чувствуя себя полной дурой, я позволила ему усадить меня к себе на колени и уткнуться подбородком в макушку. В кольце его рук ко мне наконец вернулся мой собственный голос.

— Может, зря я была такой паинькой? Если бы я плохо училась или поджигала чужие гаражи, им волей-неволей пришлось бы обратить на меня внимание.

— Ты не такая. Я знаю, — сказал он. — Они просто глупые и эгоистичные люди, вот и все. Зря я затеял этот разговор. Давай лучше досмотрим этот дурацкий фильм.

Я прижалась щекой к его груди и стала слушать, как глухо бьется его сердце. Звук был совершенно обычный, ничем не примечательный стук нормального человеческого сердца. Сэм так давно был человеком, что я почти перестала улавливать исходящий от него слабый лесной запах и вспоминать, как погружала пальцы в шерсть у него на загривке. Он прибавил громкость, и мы долго-долго сидели обнявшись, одно существо, разделенное на два тела, пока я не позабыла свое горе и не превратилась вновь в саму себя.

— Хотелось бы мне иметь то, что есть у тебя, — сказала я.

— А что у меня есть?

— Твоя стая. Бек. Ульрик. Когда ты говоришь о них, я вижу, насколько они важны для тебя. Без них ты не был бы таким, какой ты есть. — Я ткнула его в грудь. — Они замечательные, и ты тоже замечательный.

Сэм закрыл глаза.

— Я в этом не так уверен. — Он снова открыл глаза. — Как бы там ни было, без твоих родителей ты тоже не была бы такой, какая ты есть. Думаешь, ты была бы такой независимой, если бы они чаще бывали с тобой? По крайней мере, ты и без них личность. А у меня такое чувство, что я совсем не тот, кем был раньше. Потому что часть меня осталась с Беком, Ульриком и остальными.

Я услышала звук приближающейся машины и распрямилась. Сэм тоже его слышал.

— Пора сматываться, — сказал он.

Но я удержала его за руку.

— Мне надоело прятаться по углам. Думаю, пора тебе познакомиться с ними.

Он не стал возражать, но с беспокойством покосился на входную дверь.

— Ну все, нам конец, — сказал он.

— Не устраивай мелодраму. Они тебя не убьют.

Он посмотрел на меня.

Мое лицо залила краска.

— Сэм, я не так выразилась… Ох. Прости.

Я хотела отвести глаза, но не смогла; так бывает, когда смотришь на автоаварию. Я ждала, что он взорвется, однако его лицо даже не дрогнуло. Такое впечатление, что память о родителях и эмоции существовали в его мозгу совершенно обособленно друг от друга, и это обстоятельство помогало ему не сойти с ума.

Сэм пришел мне на выручку, сменив тему; это было невероятно великодушно.

— Мне сделать вид, что я твой парень, или мы с тобой просто друзья?

— Парень. И я вовсе не собираюсь делать никакой вид.

Сэм отодвинулся от меня и, убрав руку, которой обнимал меня за плечи, положил ее на спинку дивана.

— Здравствуйте, родители Грейс, — обратился он к стене. — Я парень вашей дочери. Пожалуйста, обратите внимание на целомудренное расстояние между нами. Я ужасно ответственный и ни разу не засовывал язык ей в рот.

Дверь приоткрылась, и мы оба подскочили с одинаковыми нервозными смешками.

— Это ты, Грейс? — послышался из коридора легкомысленный голос мамы. — Или у нас в доме грабители?

— Грабители, — отозвалась я.

— Сейчас описаюсь от страха, — прошептал Сэм мне на ухо.

— Это точно ты, Грейс? — с сомнением в голосе переспросила мама; она не привыкла слышать, как я смеюсь. — У тебя что, Рейчел?

Первым в гостиную вошел папа и остановился как вкопанный, мгновенно заметив Сэма.

Едва уловимым движением Сэм повернул голову так, чтобы свет не падал на его желтые глаза. Это выглядело абсолютно естественным, и мне подумалось, что Сэм был не таким, как все, еще до того, как стал волком.

Папа молча смотрел на Сэма. Тот ответил ему таким же взглядом, напряженный, но не испуганный. Интересно, был бы он так же спокоен, если бы знал, что папа тоже участвовал в облаве на волков? Внезапно мне стало стыдно за отца, за то, что он был еще одним человеком, которого волкам следовало бояться, и я порадовалась, что ничего не сказала Сэму.

— Папа, это Сэм. Сэм, это папа, — напряженным голосом произнесла я.

Папа еще долю секунды смотрел на него, а потом широко улыбнулся.

— Пожалуйста, скажи, что ты ее парень.

Глаза у Сэма стали абсолютно круглые, а я вздохнула с облегчением.

— Да, папа, он мой парень.

— Вот и славно. А я уж начал бояться, что ты не по этой части.

— Папа!

— Что здесь происходит? — послышался из кухни голос мамы. Она уже рылась в холодильнике. Должно быть, кормили в гостях неважно. — Что еще за Сэм?

— Мой парень.

Мама внесла в комнату повсюду сопровождающее ее облако скипидарных паров; все руки у нее были в краске. Зная маму, я предположила, что она нарочно отправилась в гости в таком виде. Она перевела взгляд с меня на Сэма и обратно. Выражение лица у нее при этом было презабавное.

— Мама, это Сэм. Сэм, это мама.

Я нюхом чуяла обуревавшие их обоих эмоции, хотя истолковать их верно не могла. Мама не сводила взгляда с глаз Сэма, и ее внимание, казалось, пригвоздило его к месту. Я легонько ткнула его в плечо кулаком.

— Очень приятно, — машинально произнес он.

— Мама, — прошипела я. — Мама! Прием!

К ее чести, вид у нее, когда она очнулась, стал слегка смущенный.

— Твое лицо кажется мне очень знакомым, — извиняющимся тоном сказала она Сэму.

Ну да. Любой ребенок с ходу определил бы, что это всего лишь предлог, чтобы таращиться на его глаза.

— Я какое-то время работал в книжной лавке в центре, — с надеждой в голосе произнес Сэм.

Мама погрозила ему пальцем.

— Наверняка там я тебя и видела. — Она одарила Сэма своей ослепительной улыбкой; даже если она и допустила бестактность, после такой улыбки сердиться на нее было решительно невозможно. — Что ж, рада познакомиться. Пойду-ка я наверх и немного поработаю. — Она вытянула свои разрисованные руки, чтобы продемонстрировать, что имеет в виду под работой, и я испытала легкий укол раздражения. Я понимала, что она строит глазки на автомате, что это чисто инстинктивная реакция на любую половозрелую особь мужского пола, и тем не менее. Пора бы ей и повзрослеть.

К моему изумлению, Сэм сказал:

— Если вы не возражаете, я хотел бы взглянуть на вашу студию, раз уж я здесь. Грейс немного рассказывала мне о вашем творчестве, и мне интересно было бы посмотреть на ваши картины.

Отчасти это даже была правда. Я рассказывала ему о самой кошмарной маминой выставке, на которой мне довелось побывать; все картины на ней были названы в честь типов облаков, однако представляли собой портреты женщин в купальных костюмах. Концептуальное искусство не находило в моей душе отклика. Я его не понимала и понимать не хотела.

Мама улыбнулась кукольной улыбкой. Наверное, подумала, что понятия Сэма о концептуальном искусстве недалеко ушли от моих.

Я с сомнением покосилась на Сэма. Подлизываться было не в его характере. Когда мама скрылась на втором этаже, а папа заперся у себя в кабинете, я поинтересовалась:

— Ты что, мазохист?

Сэм включил звук как раз в тот момент, когда какая-то женщина исчезла в пасти очередной твари со щупальцами. Все, что от нее осталось, это бутафорского вида оторванная рука, валяющаяся на тротуаре.

— Я просто подумал, что мне нужно ей понравиться.

— Единственная, кому ты должен нравиться в этом доме, это я. Не думай о них.

Сэм подобрал с пола диванную подушку и, обняв ее, уткнулся в нее лицом.

— Понимаешь, какое дело… возможно, ей придется довольно долгое время терпеть меня в своем доме.

— Насколько долгое?

Он так ласково мне улыбнулся, что у меня защемило сердце.

— Дольше не бывает.

— Всю жизнь?

Губы Сэма изогнулись в улыбке, но его желтые глаза подернулись печалью, как будто он знал, что это неправда.

— Еще дольше.

Я придвинулась к нему и снова устроилась у него под мышкой, и мы вернулись к созерцанию того, как облепленное щупальцами инопланетное чудовище медленно ползет по канализации ничего не подозревающего городка. Глаза Сэма были прикованы к экрану, как будто он и в самом деле внимательно следил за перипетиями межгалактической битвы, а я сидела и пыталась понять, почему Сэм стал оборотнем, а я нет.

Глава 35

Сэм

49 °F

Когда фильм закончился (мир был спасен, но население понесло серьезные потери), я сел рядом с Грейс за маленький столик у выхода на террасу и стал смотреть, как она делает домашнее задание. Я страшно устал: холодная погода подтачивала мои силы, хотя не в ее власти было заставить меня превратиться в волка, — и с удовольствием забрался бы в постель или прилег подремать на диванчике. Однако моя волчья ипостась испытывала тревогу и не позволяла мне спать в присутствии незнакомых людей. Поэтому, чтобы не уснуть, я оставил Грейс внизу делать домашнее задание в угасающем свете дня, а сам пошел на второй этаж взглянуть на студию.

Отыскать ее оказалось несложно; в коридор выходило всего две двери, и из одной из них тянуло химическим апельсиновым запахом. Дверь была чуть приоткрыта. Я толкнул ее и зажмурился. Комнату заливал ослепительный свет множества ламп, призванных имитировать естественное освещение, и в итоге комната превратилась в нечто среднее между пустыней в полдень и «Уолмартом».

Стен было не видно из-за нагромождения холстов, прислоненных к каждой свободной поверхности. Неукротимое буйство красок, реалистичные фигуры в нереалистичных позах, обычные формы необычных цветов, изображенные в неожиданном свете привычные места. Я словно очутился во сне, где все знакомое предстает в непривычном виде.

Все возможно в странной кроличьей норе.

Что, к примеру, вот это — зеркало или портрет?

Словно во сне, все узнаваемо — и непривычно.

Во что-то иное превращается каждый предмет.

Я остановился перед двумя громадными полотнами, прислоненными к одной из стен. На обоих был изображен мужчина, целующий в шею женщину, однако цвета кардинально различались. Одно было выполнено в красно-фиолетовых тонах. Оно казалось кричащим, безобразным, коммерческим. На втором краски были приглушенными, голубыми и бледно-лиловыми, перетекающими одна в другую. В нем присутствовала какая-то недоговоренность, загадка. Я вспомнил, как мы с Грейс целовались в книжном магазине, какой теплой и настоящей она была в моих объятиях.

— И какое тебе нравится больше?

Тон у матери Грейс был веселый и дружелюбный. Для себя я определил его как ее галерейный голос. Именно таким тоном она усыпляла бдительность зрителей, чтобы они, размякнув, легче раскошеливались.

Я кивнул в сторону голубого полотна.

— Оно вне конкуренции.

— Правда? — неподдельно изумилась она. — Ты первый, кто так ответил. Это пользуется куда большей популярностью. — Она подошла поближе и указала на красное полотно. — Я продала сотни его репродукций.

— Симпатичное, — сказал я вежливо, и она рассмеялась.

— Оно ужасно. А знаешь, как они называются? — Она указала сначала на голубое, потом на красное. — «Любовь» и «Страсть».

— Что, я провалил проверку на маскулинность? — улыбнулся я.

— Потому что выбрал «Любовь»? Я так не считаю, но это я. Грейс сказала, что глупо было рисовать одну и ту же картину дважды. И еще заявила, что на обеих глаза у мужчины посажены слишком близко.

— Очень в ее духе, — усмехнулся я. — Впрочем, она же не художница.

Губы матери Грейс печально скривились.

— Нет. У нее очень прозаический характер. Не знаю, в кого она такая.

Я неторопливо перешел к следующей серии полотен; на одном дикие животные шествовали между магазинных вешалок с одеждой, на другой олень примостился на высоких окнах, на третьей из водостока выглядывали рыбы.

— И вас это огорчает.

— Да нет. Отнюдь. Грейс есть Грейс, нужно просто принимать ее такой, какая она есть. — Она отступила назад, чтобы не мешать мне смотреть; сказывался многолетний опыт общения с потенциальными покупателями. — И потом, ей не так сложно будет пробиться в жизни. Найдет себе нормальную, приличную работу, у нее будет хороший стабильный заработок.