Глава 6

Шейн сидел в камере предварительного заключения в глубине полицейского участка, подпирая голову руками. До смерти хотелось холодного пивка, но этот неотесанный греческий коп, братец назойливого Андреаса, вряд ли согласится сгонять за спиртным.

И где носило Фиону? Шейн думал, она прибежит почти сразу. Он мог бы послать ее в рыбный бар возле гавани за тремя холодными банками. Конечно, ему придется долго извиняться, каяться, рассказывать, как она вывалила на него столько всего, что он просто не мог сдержать эмоций.

Он ударил в дверь тарелкой, на которой лежал черствый хлеб.

— Да? — Йоргис отодвинул перегородку и заглянул внутрь камеры.

— Моя девушка. Она наверняка приходила сюда, а вы ее отослали, так? Вам это с рук не сойдет, вы же понимаете, что люди, содержащиеся под стражей, имеют право видеться с семьей и родственниками.

— Так ведь никто не приходил, — пожал плечами Йоргис.

— Бред!

— Не было никого. — И Йоргис развернулся, чтобы уйти.

— Послушайте… Я прошу прощения, я не говорю, что не верю вам, просто… Видите ли, мы с моей девушкой очень важны друг для друга, и я думал… — Его голос затих.

— А вчера мне не показалось, будто она для вас важна, — ответил Йоргис.

— Ничего вы не понимаете. Между нами такая страсть, что нам время от времени свойственны такие вот вспышки.

— Энда́кси, — ответил Йоргис.

— Что это значит?

— Это значит «ладно», или «о’кей», или «как скажете».

Йоргис снова двинулся прочь.

— Где она?! — заорал Шейн.

— Слышал, вчера она уехала из Айя-Анны, — бросил Йоргис через плечо.

— Я вам не верю!

— Думайте что хотите. Мне сказали, что она взяла такси и уехала.

Шейн сидел в недоумении. Это не могло быть правдой. Фиона в жизни не уехала бы без него.

— Калимэ́ра сас, Йоргис, ты какой-то встревоженный. — Поприветствовав его, Вонни прислонилась к стене полицейского участка.

— Что ж, на похоронах толпятся телеоператоры, станция забита транспортными следователями и страховщиками, на мне висит одиннадцать разных отчетов, да прибавь еще этого щенка за решеткой, с которым я вообще не знаю, что делать.

— Парень, который избил свою ирландскую подружку? — переспросила Вонни (все-то в этой деревне она знала).

— Да. Вот бы он был в сотне миль отсюда…

— Ну, так и отправь его куда подальше.

— Что?

— Много лет назад так делали в Ирландии: если какой-то отброс доставлял неприятности, судье или надзирателям было проще посадить его на почтовое судно до Англии, чтобы не решать вопрос самим.

Йоргис недоверчиво улыбнулся.

— Нет, нехорошо, конечно, поступать так с англичанами, ссылая к ним всяких пакостников, — продолжала Вонни, — но мы думали: Англия побольше нас, как-нибудь справится.

— Ясно…

— Предположим, ты посадишь его на одиннадцатичасовой паром до Афин. Серьезно, Йоргис, всем будет легче, если сплавишь его до похорон.

— Да и Афины — достаточно большой город, там тоже как-нибудь справятся. — Йоргис задумчиво погладил свою щеку.

Загорелое морщинистое лицо Вонни расплылось в широкой улыбке.

— Точно, Йоргис. Афины — большой город, — согласилась она.

— Вы не можете приказать мне убраться с этого острова, — сказал Шейн.

— Хотите — верьте, хотите — нет. Сейчас с вами некогда разбираться. Мы подержим вас в камере до следующей недели, заведем уголовное дело, может и до тюрьмы дойти. Это один вариант. Другой вариант: мы бесплатно подбросим вас до Афин. Выбирайте. Даю десять минут.

— А как же мои вещи? — возмутился Шейн.

— Один из моих парней повезет вас как раз мимо дома Элени. Когда соберетесь, вас доставят на паром к десяти тридцати.

— Я не готов никуда ехать!

— Как хотите, — сказал Йоргис и повернулся, чтобы выйти из камеры.

— Нет, постойте-ка, вернитесь! Я, наверное, все же поеду.

Йоргис проводил его до полицейского фургона. Шейн с угрюмым видом забрался в кузов.

— Чертовски странно в этой стране ведутся дела, — пробурчал он.

В доме Элени обнаружилось, что все вещи Фионы по-прежнему на своих местах.

— Я думал, вы сказали всем, что она ушла.

Фиона собиралась вернуться тем же днем, объяснила Элени на греческом. Молодой полицейский смекнул, что ее ответ лучше не переводить. Его босс хотел, чтобы этот юный деспот поднялся на борт парома, уходящего в одиннадцать, и исчез из-под его юрисдикции. Не стоило откладывать ответственный момент, только чтобы дождаться эту дурочку, да и Шейн в любом случае не особо расспрашивал о ней.

Полицейский наблюдал, как Шейн складывает свою одежду в сумку. Затем, даже не предложив Элени денег за постой и не попрощавшись, он вернулся в полицейский фургон и отбыл.

Автобус из Калатриады медленно катил в сторону Айя-Анны, минуя деревушки на холмах.

Салон без конца наводняли и покидали старушки в черном, приветствуя других пассажиров; некоторые везли овощи, похоже, для рынка, а одна женщина зашла в автобус с двумя несушками. Какой-то молодой парнишка играл на бузуки.

Один раз автобус встал у придорожного святилища, украшенного статуей Богородицы. Святилище было обложено цветочными букетами.

— Это потрясающе, — сказал Томас. — Все это будто бы организовано центральными властями.

— Ага, или Греческим туристическим советом, — согласилась Эльза.

Помимо этого разговаривали мало. Вся компания погрузилась в тревожные мысли по поводу грядущего дня.

Эльза гадала, каковы шансы, что Дитер и его съемочная группа объявятся в этой крошечной деревне, где она рассчитывала спастись.

Фиона надеялась, что Шейн теперь чувствует себя гораздо спокойнее. Возможно, ей удастся убедить этого милого старика Андреаса замолвить словечко за Шейна, чтобы его пустили на похороны.

Томас думал, как ему попросить Вонни занять свободную спальню в ее собственной квартире вместо того кошмарного сарая. Он не собирался чересчур давить на нее, просто хотел воззвать к здравому смыслу.

Дэвид разглядывал детей, которые махали рукой уезжающему автобусу. Хотел бы он иметь братьев и сестер, чтобы те разделили с ним бремя наследования. Будь у него брат с дипломом бухгалтера, сестра, изучавшая юриспруденцию, и еще один брат, без академического образования, зато с желанием встроиться в отцовский бизнес прямо с шестнадцати лет и разобраться в этом досконально, тогда он, Дэвид, волен был бы поехать, например, в Калатриаду и обучиться гончарному ремеслу.

Вздыхая, он любовался холмами, засеянными оливковыми рощами. Но чувство вины не покидало его. Вчера вечером Фиона упомянула концепцию католической вины. Знала бы она, что такое чувство вины евреев!

Вонни давала детям уроки английского в большой комнате за сувенирной лавкой. Она предложила обучить их церковному гимну, чтобы те спели его на похоронах. Это могло бы стать небольшим утешением для англоговорящих родственников погибших, которые прибывали к месту трагедии на паромах все последние тридцать шесть часов. Как знать, может, она даже найдет стихи на немецком. Она обязательно разузнает.

Все нашли эту идею замечательной.

А еще это помогало детям развеяться, ненадолго отвлечься от горюющих семей. Соседи были благодарны Вонни — она помогала им многие годы, с тех пор как еще молодой девушкой приехала в Айя-Анну. Вместе с ними она повзрослела, научилась говорить на их языке, взялась опекать их детей, встречала вместе с ними радости и горести. И теперь многие из них уже даже не помнили, для чего она вообще переехала сюда.

Поднявшись в квартиру по выбеленным ступенькам и войдя внутрь, Томас замер, не веря своим глазам.

Он слышал, как детские голоса выводят: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…» [Пс. 22: 1 (Псалом Давида).]

Он так давно не был в церкви. Возможно, с отцовских похорон. Именно тогда он в последний раз слышал этот псалом. Он застыл, пораженный, залитый солнечным светом. Похороны обещали быть еще печальнее, чем он думал.

Андреас и его брат Йоргис стояли возле парома.

Шейн ни на кого не смотрел.

— Есть что-нибудь, что вы хотели бы сделать перед отплытием? — спросил Андреас.

— Например? Воспеть ваше легендарное греческое гостеприимство? — усмехнулся Шейн.

— Например, написать своей девушке, — отрезал Андреас.

— У меня с собой ни бумаги, ни ручки.

— У меня есть, — предложил ему и то и другое Андреас.

— И что мне написать? Что вы и ваш братец-полицай вышвырнули меня? Думаю, такое ее не сильно обрадует. — Шейн выглядел очень воинственно.

— Возможно, для нее будет важно узнать, что вы целы и невредимы… И что вы свяжетесь с ней, как только обустроитесь.

— Она и так это знает.

— Может быть, хоть пару слов черкнуть? — настаивал старик, по-прежнему держа бумагу и ручку.

— О, бога ради! — И Шейн отвернулся.

С парома прозвучал гудок, сигнализируя, что судно готово к отплытию. Молодой полицейский завел Шейна на палубу и вернулся к Андреасу и Йоргису.

— Хорошо, что он не стал ей писать, — сказал он.

— Может, и так, — согласился Андреас. — В долгосрочной перспективе — хорошо. Но в краткосрочной это разобьет ее бедное сердечко.

Дэвид и Фиона сопроводили Эльзу обратно до ее квартиры.

— Смотрите, вокруг никого, — сказал Дэвид.

И правда. На улицах, до этого переполненных прессой и всяческими бюрократами, не стало ни души.

— Я бы побыла с вами подольше, мне просто нужно проверить, как там Шейн, — извинилась Фиона и отправилась вверх по холму к полицейскому участку.

Из гавани донесся гудок одиннадцатичасового парома до Афин. В полдень ожидалось прибытие другого парома с еще большим количеством людей, желающих попасть на похороны.

— Эльза, хочешь, я останусь? — спросил Дэвид.

— Только на пять минуточек, чтобы я не сбежала снова, — засмеялась она.

— Не сбежишь. — Он похлопал ее по руке.

— Надеюсь, нет, Дэвид. Скажи, ты когда-нибудь в своей жизни влюблялся как одержимый, просто до одури?

— Нет. Я вообще ни разу не влюблялся.

— Уверена, это не так.

— Увы. Не то, чем стоило бы гордиться в двадцать восемь лет.

Дэвид заметно оправдывался.

— Так мы ровесники! — с удивлением воскликнула Эльза.

— Ты распорядилась своей юностью явно лучше меня, — улыбнулся он.

— Если бы ты знал меня, ты бы так не говорил. Я бы обошлась без этой любви. Может, у меня получится вспомнить, какой я была до всего этого. Такую возможность я ни на что не променяю. — Она смотрела вдаль.

Дэвид мечтал найти правильные слова. Он был рад возможности сказать что-то дельное, заставить эту грустную девушку улыбнуться. Знал бы он хоть какую-нибудь шутку или смешную историю, чтобы поднять ей настроение… Он долго ломал себе голову, но на ум шли только шутки про гольф, которые так любит его отец.

— Эльза, ты играешь в гольф? — внезапно спросил он.

Та опешила:

— Немного. Что, задумался о гольфе?

— Нет-нет, сам я не играю, просто хочется тебя немного подбодрить, вот и вспоминаю анекдоты про гольф.

Ее это растрогало.

— Тогда рассказывай.

Еще подумав, Дэвид вроде как нашел нужный анекдот. Он был про парня, чья жена умерла на поле для гольфа. Когда друзья принялись ему сочувствовать, тот сказал: «Да нет, все не так плохо, только тяжело было таскать ее от лунки к лунке».

Конец ознакомительного фрагмента