Они не стали заказывать обед, но Андреас обнес всех салатом с козьим сыром, тарелкой баранины, фаршированными помидорами, а затем и вазочкой с фруктами. Гости рассказали о себе, о своем путешествии. Все они прибыли не на двухнедельный тур, а надолго, по крайней мере на несколько месяцев.

Американец Томас путешествовал и писал статьи для журнала. Он уехал на год, взяв творческий отпуск в университете. По его словам, такие отпуска были очень востребованными — еще бы: целый год, чтобы повидать мир и расширить кругозор! Преподаватели любой специальности нуждались в том, чтобы наладить связи с людьми из других стран, иначе они бы слишком погрязли в университетской политической возне. Говоря об этом, он выглядел каким-то отстраненным, будто скучает по чему-то, оставленному в Калифорнии, заметил Андреас.

С немкой Эльзой все было иначе. Непохоже, что девушка скучала по своей прежней жизни. Она призналась, что устала от работы, осознав всю ничтожность и банальность того, что когда-то считала для себя важным. Ее средств хватало, чтобы путешествовать целый год. В пути Эльза провела уже три недели и вовсе не желала покидать Грецию.

Маленькая ирландка Фиона не выказывала той же уверенности. Говоря о том, как они хотят увидеть мир, найти место, где люди не будут их осуждать, переделывать или пытаться улучшить, она в поисках подтверждения своим словам все поглядывала на своего угрюмого парня. Но ее парень ничего не отвечал, а лишь со скучающим видом пожимал плечами.

Дэвид мечтал увидеть мир еще достаточно молодым, чтобы узнать, что ему нравится, и, возможно, найти себя. И не было для него ничего печальнее, чем старые люди, слишком поздно обнаружившие то, что искали десятками лет. Или просто люди, не нашедшие в себе смелости меняться, потому что не знали, какие возможности существуют для них. Дэвид шел путем открытий всего месяц, и его переполняли впечатления.

Но пока они понемногу рассказывали друг другу о своей жизни в Дюссельдорфе, Дублине, Калифорнии и Манчестере, никто из них, как отметил Андреас, ни словом не упомянул оставленные семьи.

Сам он поведал им о своей жизни здесь, в Айя-Анне, и о том, как расцвело это место со времен его детства, когда здесь не бывало ни одного туриста и ему приходилось зарабатывать сбором оливок или выпасом коз на холмах. Андреас говорил о давно уехавших в Америку братьях и о своем сыне, который много лет назад после ссоры покинул эту таверну, да так и не вернулся.

— Из-за чего же вы поссорились? — спросила хрупкая Фиона, округлив большие зеленые глаза.

— Сын хотел превратить таверну в ночной клуб, а я нет; обычная история о молодежи и о пожилых, о переменах и о желании сохранить все по-старому, — грустно пожал плечами Андреас.

— А вы бы открыли ночной клуб, если бы поняли, что тогда он останется дома? — спросила его Эльза.

— Да, сейчас я бы так и сделал. Знал бы я, как одиноко мне будет без моего единственного сына, который сейчас на другом конце света, в Чикаго, и совсем мне не пишет… Да, я согласился бы на ночной клуб. Но тогда я не знал, понимаете.

— А ваша жена? — спросила Фиона. — Разве она не умоляла вас вернуть его и открыть этот клуб?

— Она умерла. Вот и не осталось никого, кто мог бы нас примирить.

Наступила тишина. Кивающие мужчины будто бы понимали, о чем он; женщины, напротив, не понимали.

Послеобеденные тени стали длиннее. Андреас подал гостям маленькие порции кофе, а гости, казалось, не хотели уходить. Отсюда, из таверны на высоком холме, они могли наблюдать за кошмарной сценой, развернувшейся в гавани. Погожий день принес много горя. В бинокль было видно тела на носилках, нахлынувшую толпу и людей, спешащих узнать, живы ли их близкие. Собравшаяся на холме компания чувствовала себя спокойнее, и, хотя они еще ничего не знали друг о друге, беседовали они совсем как старые друзья.

Туристы все еще общались, когда на небе взошли первые звезды. Теперь в гавани виднелись мигающие огоньки камер и телевизионные группы, записывающие для всего мира случившуюся трагедию. Новостям о катастрофе обычно не требуется много времени, чтобы добраться до информационных сетей.

— Полагаю, такая у этих ребят работа, — смиренно произнес Дэвид. — Но я все же нахожу омерзительным, нет, чудовищным, что они кормятся на ниве человеческих трагедий.

— Да, это именно так, поверьте, но я сама в этом кручусь. Или, во всяком случае, крутилась, — неожиданно сказала Эльза.

— Журналистка? — с интересом спросил Дэвид.

— Работала в телевизионном выпуске новостей. Прямо сейчас в далекой телестудии кто-то вроде меня сидит за моим столом и расспрашивает репортеров в гавани: сколько тел нашли, как все случилось, есть ли немцы среди погибших? Так что да, это и впрямь чудовищно. И я рада, что больше не участвую в этом.

— Но люди все-таки должны знать о голоде и войнах, иначе как мы победим эти несчастья? — возмутился Томас.

— Мы их никогда не победим, — буркнул Шейн. — Все упирается в деньги. Голод и война приносят большие деньги, именно поэтому все идет так, как идет; именно поэтому мир такой, какой он есть.

Шейн не похож на остальных, подумал Андреас, он пренебрежителен, неспокоен и мечтает оказаться где-нибудь далеко. Но для такого молодого парня естественно желание поскорее остаться наедине со своей красивой миниатюрной подружкой Фионой, а не болтать на жаре со множеством незнакомцев.

— Деньги важны не для всех, — мягко вставил Дэвид.

— Я и не говорил, что они важны именно для вас. Я к тому, что мир так устроен, вот и все, — отрезал Шейн.

Фиона резко вскинула взгляд, будто ей уже приходилось таким же образом отстаивать взгляды Шейна перед другими.

— Шейн имеет в виду, что так сложилась система; но она не Бог, чтобы повелевать его жизнью или моей. Если бы я гонялась за деньгами, то не пошла бы в медсестры, — улыбнулась она остальным.

— Значит, медсестра? — переспросила Эльза.

— Да, и меня волнует, не нужна ли моя помощь там, внизу. Полагаю, нет?..

— Фиона, ты же не хирург, тебе не доверят ампутировать ногу в портовой кафешке, — с ухмылкой возразил Шейн.

— Но, знаешь, по крайней мере, я могла бы хоть как-то помочь!

— Ради бога, Фиона, приди в себя. Ну и что бы ты сделала — попросила их по-гречески: «Сохраняйте спокойствие»? Медсестры-иностранки не ахти какое подспорье во время кризиса.

Фиона густо покраснела.

— Уверена, будь мы сейчас внизу, — поддержала ее Эльза, — вашу помощь нашли бы неоценимой. Но спуск отнял бы у нас столько времени, что нам, верно, лучше быть здесь, на холме и подальше от толпы.

Томас согласился с ней. Он снова глянул в бинокль.

— Не думаю, что там вы смогли бы даже приблизиться к раненым, — успокоил он. — Взгляните, какая толчея. — Он вложил бинокль в дрожащие руки Фионы, и та вгляделась в далекую гавань и распихивающих друг друга людей.

— Да, вы правы, я вижу, — тихо ответила Фиона.

— Должно быть, здорово быть медсестрой. Как по мне, это означает, что ты ничего не боишься, — сказал Томас, желая ее подбодрить. — Вы сделали отличную карьеру. Моя мать тоже медсестра, но она трудится сверхурочно и за сущие пенни.

— Она работала, пока растила вас?

— До сих пор работает. Она помогла нам с братом окончить колледж, благодаря чему мы и поднялись. Мы стараемся отблагодарить ее, оплачивать ей отдых и жилье, но она говорит, что пахать без устали просто запрограммирована.

— Куда вы пошли после колледжа? — спросил Дэвид. — У меня есть степень в бизнесе, но это все равно не то, чем я хотел бы заниматься.

— Я преподаю литературу девятнадцатого века в университете, — не торопясь, ответил Томас и пожал плечами, словно это был какой-то пустяк.

— Шейн, чем занимаетесь вы? — поинтересовалась Эльза.

— А вам зачем? — ответил он прямым взглядом.

— Не знаю, может, я просто не могу не сыпать вопросами. Все остальные уже поделились, и я не хотела бы, чтобы вы остались в стороне.

У Эльзы была красивая улыбка, и Шейн расслабился:

— Конечно. Ну, знаете, работаю то там, то тут.

— Понятно, — кивнула Эльза так, будто нашла его ответ очень разумным.

Остальные тоже кивнули. Все всё понимали.

Вдруг Андреас очень медленно произнес:

— Мне кажется, вам всем следует позвонить домой и сообщить, что вы живы. — Пораженные этим гости посмотрели на него, и он объяснил: — Эльза права, сегодня вечером это будет в новостях. Ваши родные увидят все по телевизору, и если они знают, что вы в Айя-Анне, то могут решить, что вы были на яхте Маноса.

Он оглядел всех пятерых. Все молодые, все из разных семей, разных мест, разных стран.

— Ну, мой мобильник здесь не работает, — весело сообщила Эльза. — Пару дней назад я пробовала звонить, а потом решила: тем лучше, теперь я официально в бегах.

— В Калифорнии сейчас неподходящее время суток, — сказал Томас.

— Я попаду на автоответчик, мои наверняка опять на какой-нибудь деловой встрече, — продолжил Дэвид.

— А меня ждет очередное: «Дорогая, милая, вот видишь, как бывает, когда ты бросаешь свою замечательную, уютную работу и колесишь по миру!» — улыбнулась Фиона.