— Хотите знать, что за ответ получила я? Ну, похоже, что в Германии никого не было дома. Я позвонила двум друзьям, оба раза попала на автоответчик, и теперь они подумают, что я спятила, хотя с чего бы? — Эльза тихо рассмеялась.

В ее словах не было ни намека на то, что она оставила неясное, но веселое сообщение на одном автоответчике и напряженное, чуть ли не полное ненависти на другом.

Андреас исподволь взглянул на нее. Красавица Эльза, оставившая работу на телевидении, чтобы найти покой на греческих островах, определенно не достигла цели, решил он.

Теперь все на террасе снова молчали, размышляя о телефонных звонках и о том, как бы они повели разговор, если бы могли сделать все заново.

Фиона могла бы рассказать маме о том, как много несчастных матерей и дочерей ищут сегодня друг друга в гавани, и как ей нужно было услышать голоса из дома, и как ей жаль за все причиненное беспокойство, но жаль лишь потому, что она, уже взрослая женщина, должна жить собственной жизнью, — и это вовсе не означает нелюбви к своим маме и папе. Они бы не так сильно расстроились, скажи она все именно так, поделись она своими планами с матерью и повторяй ей раз за разом, что она заботится о них и постарается приехать к серебряной свадьбе. Им нужно было просто подождать и увидеть, что будет.

Дэвиду казалось важным рассказать родителям, что он посетил много мест и узнал много нового о мире. Он мог бы сказать им, что сегодня на одном прекрасном греческом острове произошла ужасная трагедия, которая заставила его сесть и всерьез задуматься о том, как коротка жизнь и как неожиданно она может оборваться.

Его отец любил пословицы и поговорки. Дэвид мог бы сказать ему, что есть и такая: «Если любишь своего сына, отправь его путешествовать»; и он бы добавил, что еще не утвердил свои планы, однако уже воспринимал каждый день как познавательный опыт, делавший его лучше. Эти слова сработали бы: они уж точно не могли быть хуже той глубокой пропасти, которой он отделил себя от родителей.

Томас понял, что надо было звонить матери, а не Ширли. Просто он так хотел поговорить с Биллом и не мог упустить шанса, надеясь, что мальчик окажется там. Надо было звонить матери. Ей он сказал бы, что трагедия его миновала, и она могла бы рассказать об этом Биллу. А еще, что он провел время с людьми, которых никогда прежде не встречал, и они теперь знают, какая она замечательная и как он благодарен ей за оплату его образования ценой внеурочной ночной работы. Мама была бы рада это слышать.

Одна лишь Эльза считала, что ее звонки прошли гладко. Те, кому она звонила, знали: она где-то в Греции, но не знали, где именно, и она не оставила им ни малейшей возможности связаться с ней. Она сказала им именно то, что хотела, расплывчато и нежно в первом случае, резко и холодно — во втором. Она бы не изменила ни слова.

Андреас вздрогнул от звонка телефона. Это мог звонить из полицейского участка его брат Йоргис, вероятно, чтобы сообщить о погибших и пострадавших.

Но звонил вовсе не Йоргис, а какой-то мужчина, говоривший по-немецки. Он сказал, что его зовут Дитер и он ищет Эльзу.

— Такой здесь нет, — ответил Андреас. — Вся их компания недавно вернулась в гавань. Почему вы думаете, что она здесь?

— Она не могла уйти, — ответил мужчина, — она звонила мне всего десять минут назад. Я отследил номер… Подскажите, где она остановилась? Простите, что поторапливаю, но мне действительно нужно знать.

— Понятия не имею, герр Дитер, вообще ни малейшего.

— А с кем она была?

— Какая-то группа ребят… Кажется, они покидают деревню уже завтра.

— Но я должен ее найти!

— Искренне сожалею, что не смог вам помочь, герр Дитер.

Он повесил трубку, повернулся и обнаружил, что на него смотрит Эльза. Она вошла сюда с террасы, услышав, как он говорит по телефону по-немецки.

— Почему вы это сделали, Андреас? — Ее голос был тверд.

— Я решил, что вы бы этого хотели, но, если я ошибся, телефон по-прежнему здесь — пожалуйста, позвоните ему еще раз.

— Вы не ошиблись. Вы абсолютно правы. Спасибо вам, огромное спасибо. Вы правильно сделали, что отшили Дитера. Обычно я стойкая, но сегодня я бы не выдержала этого разговора.

— Я знаю, — мягко ответил он. — Бывают моменты, когда говоришь слишком мало или слишком много. В таких случаях лучше всего молчание.

Телефон зазвонил снова.

— Вы всё еще не знаете, где я, — предупредила Эльза.

— Конечно, — поклонившись, сказал Андреас.

На этот раз звонил его брат Йоргис.

Двадцать четыре человека погибли.

Двадцать иностранцев и четверо жителей Айя-Анны: не только сам Манос, но и его маленький племянник, который сегодня с гордостью ехал помогать своему дяде. Мальчику было восемь лет. У двух других местных парней, работавших на яхте, еще вся жизнь была впереди, настолько молоды они были.

— Для вас настали очень тяжелые времена, Андреас, — голосом, полным тревоги, произнесла Эльза.

— Эти дни и для вас не слишком светлые, — ответил он.

Они сидели, размышляя каждый о своем, так, будто всегда знали друг друга. Если бы им было что сказать, они бы непременно поделились.

Эльза в конце концов выглянула на улицу: остальные неслышно беседовали между собой.

— Андреас? — заговорила она.

— Да?

— Сделаете для меня еще кое-что?

— Да, конечно, если только смогу.

— Напишите Адони. Попросите его вернуться домой, в Айя-Анну. Попросите вернуться сейчас. Сообщите ему, что ваша деревня потеряла трех молодых людей и мальчика и всем здесь нужно увидеть лицо того, кто ушел, но еще может вернуться.

Он покачал головой:

— Нет, моя дорогая Эльза, ничего не выйдет.

— Вы хотите сказать, что даже не попытаетесь? Разве от этого будет хуже? Он всегда может написать: нет, мол, спасибо. По сравнению с тем, что случилось сегодня здесь, это вовсе не конец света.

— Почему вам так хочется изменить жизнь тех, кого вы не знаете?

Она рассмеялась, откинув голову:

— О Андреас, если бы вы знали обычную меня! Я только тем и занимаюсь. В телестудии меня называли «журналист-крестоносец»; мои друзья говорят, что я вечно вмешиваюсь, навязываюсь… Спасаю чужие браки, отучаю детей от наркотиков, собираю уличный мусор, добиваюсь честных соревнований… Менять жизнь тех, кого я не знаю, — в этом я вся.

— И что, хотя бы раз получилось? — спросил он.

— Да, иногда получалось. Достаточно много раз, чтобы я продолжила гнуть эту линию.

— Но вы уехали?

— Тут дело не в работе.

Андреас взглянул на телефон.

— Да, вы правы, — кивнула она, — дело в Дитере. Это длинная история. Однажды я вернусь сюда и расскажу ее.

— Вам это не нужно.

— Как ни странно, нужно, но мне также хотелось бы знать, что вы написали Адони в Чикаго. Пообещайте так и сделать.

— Писатель из меня неважнецкий.

— Тогда я помогу вам с письмом, — предложила она.

— Правда? — спросил он.

— Я могла бы написать его от вашего лица, хотя выйдет нелучшим образом.

— Ну, у меня тоже вряд ли выйдет. — Андреас выглядел грустным. — Порой мне кажется, что я нахожу нужные слова, чтобы затем обнять его и услышать: «Папа…» А порой он представляется мне суровым, жестким и уверенным, что слово не воробей.

— Если нам нужно письмо, то такое, которое заставит его сказать: «Папа», — заметила Эльза.

— Но он поймет, что это не от меня; он знает, что его старик-отец не владеет словом.

— Часто выручает выбор нужного момента. Даже в своем Чикаго он узнает из газет о катастрофе на его родине, в Айя-Анне. Ему захочется узнать, как вы. Потому что есть нечто важнее нас и наших маленьких склок.

— А верно ли то же самое для вас и герра Дитера? — спросил он.

— Нет, — покачала она головой. — Нет, это другое. Когда-нибудь я все расскажу, обещаю.

— Вы не обязаны делиться со мной, Эльза.

— Вы мой друг, и я хочу, чтобы вы знали.

Но тут они услышали, как приближается оставшаяся компания во главе с Томасом.

— Нужно дать вам выспаться, Андреас, завтра будет долгий день, — сказал он.

— Мы думаем спуститься с холма к домам, где мы остановились, — добавил Дэвид.

— Мой брат Йоргис скоро пришлет за вами грузовик. Я сказал ему, что моих друзей нужно подвезти; путь вниз долог.

— А можем ли мы теперь заплатить за нашу еду, за долгий день и вечер с вами? — спросил Томас.

— Как я уже сказал Йоргису, вы — друзья, а друзья не платят за еду, — с достоинством ответил Андреас.

Они посмотрели на него: старый, чуть сгорбленный, небогатый, усердно работающий в таверне, которую сегодня посетила только их группа. Они обязаны были заплатить, но как сделать это, не оскорбив его?

— Знаете, Андреас, нам было бы неприятно уйти, не разделив расходы на еду, раз уж мы все такие из себя друзья, — начала Фиона.

Шейн видел это по-другому:

— Вы что, не слышали, как этот человек сказал, что не нуждается в оплате? — Он оглядел их всех, людей, которые словно не понимали, что им обеспечили целый день бесплатной кормежки.

Тут заговорила Эльза. Она знала, как заставить их прислушаться. Все остальные и впрямь замерли, слушая ее. Казалось, она вот-вот заплачет.

— Что вы скажете, если мы скинемся на пожертвование для семьи Маноса, его маленького племянника и других людей, которые погибли сегодня на наших глазах? Для них у нас наверняка найдутся деньги. Мы можем собрать столько, сколько, по нашему мнению, с нас спросили бы за еду и напитки в другой таверне, положить деньги в конверт и подписать его: «От друзей Андреаса».