Глава 10

Проходили недели, и Мейя стала все реже видеться с Джорджио. Болезнь Сальваторе прогрессировала, ему требовалась круглосуточная помощь. Джорджио приходилось одновременно сдерживать напор нахальных репортеров, руководить корпорацией и каждый день сидеть у постели обессилевшего деда. Мейя впервые заметила, что бешеный темп, в котором жил Джорджио, не был его добровольным выбором. Он вел себя так потому, что на него полагалось слишком много людей. Мейя всеми силами старалась приободрить мужа и следила за тем, чтобы вилла стала для него комфортным и спокойным убежищем. Иногда он приходил домой уже после того, как она засыпала. Мейя потихоньку привыкала к жизни на вилле. В доме царила совершенно иная атмосфера, не было прежнего огромного штата прислуги.

Она старалась поддерживать Джорджио, проводила долгие часы с Сальваторе, чтобы другие члены семьи могли отдохнуть. Мейя наслаждалась беседами со стариком, а когда он изъявлял желание, читала ему газету или любимый роман.

Несмотря ни на что, Джорджио по-прежнему делил с Мейей постель. Они предавались страстным ласкам, но отказывались от полноценного секса, чтобы не навредить ребенку.

Она вынашивала ребенка уже почти двенадцать недель и до сих пор с трудом верила в происходящее. Джорджио, вне сомнения, ужасно волновался и радовался тому, как протекает ее беременность. Он был нежным и заботливым с Мейей. Со стороны он казался любящим мужем, который с гордостью ожидает появления на свет желанного ребенка.

Члены семьи Саббатини радовалась за Мейю, хотя их радость и омрачалась болезненным состоянием Сальваторе. Бронте, любимая жена Луки, быстро подружилась с Мейей, которая вызвалась обучить ее итальянскому языку. Пару занятий они провели на вилле Луки, и малышка Элла присоединилась к ним с большим энтузиазмом. Мейя любила проводить время с девочкой, которая расцветала с каждым днем. У Бронте было четырнадцать недель беременности, она светилась от счастья и успокаивала и приободряла невестку.

Мейю по-прежнему иногда сильно тошнило, но Бронте уверяла ее, что это очень хороший знак. Справедливость ее слов подтверждал и доктор, на осмотр к которому Мейя ходила регулярно.

Молодая женщина сидела, подогнув ноги, читала книгу и ждала возвращения Джорджио, когда услышала, как открывается входная дверь виллы. Гонзо заскулил, будто почувствовал неладное еще до того, как Джорджио вошел в комнату.

Книга выскользнула из рук Мейи. Она едва заметила, что та с глухим стуком приземлилась на ковре у ее ног.

— Джорджио… — прошептала она в ужасе.

Он с тоской посмотрел на нее и сдержанным тоном произнес:

— Дед умер два часа назад. Он ушел с миром.

У Мейи задрожали губы, на глаза навернулись слезы. Она вскочила на ноги и, споткнувшись, упала в объятия Джорджио. Мейя крепко обняла мужа, стремясь взять на себя часть его страданий.

— Мне так жаль, — проговорила она, изо всех сил пытаясь держать эмоции под контролем. — Он был такой замечательный! Нам его будет очень не хватать.

Джорджио прижался подбородком к макушке жены и крепче обнял ее.

— Да, нам будет его не хватать, — согласился он. — Но Сальваторе хотел, чтобы мы продолжали жить. Он настаивал, чтобы мы не жалели его и не горевали слишком долго. Он завещал, чтобы мы жили полной жизнью, как всегда поступал он сам.

«Жаль, что судьба неумолима, — с грустью подумала Мейя. — Можно наслаждаться жизнью сполна, но как только судьба наносит болезненный удар, невольно начинаешь относиться ко всему настороженно».

Через некоторое время Джорджио отстранился от Мейи и обнял ее за плечи.

— Как ты себя чувствуешь, дорогая? — спросил он. — Что сказал доктор? Я сожалею, что не смог пойти на прием вместе с тобой. Ты получила мое текстовое сообщение? Я задержался, беседуя с врачом моего деда, и опоздал.

Хотя Мейя была немного удивлена такой быстрой переменой темы, она сообразила, что таким образом Джорджио старается смягчить душевную боль и вообразить, будто ничего не произошло. Он будет горевать по деду, но вдали от всех.

— Да, я получила твое сообщение и нисколько не обижена. Не волнуйся, я ходила к врачу на регулярный прием. Доктор Россини считает, что тошнота должна прекратиться через несколько недель.

Джорджио улыбнулся и положил руку на ее по-прежнему плоский живот.

— Никто и не догадается, что ты вынашиваешь ребенка, — произнес он. — Как скоро начнет расти живот?

— Бронте говорит, что беременность будет заметна через месяц или два, — пояснила Мейя. — У нее живот стал расти только на сроке пять с половиной месяцев.

— Я думаю, мы должны объявить прессе о твоей беременности сразу же после похорон деда, — сказал Джорджио. — Посмотри, как много внимания привлекли Лука и Бронте. Сначала все интересовались Эллой, потом их свадьбой, теперь второй беременностью. Люди обожают подобные новости. Они их жаждут.

Мейя нахмурилась, глядя на него:

— Но мне казалось, что ты собираешься скрывать мою беременность от прессы как можно дольше.

Джорджио опустил руки и подошел к бару. Он налил воду со льдом в высокий бокал и передал его Мейе, затем налил себе коньяк.

— Мой дед хотел, чтобы фамилия Саббатини ассоциировалась с процветанием и успехом, а не с болезнью и смертью, — начал он. — Мы обязаны сделать это ради наших инвесторов, сотрудников и посетителей отелей, чтобы напомнить им всем, что жизнь продолжается. Мы обязаны заниматься делом в обычном режиме. Объявление о нашем долгожданном ребенке отвлечет внимание людей от новости о кончине Сальваторе.

Мейя пришла в ярость. Она ненавидела саму мысль о том, что репортеры станут ее преследовать и, возможно, подвергнут ее жизнь и жизнь ребенка опасности.

— Значит, для тебя это всего лишь бизнес-стратегия, не так ли? — спросила она.

Джорджио сделал большой глоток коньяка, прежде чем ответить:

— Ты слишком эмоционально реагируешь, впрочем, как обычно, Мейя. Я просто говорил о том, что нам нужно сосредоточиться на положительном, а не на отрицательном. Я управляю огромной международной корпорацией и не хочу, чтобы на нее оказывалось хотя бы минимальное негативное воздействие, чего никогда не допускал и дедушка. Такова была его последняя просьба.

Мейя отвернулась, с громким стуком поставив бокал на журнальный столик.

— Я не желаю, чтобы весть о моей беременности выплеснулась на страницы прессы по всей стране, если не по всей Европе. Причем только для того, чтобы ты заработал достаточно денег.

— Мейя…

Она повернулась к нему и зашипела, словно дикая кошка:

— Не разговаривай со мной покровительственным тоном. Ты отлично знаешь, что я ненавижу вмешательство прессы в мою жизнь. Это была одна из причин, по которой рухнул наш брак.

Джорджио поджал губы.

— Наш брак рухнул потому, что мы оказались недостаточно зрелыми, когда столкнулись с проблемами и не сразу поняли, что жизнь не всегда идет по плану. Ты вела себя как избалованный ребенок, который не мог получить то, чего хотел.

От негодования Мейя повысила голос:

— Ты смеешь называть меня избалованным ребенком? А как насчет твоей избалованности, владелец частного самолета и автомобилей «ламборгини» и «феррари»? Ты понятия не имеешь, что такое бороться за жизнь. Ты всегда все принимал как должное, поданное тебе на подносе из фамильного серебра.

Джорджио раздраженно вздохнул:

— Я не собираюсь с тобой спорить. Ты расстроилась из-за смерти Сальваторе. Мне вообще не следовало упоминать о заявлении для прессы.

Мейя продолжала бушевать. Она сложила руки на груди и уставилась на него.

«Избалованный ребенок? Неужели?» Что Джорджио имел в виду, говоря такое? Наверное, он развелся бы с ней в мгновение ока, если бы не боялся потерять часть своих финансов.

Мейя наблюдала за тем, как он налил себе двойную порцию коньяка. Обычно Джорджио не увлекался алкоголем. Судя по всему, он ужасно переживает, но продолжает прятать свои эмоции. Он заявил, что Мейя расстроена из-за смерти его деда, но, как обычно, ни слова не сказал о своих чувствах.

— Джорджио… — Мейя сцепила пальцы рук, не зная, что говорить.

— Перестань, Мейя, — поморщился он, поднося бокал к губам.

Пару мгновений она молчала, потом спросила:

— Как чувствует себя твоя мать?

Джорджио даже не потрудился повернуться к ней лицом, а лишь повел плечом:

— Она расстроилась, конечно. Вне сомнения, смерть деда напомнила ей о кончине нашего отца, но сейчас ее поддерживают члены семьи: Лука, Бронте и маленькая Элла. Девочка — лучшее лекарство от горя для всех нас, честно говоря. Ник прилетит завтра. Он в Монте-Карло. Вероятно, упивается азартными играми или спит с молодыми актрисами.

— Ты не одобряешь его образ жизни, не так ли? — поинтересовалась Мейя после небольшой паузы.

Джорджио наконец повернулся к ней, держа бокал в руке:

— Ты обвиняешь меня в том, что я имел привилегии, которых не было у тебя, но ни на минуту не задумываешься о том, что по праву первородства я взвалил на себя огромную ответственность, в том числе и за братьев. Лука был достаточно взрослым и тем не менее едва не разрушил собственную жизнь и жизнь Бронте. Ник до сих пор не научился отвечать за свои поступки. Правда, у меня складывается ощущение, что он вот-вот этому научится.

— Неужели? — спросила Мейя. — Что заставляет тебя так считать?

Джорджио одарил ее мрачным взглядом:

— Дед рассказал мне вкратце о своем завещании. Должен признаться, некоторые пункты очень не понравятся Нику. Если он в течение года не выполнит требование деда, то будет лишен наследства.

Мейя вздрогнула от изумления:

— Сальваторе составил такое завещание?!

Джорджио кивнул и сделал еще один большой глоток коньяка.

— Ник будет рвать на себе волосы, когда узнает о последней воле деда. Если он захочет оспорить условия завещания, ему придется подготовиться к очень дорогому и длительному судебному процессу. Я надеюсь, что он не пойдет по этому пути. В противном случае пресса устроит настоящий цирк. Кроме того, судебное разбирательство может навредить «Саббатини хоутел корпорейшн».

— Я не привыкла к такого рода вещам, — заметила молодая женщина. — Когда моя мать умерла, она даже не оставила завещания. Ей нечего было завещать мне.

Джорджио поставил бокал на барную стойку.

— Ты, должно быть, очень горевала, поскольку она умерла внезапно. Ты почти ничего не рассказывала о том времени.

Мейя старалась не думать о своем прошлом. Она ненавидела воспоминания об одиноком детстве, о том, как жила у двоюродной бабушки, которая считала любые проявления добрых чувств к ребенку ненужным баловством.

Время, проведенное Мейей в школе, оказалось самым худшим в ее жизни. Девочке было больно наблюдать за тем, как родители ее одноклассников приходят на школьные вечеринки и радуются на выпускном балу. Ее двоюродная бабушка не присутствовала ни на одном мероприятии. Юнис Корнуэлл не верила ни в какие конкурсы, поэтому не пришла в школу даже в тот день, когда директор вручал Мейе премию за отличную успеваемость.

— Это было не самое приятное время в моей жизни, — медленно проговорила она. — Моя двоюродная бабушка возмущалась по поводу того, что меня ей навязали. Мне не нравилось жить в ее доме. Я уехала от нее сразу же, как только смогла.

— Бедная, маленькая сиротка Мейя, — натянуто произнес Джорджио, подходя к ней. — Неудивительно, что тебя потянуло ко мне и моей большой семье.

— Я потянулась к тебе, а не к твоей семье, — запротестовала она.

Он приподнял волосы у нее на затылке, заставляя вздрогнуть от исступленного восторга.

— Ах да, — улыбнулся Джорджио. — И тебя по-прежнему ко мне тянет, не так ли, сокровище мое?

— Мне трудно это отрицать — ведь в настоящее время доказательство моих чувств к тебе находится у меня в животе, — усмехнулась она.

Свободной рукой Джорджио коснулся ее живота — мягко, но властно.

— Я хочу заняться с тобой любовью. Прямо сейчас.

Мейя почувствовала, как ее тело охватывает трепет. При виде его страстного горящего взгляда ее сердце забилось чаще. Джорджио обвел пальцем контур ее груди, и соски мгновенно напряглись.

— Ты спрашиваешь у меня разрешения или констатируешь факт? — произнесла она дрожащим от нетерпения голосом.

Он опустил голову, Мейя ощутила на губах его дыхание и запах коньяка.

— А я должен спрашивать у тебя разрешения, дорогая?

Мейя ответила Джорджио не словами, но действиями. Она страстно и откровенно вернула ему поцелуй и погрузилась вместе с ним в водоворот наслаждения.

Глава 11

Похороны Сальваторе Саббатини были пышными. Старейшина рода прожил достойную жизнь и достиг большого успеха. Поминки были организованы в семейном отеле Саббатини. На них в основном присутствовали члены семьи и близкие друзья, но в зал каким-то образом удалось проникнуть и двум репортерам. Мейя наблюдала за всем, стоя в сторонке, как вдруг ей в лицо направили большой объектив камеры.

— Синьора Саббатини, — затараторил папарацци, — правда ли, что вы ждете ребенка?

Мейя была застигнута врасплох и после слишком долгого молчания пробормотала:

— Без комментариев.

— Поговаривают, что отцом ребенка может быть Говард Херрингтон, с которым у вас был непродолжительный роман во время вашей ссоры с мужем. Всем известно, что вы с мужем не могли зачать ребенка в течение последних нескольких лет. Вам есть что сказать об этом?

Джорджио внезапно появился рядом с Мейей. Таким разъяренным она его никогда не видела.

— Слухи абсолютно беспочвенны, — заявил Джорджио. — Ребенок мой, в этом нет сомнения. Теперь уходите отсюда, пока я не приказал службе безопасности вас выпроводить.

Журналист ретировался, а Джорджио взял Мейю под локоть и отвел ее в одну из свободных комнат. Он закрыл дверь и с беспокойством посмотрел на жену.

— Ты в порядке? — спросил он. — Я испугался, что ты упадешь в обморок.

Мейя прижала дрожащую руку ко лбу:

— Я должна была подготовиться к тому, что может появиться пресса… Я вела себя как рыба, выброшенная на берег: открывала и закрывала рот, не находя слов.

Джорджио потер ладонью щеку и висок.

— Я надеялся, что нам удастся этого избежать, — вздохнул он. — Вот почему я хотел сделать официальное заявление для прессы, чтобы исключить глупые домыслы и спекуляции. Гораздо сложнее контролировать слухи, поскольку они исходят из неизвестных источников.

Мгновение Мейя изучала его задумчивое лицо.

— А ты сам не сомневаешься в том, что ребенок твой, Джорджио?

— Нет, конечно нет. — Он откинул пряди волос со лба. — Уже нет.

— Что ты имеешь в виду под «уже нет»? — взволнованно спросила она. — Что-то или кто-то подтвердил мою честность?

Их взгляды встретились, и пару секунд Джорджио молчал, прежде чем ответить:

— Я случайно встретился с Говардом Херрингбоном.

На этот раз Мейя не стала его поправлять, хотя он назвал фамилию с ошибкой.

— Случайно встретился? — усмехнулась она, скептически подняв брови. — Я не могу себе представить, при каких обстоятельствах ты мог с ним «случайно встретиться».

— Ладно, сознаюсь, — бросил Джорджио после напряженной паузы. — Я разыскал его и заплатил за разговор. Он подтвердил, что ты встречалась с ним всего один раз в ресторане. Свидание организовала ваша общая знакомая.

Мейя была вне себя от гнева, кровь пульсировала у нее в ушах.

— Значит, ты мне не доверял, — процедила она сквозь зубы. — Ты сменил гнев на милость только тогда, когда получил подтверждение непосредственно от Говарда.

— Взгляни на ситуацию с моей точки зрения, Мейя, — предложил Джорджио. — Ты ушла от меня, потому что мы не могли зачать ребенка. Что еще я должен быт предположить, обнаружив, что ты беременна?

— Я ушла от тебя не потому, что ты не мог зачать ребенка, — возразила она. — Я ушла потому, что наш брак рухнул.

— Несмотря на это, ты явно не торопилась сообщить мне о беременности, — заметил Джорджио. — Я узнал об этом случайно, когда открыл ящик под раковиной, разыскивая зубную щетку.

— Я собиралась тебе обо всем рассказать, — произнесла она.

Выражение его лица стало насмешливым.

— Когда? Ты решила подождать, так же как Бронте? Ты хотела сообщить мне о ребенке, когда ему исполнится год?

Мейя тут же бросилась защищать новую подругу:

— Ошибку совершил Лука, а не Бронте. Он бросил ее, не пожелав ничего объяснить. Он не доверял ей до такой степени, что не рассказал правду о своей болезни.

— Лука очень скрытный человек, — вступился за брата Джорджио. — Об операции и болезни он не сказал даже нам.

— Я не хочу об этом говорить, — заявила Мейя. — У них с Бронте все наладилось, они очень любят друг друга. Неужели ты за них не рад?

— Я рад за них, — произнес он. — Но я не забыт, что Лука пропустил первый год жизни своего ребенка. Никто не может повернуть время вспять. В течение года Бронте обманывала не только его, но и всех нас. Я бы никогда не простил тебя, если бы ты поступила как Бронте, лишив меня возможности общаться с ребенком.

Мейя сердито посмотрела на него:

— Как бы мне это удалось, если у меня постоянно случались выкидыши на шестой неделе беременности?

Обстановка мгновенно накалилась. Джорджио шагнул в ее сторону:

— Мейя…

Она, словно защищаясь, скрестила на груди руки.

— Не усложняй и без того сложную ситуацию, — попросила молодая женщина. — Ты заставил меня вернуться к тебе, чтобы твой дед провел последние дни жизни в мире и покое, но теперь он умер. Я больше не обязана оставаться рядом с тобой. Ты не можешь заставить меня. Я имею право собрать свои вещи и уехать сегодня же, и ты никоим образом не сможешь меня остановить.

Глаза Джорджио гневно сверкнули.

— Если ты уйдешь от меня на этот раз, Мейя, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я слишком мягко отнесся к нашему первому расставанию. Мне казалось, что тебе следует немного отдохнуть от меня. Но теперь я не собираюсь с тобой церемониться. Я заберу у тебя ребенка, как только он родится. И не советую тебе сомневаться в том, что я поступлю именно так.

Мейя занервничала, когда до нее начал доходить смысл его слов, полных злобы и ненависти. У нее пересохло в горле. Сейчас Джорджио сражается с ней не только за деньги, но и за собственного ребенка. Он сделает все, чтобы сохранить контроль и над финансами, и над своим наследником. Мейя для него ничто — всего лишь очередная пешка на шахматной доске его жизни, которую можно двигать так, как ему заблагорассудится. Если бы Джорджио любил ее, ему и в голову бы не пришло столь жестокое заявление.

— Ты сможешь осуществить свои замыслы, если только этот ребенок родится, — сказала она голосом, полным горечи и ледяного презрения.

— Доктор уверен, что ты родишь абсолютно здорового ребенка, — проговорил Джорджио. — Я хочу этого ребенка, Мейя. Не заставляй меня начинать затяжной бракоразводный процесс и бороться с тобой за право опеки над ребенком. Не сомневайся, я не позволю тебе выиграть.

Она бросила на него свирепый взгляд:

— Мне давно известно, что ты становишься жестким и бессердечным, как только речь заходит о получении того, чего ты хочешь. Ты готов обречь себя на брак без любви на долгие-долгие годы, лишь бы не уступать и не позволять мне принять собственное решение.