Меньше суток назад я стояла в этой комнате и давала клятву бороться со Спящим Принцем. Какой я тогда была самоуверенной, ведь рядом со мной стояли Эррин и Сайлас; какой праведной была моя злость. Тогда это казалось таким возможным, таким простым. Сайлас научит алхимиков и их родню сражаться, и мы войдем в Лормир и уничтожим Спящего Принца. Я думала, мы станем армией мщения. Представляла, как люди соберутся на наш призыв и что сражение на стороне добра обеспечит нам победу.

А потом пришел Аурек с моим возлюбленным на его стороне и доказал, что я не только трусиха, но еще и наивная, глупая дура. И я должна спасти нас от Спящего Принца.

Снимаю с маминых волос ленту и расправляю их по плечам. Складываю ее руки на груди и поправляю одежду. Но чего-то не хватает, я что-то забыла сделать. Оказать услугу. Оплатить долг.

И тут я вижу стол, вижу хлеб и кувшин эля, который словно для этого самого момента чудом пережил схватку. Я понимаю, что надо сделать.

Беру со стола хлеб и кувшин и раскладываю их возле мамы, затем тянусь к лежащему рядом бокалу и наполняю его элем.

Я начинаю ритуал Поедания.

Хлеб белый и ароматный, совсем не похож на тот, что я ела в замке Лормира, хотя в нем присутствуют небольшие семена с насыщенным вкусом, как у лакрицы. Они застревают в зубах, и мне приходится делать паузу, чтобы их достать. По мере Поедания начинаю перечислять мамины грехи.

Несомненно, гордость. Немного тщеславия. Похоть? Возможно; у всех нас разные отцы. Хотя мне сложно представить, чтобы мама домогалась до мужчины — сложно представить, чтобы ее влекло что-то, кроме ее роли, и я всегда считала, что она родила нас только из чувства долга. Теперь я никогда не узнаю правды. Никогда не смогу с ней поговорить. Отталкиваю эту мысль на задний план и сосредотачиваюсь на грехах; она порой была рассержена и злорадствовала.

Но я не могу сосредоточиться. Мой разум продолжает возвращаться к нашему диалогу до атаки. Когда она рассказала, что пыталась спасти Мэрил единственным известным ей способом. О своем страхе отказать королеве, когда та пришла за мной.

Что любила меня, как могла.

Хлеб застревает в горле, и мне приходится сделать глоток эля, чтобы протолкнуть его через преграду в виде сформировавшегося кома.

Я делаю это неправильно, не взвешиваю каждый грех и не беру его на себя. Не так проводят Поедание.

Отставляю бокал с элем и прижимаюсь губами к маминому холодному лбу.

— Спи спокойно, — тихо говорю я. — Теперь я дарю тебе облегчение и покой, дорогая леди. Не ходи по нашим дорогам и по нашим лугам. И для твоего спокойствия я… Не могу заставить себя это произнести. Не могу. Сажусь на корточки и, закрыв глаза, глубоко дышу.

Я устала брать на себя грехи людей. Устала от всего убегать.

Я хочу быть, как Эррин. Как Ния. Как Сестра Надежда. Хочу быть девушкой, что боролась с големом, хочу быть девушкой, что стукнет кулаком по столу и произнесет в полной сильных женщин комнате, что будет сражаться, и к черту их.

Я пережила суд в Лормире. Пережила путешествие в Скаррон. Пережила нападение Спящего Принца на Конклав. Я уцелела.

Когда я снова начинаю говорить, слова вырываются откуда-то из самых глубин меня.

— Теперь я дарую тебе облегчение и покой, дорогая леди. Не ходи по нашим дорогам и по нашим лугам. И для твоего покоя я снова погружу Аурека в сон. Навечно. Вот что я сделаю, чтобы спасти твою душу. И вот что я сделаю, чтобы спасти свою.

В дверном проеме кто-то медленно хлопает, и я вскакиваю на ноги и опрокидываю эль. Там стоит окровавленная Ния, ее темная кожа испещрена ранами, но она очень даже жива. Я бросаюсь через комнату и как можно крепче обнимаю ее. К моему удивлению, она прижимается ко мне так же сильно, и мы цепляемся друг за друга, чувствуя минуты облегчения, пока она не отстраняется.

— Я думала, что кроме меня здесь никого не осталось. Вы одна? — спрашиваю я, и она качает головой.

— Сестра Надежда выжила и находится на поверхности; они прячутся за городскими стенами в заброшенном сарае.

— Они? Кто еще с ней?

— Сестра Мужество, но она ранена. И кому-то еще удалось выбраться.

— Сайлас? — уточняю я, и Ния качает головой, отчего мой живот раздувается от нахлынувшего страха. Я должна ей рассказать. — Эррин тоже забрали.

Ния стискивает зубы.

— Он забрал всех алхимиков, которых не убил. Мы должны их спасти. Мы не можем оставить у него Сайласа и Эррин. Или Кату.

Ее голос срывается, когда она произносит это имя.

— Мы сделаем это, — обещаю я. — Мы всех вернем. И остановим Спящего Принца. Мы остановим его.

— Как? — Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, в которых отражается безысходность.

— Отведите меня к Сестре Надежде. Тогда мы поговорим.

Она кивает и поворачивается, я следую за ней. Но останавливаюсь и возвращаюсь к лежащей на полу Сестре Мира. Поднимаю меч, что упал рядом с ней, и взвешиваю его в своей руке, проверяя ощущения. Он тяжелее, чем я думала, и я обхватываю рукоять еще и левой рукой. Неуверенно размахиваю им, чуть не теряю равновесие и тут же чувствую себя глупо. Но не бросаю его. Если Сестра смогла научиться его держать, пользоваться им, то и я смогу. Засовываю меч за пояс и осматриваюсь напоследок.

Киваю маме, словно она меня видит, а затем иду за Нией, мой новый меч касается бедра. И мне нравится его чувствовать.

Глава 2

Мы быстро двигаемся по туннелям, взгляд Нии устремлен строго вперед; ни разу я не замечаю, чтобы она остановилась рядом с кем-то из погибших, хотя должна их знать. Это напоминает мне поведение Эррин в Тремейне, она тоже не смотрела на мертвых. Они из того мира, где смерть не является частью жизни.

— Я пыталась хоть немного сохранить их достоинство, но разве мы не должны сделать что-то еще? — спрашиваю я, когда мы идем мимо тел.

— Они уже похоронены, — сухо произносит Ния. — Это их могила.

Мы идем в молчании, обходя лужи крови и брошенные вещи, но вот я чувствую небольшой наклон, и мы доходим до вырезанных из камня ступенек. Помню, как мы спускались по ним, когда шли сюда. Вскоре мы проходим через двери, и Ния решительно закрывает каждую из них. Когда доходим до последней, она захлопывает ее и так и стоит спиной ко мне, держась руками за дверь и опустив голову.

— Мы больше никогда сюда не вернемся. Мне так жаль, — говорит она низким голосом, — что мы оставляем там, внизу, и его людей. — Я протягиваю руку и сжимаю ее плечо, и она поворачивается ко мне: — Ты понимаешь, что я имею в виду.

Она права. Приводя мертвых в порядок, я держалась подальше от каждого, кого считала врагом, оставляя их лежать, как лежали. Я осудила их и отказалась к ним прикасаться. Пожирательница Грехов так бы не поступила, она бы выполнила свой долг.

Но я не Пожирательница Грехов.

— Понимаю, — отвечаю Ние. — И я надеюсь, что их души, если они у них есть, никогда не успокоятся после всего, что они сделали.


Когда мы выходим на улицу, я с удивлением обнаруживаю, что сейчас день, солнце низко повисло на небе; я почему-то думала, что все еще ночь. После столь долгого времяпрепровождения в темноте туннелей дневной свет, кажется, придает всему голубой оттенок, и я тру глаза, стараясь не обращать внимания на прыгающие черные точки, пока они не приспосабливаются.

Здесь безопасно? — спрашиваю я, быстро моргая. — Люди Аурека ушли?

Ния пожимает плечами.

— Я не видела ни души, пока шла сюда. Если кто-то остался, мы узнаем об этом через несколько минут. — Пусть говорит она храбро, но осматривается, пальцы тянутся к ножам на поясе. — Он забрал Сайласа и алхимиков в лормерийский замок. — Она замолкает. — Где ты пряталась?

— В храме костей.

— Разве они там не искали?

Я киваю.

— Эррин сказала им, что я уже убежала.

— И они поверили?

— Похоже, да. Мне… повезло. — Мне почему-то не хочется говорить ей, что это Лейф придумал меня спрятать и помог прикрыть. По крайней мере, пока. Но по тому, как она смотрит, прищурив глаза, у меня появляется жуткое чувство — она знает, что я замалчиваю некоторые подробности. — Здесь глупо оставаться, идем, — говорю я, пока она не задала еще вопросов, и выхожу на улицу, выискивая взглядом хоть кого-то живого.

Она равняется со мной и держится рядом, и мы синхронно вздрагиваем при малейшем шуме, будь то обваливающаяся штукатурка в доме, выбивающий щебень кот, проносящийся по улице, или шелест крыльев над головой. Мои легкие кажутся наполненными еще до того, как я делаю неглубокий вдох. Ния молчит и хмуро идет рядом со мной по пыли и завалам.

Когда она наконец заговаривает, ее слова меня удивляют.

— Ты смешно разговариваешь.

— Я… что? — Моргаю. — Я из Лормира.

— Сайлас тоже из Лормира. Но он так не говорит.

— Я выросла при дворе. Там поступают и говорят по-особому, и я, надо полагать, кое-что переняла. Я родилась простолюдинкой. И не всегда так говорила.

Она кивает через мгновение.

— Мои братья, когда возвращаются, всегда отмечают, что я говорю по-другому. Я никогда об этом не задумывалась. Чтобы приспособиться к тому месту, где находишься, ты делаешь то, что должен.